Красота феноменальна (эссе по книге «Иконостас» Павла Флоренского)

Книга Павла Флоренского «Иконостас» начинается с весьма важного умозаключения: «Мир видимый и мир невидимый соприкасаются. Исходной точкой понимания границы между мирами послужит то, что мы уже знаем о самих себе. Да, жизнь нашей собственной души дает опорную точку для суждения об этой границе соприкосновения двух миров, ибо и в нас самих жизнь в видимом чередуется с жизнью в невидимом, и тем самым бывают времена, когда оба мира соприкасаются, и нами созерцается самое это прикосновение».

Сложно сказать об основной проблематике данной книги, тем более прочтение вызывало много сложностей в понимании, но хотелось бы ее проанализировать. Можно заключить, что в книге рассматривается ряд проблем: мира видимого и невидимого; храма и алтарной преграды, которая разделяет эти два мира и называется иконостасом; значение икон; искусство иконописи; проблема отображения образа; роль художника; и, на мой взгляд, самая важная тема, которую хотел раскрыть автор, – значение света, который исходит от иконы.

Первичной и простейшей гранью между видимым и невидимым выступают сновидения. «В них время бежит навстречу настоящему, против движения времени бодрственного сознания. Оно вывернуто через себя, и вместе с ним вывернуты и все его конкретные образы. А это значит, что мы перешли в область мнимого пространства. Идя от действительности в мнимое, натурализм дает мнимый образ действительного, пустое подобие повседневной жизни; художество же обратное – символизм – воплощает в действительных образах иной опыт, и тем даваемое им делается высшею реальностью». Именно об образах Флоренский пишет при рассмотрении икон. Видимо, благодаря образам, человек может вырваться душой из действительности и пройти в область невидимого. Возможно, все невидимое есть для нас вечное, возвышенное, и, в некоторых случаях, даже вовсе недосягаемое, но то, к чему мы несомненно стремимся. Это как красота – мы стремимся к ней, но мы не можем ею полностью обладать. И, конечно же, для всех красота понятие растяжимое, понимание ее у каждого человека разное. И образы, которые мы видим в иконах, мы видим по-разному, тем более это еще зависит и от нашего религиозного сознания. Флоренский пишет о прелестных образах, которые будоражат в нас страсть, но «опасность – не в страсти, как таковой, а в ее оценке, в принятии ее за нечто, прямо противоположное тому, что есть она на самом деле. Прелестная страсть оценивается как достигнутая духовность, т.е. как сила, спасение и святость». Мне кажется, что каждый религиозный человек стремится достигнуть того уровня духовности, которая поможет ему понять невидимый мир, открыть для себя путь к спасению.

Основным объектом всей книги Флоренского выступает икона. Он пишет о процессе создания иконы, как таковой, и образа на иконе. Иконы расположены в Храме. Понятие Храма имеет в религиозной трактовке множество разнообразных определений. Например, как отмечает автор, космологическое изъяснение за Храмом признает символ земли, а за алтарем – символ неба. Алтарь носит содержание мира невидимого. Мы приходим в Храм, видим алтарь, для нас – это стена, кирпичи, камни, доски. Но нельзя все воспринимать так просто. Алтарная преграда разделяет два мира – видимый и невидимый – это и есть иконостас. «Иконостас есть видение. Иконостас есть явление святых и ангелов. Иконостас есть сами святые. И если бы все молящиеся в Храме были достаточно одухотворены, если бы зрение молящихся всегда было видящим… Иконопись есть закрепление небесных образов».

Получается, что иконы – это «окна» на той самой глухой стене из кирпича или досок. «Окна», через которые мы можем увидеть Божественный свет, проникнуть в содержание мира невидимого. И этот мире не где-то далеко от нас, он окружает нас повсюду. Люди имеют разное религиозное сознание. Многие, считая себя верующими и приходя в Храм, могут видеть в иконах только какую-то обычную картину, не понимая всей сущности и всей силы, которую несет она. И это обычное понимание никак не приближает нас к высокому, прекрасному, недосягаемому.

Икона также выступает как предмет искусства. И в этом тоже есть ее ценность.
Для некоторых же верующих икона носит в себе смысл какого-то первообраза и образа, какое-то Божественное напоминание, пробуждает в сознании духовное видение. Мне кажется, что неверующий художник не может написать настоящую икону, ту икону, которая бы несла в себе Божественный образ, свет из духовного мира. Ведь такой художник не мог бы прочувствовать то таинственное, что несет в себе икона. Мы все по-разному видим этот мир, воспринимаем его, чувствуем. Искусство художника, на мой взгляд, должно заключаться в том, чтобы его произведение открыло другой мир для созерцающего.

Что мы видим на иконе? Плоскость, краски, линии, образы. Краски – это цвет. Цвет играет очень важное значение в восприятии содержания иконы. Цвета играют с нашим воображением. Краски и линии отображают образы. Но нужно понимать, что «иконописи не принадлежит выражать наличное состояние, затмевающее подлинную природу вещей: предмет ее – сама природа, Богозданный мир в его надмирной красоте. Ну например, неужели одежда на иконах тоже имеет нечто метафизическое, а не пишется ради пристойности и красоты, как дающая многочисленные и сильные цветные пятна?». Флоренский задается этим вопросом. Возможно, как он отмечает, что цветные одежды с золотыми вставками и линиями признавались и признаются красивыми, а церковь, украшенная такими иконами, веселит взор, особенно при цветных лампадах и множестве свечей. Флоренский выделяет на иконе лицо и одежду, как две противоположности, но в то же время близкие друг другу. Одежда, приближенная к телу выступает как некая область духовных энергий, одежда как часть тела, она отчасти врастает в организм. Т.е. «одежда являет собой метафизику человеческого существа». Далее про лицо, которое на иконописном языке называется ликом. И, как отмечает автор, существует замечательная подробность: в понятие лика входят вторичные органы выразительности – руки и ноги. Гармония лика и доличного, которым является одежда и другие изображенные предметы, – это первобытная, райская гармония внутреннего и внешнего. Лицо мы можем воспринимать как лицо, часть тела, видимая при дневном свете, и как лицо, синоним которого является слово явление. Лицо – это свет. Но свет привносит и одежда. Но нельзя путать цвет и свет. Например, золотом на иконе разделывается не все, что угодно, а только то, что имеет прямое отношение к Божей силе и Божей благодати. «Золото на иконе есть чистый беспримесный свет, и его никак не поставишь в ряд красок, которые воспринимаются как отражающие свет. Свет, если он наиболее соответствует иконной традиции, золотится, т.е. является именно светом, чистым светом, не цветом. Мы не отрицаем правды красок, католической правды, хотя при духовном трезвении сами краски одухотворяются, делаются прозрачнее, чище, пронизываются светом и, оставляя земляность, приближаются к самоцветным каменьям, этим сгусткам планетных лучей. Форма видимого образуется невидимыми линиями и путями Божественного света. Икона пишется на свету, и этим объясняется онтология иконописная». Получается, что иконописец идет от темного к светлому, от тьмы реального мира к свету. И он пытается донести до нас, верующих, этот самый свет. Ведь даже в обыденном церковном языке есть много слов, содержащих слово «свет»: светлоносец, светлообразный, световержение, светодержец, светодатель, светоначальный, светоявление и т.д.

Именно этим светом, который мы должны увидеть, художник пытается повлиять на нас, на наше миропознание и мироощущение. Именно через этот свет мы сможем увидеть прекрасное, Божественное.