Хомяк

-Ну, ты и хомяк,- качая головой, шепчешь ты, наблюдая за сборами «любимого».
Вот он потащил в прихожую два твоих чемодана, взятых им у тебя «напрокат», набитых его вещами, купленными тобой.
Его лицо не в меру самодовольно и смахивает на хомячью мордочку. Он так же смешно топорщит свои усы, вглядываясь в зеркало, предусмотрительно «подписанное» тобою красной помадой в пылу приступа бессильной ярости.
-Пошел вон, скот,- читает он, поправляя ремень на брюках. Не ремень, а целую историю, можно сказать, реликвию.
Им ты скручивала его руки, и, пристегивая его к кровати, творила Бог невесть что, пока он стонал и изворачивался, постанывая от удовольствия.
Сейчас твои глаза ощупывают это произведение искусства, приобретенное также тобой за немалые деньги, но уже с другой целью.
Ты думаешь о том, как бы здорово было, если пройтись им (ремнем) по голой спине бывшего любимого или по тому месту, что пониже спины будет.
-А это зачем?- растерянно спрашивает он, показывая на строчки, в форме постскриптума, под основным лозунгом на зеркале, не в состоянии произнести написанные тобою слова нецензурного пошиба.
Твое сознание мутнеет, но даже сквозь наползающую завесу тумана в виде отчаяния, тебе становится стыдно.
Ты молча киваешь ему, указывая подрагивающим подбородком на дверь.
Затем, с трудом разжимая челюсти, произносишь:
-Собрался? Вали! И чтоб больше тебя не видела!
Он деловито порылся в чемоданах.
«Вылитый хомяк,»- снова думаешь ты, засовывая руки в карманы халата глубже и зеваешь, нарочито и напоказ, мол, будешь знать, мы тоже не из простого теста.
Твои челюсти трясутся, не желая зевать натурально, и ты понимаешь, что похожа сейчас на вытащенную из воды рыбу.
-Вали!- рявкаешь ты, начиная терять терпение.- И чтоб больше ни ногой! Увижу- прибью!
-М-мы любим друг друга, милая! И ты не в праве мешать нашему счастью. Никто не в праве. Желаю и тебе такой же светлой и большой любви, как у нас с Маргариткой.
Он трясущейся рукой поправляет еще влажные после душа волосы.
-Ну-ну,- глубокомысленно отвечаешь ты, завязывая пояс халата с каким-то маниакальным остервенением, желая, чтобы сейчас на месте твоей талии оказалась его щуплая шея.- Ну-ну…
Полчаса спустя после его поспешного бегства, ты долго стоишь в прихожей, вернее, сидишь на полу у зеркала, в полнейшем отупении взирая на домашние тапочки, в которые обуты твои ноги.
«Да нет»,- думаешь ты,- «что общего у него с хомячком? С милым, пушистым комочком, так доверчиво сидящим в теплой человеческой ладони. За одни его протесты, когда он отказывается лезть назад в клетку, упрямо, снедаемый какой-то странной надеждой, цепляясь хилыми лапками за что попало, лишь бы задержаться, его можно полюбить до одурения. Хомячки любят тепло рук хозяина. А этот так и норовил улизнуть отсюда, вон, даже тапки не переобул. Его обувь сейчас сиротливо стоит у порога. Наверняка он смешон, разгуливая по вокзалу в дамских малиновых тапочках, с двумя кожаными чемоданами из женской коллекции. »
«Так тебе и надо!»- думаешь ты, и, откидываясь назад, закрыв глаза, начинаешь жалобный вой с самобичеванием и запоздалым раскаянием.