Письма в Париж

Моему самому строгому ценителю – Катеночку.
Я оставила вступление, хотя это тебе и не нравится.

Мы сидим с моей подругой Мари в ее уютной гостиной. Горят свечи, на столике остывает вкусный крепкий кофе. Мы уже поговорили обо всем. И тут Мари достает из красивой шкатулки письма. Мои письма. Некоторые уже пожелтели, а некоторые еще сохранили яркий цвет бумаги и чернил. Это как история моей жизни. Как мне повезло, что когда-то секретарь комитета комсомола дал мне письмо от моей «зарубежной ровесницы» (как выяснилось, она была старше меня на 10 лет) и попросил написать ей ответ. Начинался он восторженным рассказом о нашей большой стране (что поделаешь, молодость, наивность). С тех пор много воды утекло. Большой страны уже нет. А мои письма, моя жизнь, лежат в шкатулке и напоминают о прошлом.
…Дорогая Мари! Снова пишу тебе. Писать, как будто не о чем, но привычка... Мы так давно поверяем друг другу свои мысли, дела и заботы, что не написать просто не могу. В своем письме ты пишешь, что хотела бы увидеться, ведь за столько лет переписки мы не видели лиц друг друга. Наша переписка давно превратилась в дневники, которые мы пересылаем друг другу по почте. Может это и так, но приехать не могу. Прости, не могу… Не получается… Нет ни времени, ни денег. Париж для меня стал просто красивой сказкой, мечтой, сладкими грезами. Я часто представляю его себе по твоим письмам. Может когда-нибудь, в другой жизни… А эта из разноцветной сказки детства давно превратилась в серую полосу. Монотонная работа, придирчивый начальник, серые лица людей на улицах. Как просто было бы взять и уехать куда-нибудь! Но куда я поеду в свои сорок лет? Где и, главное, кому, я буду нужна? Но ладно, будем считать, что это не главное. Как ты, Мари? Между строк твоих писем проглядывает тревога. О чем или о ком ты тревожишься? Напиши мне, милая Мари!

Дорогая Мари, прошлый раз я писала, что все ерунда, что быт не самое главное, но он все сильнее затягивает меня. Я живу, как в надоевшем сне, и не могу проснуться. Проснуться для жизни. Да, я знаю, что нужно что-то изменить. Можно сменить работу, квартиру, стиль одежды, прическу, наконец! Но не хочется. Ты пишешь, что в подобной ситуации тебя спасала вера, но я никогда не была верующей и даже не знаю, что делать в церкви. Мне внушает ужас как фанатизм, так и показное благолепие. Нам, воспитанным коммунистами, трудно верить, даже в себя. Благодарить Бога мне не за что, разве только за то, что в подруги мне он дал тебя. А просить? Я никогда и ни у кого ничего не просила!
Твои письма, Мари, почти единственная отрада в моей жизни. Они стали немного другими, из них, как будто изливается свет. Ты пишешь, что постарела, но разве это когда-то имело значение для тебя. Для меня ты всегда будешь молодой, ведь твоя неисчерпаемая жизненная сила и оптимизм всегда были с тобой.

Дорогая Мари, ты снова жалеешь, что я не могу приехать. Знаешь, а я уже была в Париже. Почти наяву. Я разложила большую карту Парижа на полу, на ней разместила открытки, которые ты когда-то прислала. А еще ты как-то написала, как добираться до твоих самых любимых мест. И я совершила эту прогулку, только без тебя. А у меня все по-прежнему. Работа. Дом. Дом. Работа. И никакого просвета. Ты снова пишешь, что эта безотрадность от одиночества. Что сорок лет – это не так много, что можно еще выйти замуж, родить ребенка, найти любовника, наконец! Не знаю. Мужчина моей жизни у меня уже был. Хватит! А ребенок? В тридцать я побоялась пересудов, а в сорок рожать ребенка «для себя» – насмешка над окружающими и собой. Ты пишешь, что старше меня, но чувствуешь себя молодой в большом доме, полном людей. Как, наверное, здорово жить окруженной любящими тебя людьми! Напиши мне еще о себе и своем маленьком внуке, милая Мари!

Дорогая Мари, какая радость твои письма! Кажется, что в мою серую квартиру вливается свет, а серая жизнь и грязь остаются за окном. Да, обычная грязь. Сегодня пришла домой, а обувь доверху забрызгана жидкой грязью. Мне казалось, что эта грязь просачивается сквозь кожу и оседает у меня внутри. А возле мусорных баков бомж рылся в отбросах. Ты, наверное, спросишь, кто такой бомж? Это грязное и дурно пахнущее существо, к сожалению, тоже Homo sapiens. У вас в Париже таких, наверное, нет. Хотя как-то давно я смотрела фильм, и там был похожий экземпляр. Но ведь это фильм. Прости, я начала с не самых приятных впечатлений этой недели, но мне так хотелось с кем-то поделиться этим. Я пишу тебе, ведь мы однажды решили, что писать будем обо всем, что тревожит душу, и никогда не будем лгать. А на работе уже лучше. Начальник заметил мое трудолюбие и на меня не так давит пресс его недовольства. Знаешь, а твои письма мне хочется петь! Это какая-то песня радости и жизнелюбия. Я так хохотала над проделками твоего внука! Пиши мне, милая Мари!

Дорогая Мари, я получила твое письмо и сразу стала писать ответ. Ты как будто хочешь опустить мной придуманный такой красивый и благополучный Париж с небес на грешную землю. Значит, наш «бомж» у вас называется «клошар»? Оказывается, разные люди ходят и по вашей земле. Знаешь, а по твоему совету я посетила кучу врачей. После обследования у меня в руках остались листки со странными названиями болезней и рецепты лекарств. Мне не хочется их покупать. Хорошо, что одна знакомая предложила сходить к своему врачу. Он сказал, что я практически здорова, что эти болезни есть у всех, но если они не обостряются, на них не стоит обращать внимания. Приписал витамины и положительные эмоции. Витамины ладно, я купила их в ближайшей аптеке, а эмоции… Они только в твоих письмах. Так что, дорогая Мари, твои письма еще и лекарства! Пиши мне, милая Мари!

Дорогая Мари, не дождавшись твоего письма, пишу вслед. Может ты его не получила? Надеюсь у тебя все в порядке? У меня все по-прежнему. Особых новостей нет, меняются только листочки в календаре и погода за окном. Пиши о себе, милая Мари!

Здравствуйте, Серж! Большое спасибо, что написали мне. Неужели такое могло случиться с веселой, жизнерадостной, доброй Мари? Вы пишете, что операция дала надежду, но уверенности нет, что она до сих пор никого не узнает, и врачи опасаются за ее жизнь? Бог, в которого она верит, поможет ей! Ее спасет любовь, Ваша, детей, вера в нее и в Бога. Как-то я писала, что не знаю за что благодарить Бога и о чем просить. Теперь знаю! Я буду молиться за Вас и за Мари! Я буду благодарить Бога за то, что она осталась жива и буду просить его послать ей здоровье. Пожалуйста, пишите мне о Мари.

Здравствуйте, Серж! Ваше письмо очень обрадовало меня. Мари будет жить. Вы пишете, что она узнает Вас, и ее внук уже приготовил свои любимые игрушки для бабушки и ждет, когда его пустят к ней. Как должно быть приятно, когда кто-то маленький так любит тебя! Вы пишете, что уже сможете прочесть ей это письмо. Не тревожьте ее по пустякам. Только передайте, что я люблю ее и молюсь за нее. Дай Бог Вам и ей силы выстоять и победить. Пишите.

Здравствуйте, Серж! Отвечаю на ваше письмо, хотя вы и пишете, что Мари сможет прочесть письмо сама. До выздоровления еще далеко, но оно будет, обязательно будет!
Дорогая Мари! Когда я перестала думать только о себе, мне стало легче. Мне было больно и тревожно за тебя, но какое счастье думать о ком-то. Ты права, забота, тревога, радость делают человека другим. Знаешь, я, наверное, подумаю и о других твоих советах. Может еще не поздно начать жизнь заново?
Дорогая Мари, прости меня, если сможешь! Я многое поняла. Я обещаю, я приеду! Я смогу! И мы встретим весну в Париже. И я проведу тебя по улицам Парижа моих грез. Мы обе вернулись из далекого страшного путешествия. Твое прошло очень близко от владения Смерти, мое же вело туда дорогой Безысходности. Но мы вернулись. Вернулись к Жизни! Дорогая Мари, мы встретимся, обязательно встретимся! После стольких лет переписки я увижу тебя. Мы узнаем друг друга, ведь мы так давно мечтали об этой встрече, что ясно представляли ее себе. И наговоримся всласть. Я увижу твою большую семью. И выпьем кофе в маленьком кафе около твоего дома. Ты когда-то писала, что там готовят самый вкусный кофе в мире… До встречи, милая Мари!