Трудности перевода

Или уроки русского языка в казахской школе
Одна из истинных и по-настоящему родных мне профессий – это профессия учителя, самая святая и великая профессия в мире. 25 лет я отдала школе, потом в период распада Союза и лихорадочного, бестолкового реформирования экономики во всех бывших союзных республиках, я поменяла сферу деятельности (надо было на жизнь зарабатывать, детей кормить), но те первые светлые (радостные и не очень) минуты общения с моими первыми учениками до сих пор стоят перед глазами, и память невольно всё время возвращает меня в то трудное, но очень светлое и чистое время. Ниже я предлагаю моим читателям один из отрывков моих учительских записок...


...Странное чувство охватило меня, когда в казахстанской республиканской газете «Время» прочла о выпускнике вуза, который не поехал по распределению по причине беременности жены. Воспоминания о прошлом, таком наивном, простом, бесхитростном, увлекли меня в прекрасное далёко.
…1974 год. Наша студенческая семья тоже ждала первенца. В августе родила дочь Настенька, а 1 сентября я стояла у доски в саманной школе села Черняевки в далёкой сельской глубинке на востоке Казахстана. Позади остались мамы-папы, друзья, город Усть-Каменогорск и все блага цивилизации, впереди – волнение и радость встречи с первыми учениками. Никаких сомнений в правильности этого решения тогда даже не возникало, ведь девизом нашего поколения в то время были слова из песни:
Прежде думай о Родине,
А потом о себе!


Поселили нашу маленькую семью в классе, поставили две парты (как бы письменный стол и кухонный), для уюта разделили комнату одеялом – красота! Были, конечно, и бытовые проблемы, но нам помогали всем селом. Директор школы Маскен Унтабаев спешил по первому моему визгу в нашу комнату и изгонял из неё наглых крыс, а когда я шагала на работу на мой крик: «Спасите! Помогите!» обязательно прибегал какой-нибудь запоздавший первоклашка и отважно прогонял с дороги гусей, шипящих как змеи.
Но, как оказалось, это все мелочи, а поистине сложным был вопрос общения. В селе была лишь одна семья русских. Школа – с казахским языком обучения. Мой муж - немец пытался обучать детей иностранному языку, я – русскому, но при этом мы не знали ни слова по-казахски. Даже наши имена для местных жителей звучали непривычно. Труднопроизносимое слово Александр переименовали в Искандер (чем он был весьма доволен, ведь почти Македонский), а Евгения –- в Явление (как прокомментировал физрук-интеллектуал – Христа народу). Отчество при этом не прикладывалось, что тоже хорошо, а то уж больно по-взрослому. Ученики обращались просто – мугалым-агай, апай. После спектакля в клубе, где я играла роль снохи, у меня появилось прозвище – келин. Текст, конечно, был на-казахском языке, и за адекватность происходящего на сцене я не ручалась, а потому мелодрама плавно перетекла в фарс, зрители весело смеялись, чуть не падая с табуреток, что предусмотрительно захватили с собой. А может, звали меня келин-сноха, потому что я из уважения к старшим носила, как замужняя женщина, платок-джаулык.


ПЛОХОЙ МАЛЬЧИШКА УМЫТТЫК
О языковые проблемы юные мугалымы (учителя) спотыкались на каждом шагу. Как-то произошло ЧП – в школе объявился хулиган, он бесчинствовал во всех классах – у малышей отбирал ластики, тетрадки, да и старших не щадил – то учебника лишит, то формы. Моё комсомольское сердце рвалось в бой. С пламенной речью ворвалась я к директору: «Надо непременно изловить шалопая и за ухо! Умыттым его зовут! ».
Долго веселились мои коллеги. Оказалось, ребятишки, пытаясь объяснить мне, почему нет той или иной вещи, повторяли слово УМЫТТЫМ – ЗАБЫЛ. Я уточняла: «Умытым взял? Забрал?» Те согласно кивали головой и подтверждали – умыттым, взял.


ЖУМЫРТКА БАР МА?
Тяжёлый выдался 1974 год для совхоза. Невыносимая жара спалила покосы, от малыша до старика – все выходили за трудодни собирать для скота ветки деревьев, кустарника. Каждое подворье было обложено налогом на молоко, яйца… На продажу ничего не оставалось. В сельмаге арак (водка) да консервы «Завтрак туриста». Но, пожалуй, труднее всего жилось местной интеллигенции – «безлошадникам». Благодарные родители изо всех сил старались подкормить молодую семью учителей – то рыбки с речки Кальджирки принесут, то кусок мяса от заколотой овцы украдкой в сенцы положат, то каймак для малышки стыдливо через соседей передадут. И что удивительно, все эти дары передавали молча, незаметно, инкогнито, так сказать. Так у нас появилась и собственная живность – курица, лишить её жизни врожденный пацифизм мужа не позволил.

Как-то мой ученик приходит ко мне с сумкой и на чистом казахском спросил:
– Жумыртка бар ма?
Я поняла, что ему что-то нужно, но что? Я брала его ручонку и указательным пальчиком просила показать – что ему нужно, я дам. Он, чуть не плача повторял своё, я – своё. Слава Аллаху, пришла его мама и выложила на стол десяток яиц, что передала с мальчиком нам в дар.

НУЖЕН ПЕРШЛ
Взаимообмен двух культур учитель-ученик продолжался свом чередом, словарный запас пополнялся, но пробелы все же оставались. И не выручали порой ни жесты, ни актерская мимика. То старик Кудешев, ветеран Отечественной, защитник Ленинграда, счастливо нас приютивший в своем доме – цокал языком и восхищенно приговаривал: «Кандай ДОНГЕЛЕК!». Что так умиляло его? Нас тоже заинтриговало это слово. Как оказалось, детская кроватка была на колесиках, и вот это чудо инженерной мысли – городское новшество почему-то сильно поразило его.
Как-то заболела малышка, апа советует чудодейственное, но таинственное средство – ПЕРШЛ. Она, путая казахские и русские слова, повторяла:
– Балашке Насте срочно надо такой ПЕРШЛ.
Мы – великие языковеды – отчаянно подбирали синонимы – перец? порошок?
Все оказалось просто – нужен «труднопроизносимый» но очень необходимый в таких случаях фельдшер...


Много ещё всяких занятных случаев случилось с нами в тот год, но о них как-нибудь в следующий раз...