Алёна

Так она и стояла минут пятнадцать. В одной руке положительный тест на беременность, в другой мобильный телефон с сообщением. «Извини, мне нравится другая, тебя я больше не люблю». Это «извини» - такое небрежное, как будто он разбил старую чашку… Так и стояла – с пронзительной болью в животе и струйкой крови, стекающей по ногам… Она даже не успела понять, хочет ли она этого ребёнка…

Всё это было так давно… На дворе двадцать второй век – страшно подумать! И несостоявшегося папаши уже давно нет на этом свете, а сама Алёна – древняя старуха. Древняя, но не дряхлая. Глаза её всё такие же – молодые и немного грустные глаза не по годам мудрой девочки. Спина прямая, длинные тонкие пальцы. И вся она похожа на увядший цветок – полей его – и морщины разгладятся, а седые волосы окажутся серебряными. Потому назвать Алёну старухой язык ни у кого не повернулся бы. На окраине глухой, по современным понятиям, деревни – такой же долгожительницы, как и она сама, Алёна одинока не была – две подруги, из прошлого века, ей под стать. Да и гости из города приезжали – отдыхать от своей продажной цивилизации – ведь у Алёны в доме нет её сомнительных плодов. За обычным, настоящим, окном – обычный деревенский пейзаж, всегда один и тот же, его нельзя сменить нажатием кнопки, зато можно ощущать – выйти и прикоснуться к стволам деревьев, пройти по траве и вдохнуть запах – настоящий, не из блестящего баллончика. И с яблони можно сорвать настоящее яблоко, а в лесу набрать настоящих грибов. Не тех, что слеплены в лабораториях из синтетических белков и хранятся, не портясь, годами… И в доме Алёны нет «Бога».

Родилась она в то время, когда неискоренимое стадное чувство народа было направлено на «возрождение духовности». Потому что надо ж во что-то верить. Вот до алёниного рождения верили, вроде бы, в Партию. Которая, конечно, никуда не делась, только вот людей в ней уже не объединяло ничего, кроме членства в Партии, поэтому и верить в неё стало как-то проблематично. Не было общей идеи… Тогда все и вспомнили про Бога. Члены Партии вооружились свечками и валом повалили в свежеотстроенные храмы. И народ повёлся. Духовности от этого не прибавилось. Прибавилось только народу в храмах, и по большим церковным праздникам случалась такая давка, что не обходилось без пострадавших. Храмов поэтому строилось всё больше и больше, и становились они всё безвкуснее. Самые последние больше походили на огромные позолоченные рыночные павильоны, чем на место общения с Богом. Да таковыми по сути они и стали. Богом начали торговать. Первые ампулы из матового стекла с золотистой надписью «Бог» (конечно, без кавычек) появились в церковных лавках, когда Алёне было лет тридцать, и стоили безумных денег. Потому иметь Бога в собственном доме могли себе позволить только очень богатые люди. Точно так, как было когда-то с мобильными телефонами. А теперь их – и мобильник, и «Бога» – мог купить каждый. И словосочетание «иметь Бога» уже ни у кого возмущения не вызывало. У Алёны тогда появился богатый поклонник, у него-то в хоромах она и прикоснулась к «Богу» - повертела ампулу в руках без всякого священного трепета и убедилась, что внутри просто ничего нет…
Все многочисленные безумства, которые охватывали общество при жизни Алёны, как-то не захватывали её. Нет, она никого не осуждала, просто жила своей жизнью, которая была достаточно богата событиями, радостными и печальными, чтоб не искать забвения в метаниях толпы…

Так вот, не было «Бога» в доме Алёны. И пейзаж за окном всё тот же, да не совсем. Что-то происходило в наэлектризованном воздухе. Алёна смотрела на небо. Оно было ясным и безоблачным, но воздух казался каким-то густым и вязким, как перед грозой.
Гроза и правда пришла – ночью. Ливень остервенело стучался в окно, и другой стук смешивался с ним, но Алёна различила его. Побежала открывать дверь… Было некогда думать, откуда взялась эта босоногая девочка в белом платьице, она насквозь промокла, и надо немедленно её согреть и накормить. А думать – потом. Алёна всегда была такой – при виде человека в беде начинала действовать, а уж потом включались мысли и эмоции. Она раздела девчонку и завернула её в одеяло, а сама бросилась разогревать борщ... Когда девочка ела, Алёна начала понемногу оттаивать – всё хорошо, помощь оказана, теперь можно и поразмыслить, и вопросы задать. Наверно, городская, заблудилась что ли? Небось, родители ищут. Может, она помнит их телефон? Алёна схватила трубку радиотелефона, блокнот с ручкой и направилась к девочке на кухню… Но сделать, и даже сказать, ничего не успела. Потому что заговорила девочка, с которой они до этого момента и словом не обмолвились.
- Алёна! – сказала она и открыто, радостно улыбнулась. – Спасибо тебе, Алёна!
Алёна глянула ей в глаза и остолбенела. Это были глаза, которые каждый день она видела в зеркале. Немного грустные молодые глаза. Она так и застыла, в одной руке – трубка телефона, в другой – блокнот и ручка. И резкая боль в груди. И отчётливо вспомнила, как она стояла тогда (когда же это было? лет восемьдесят назад?), почти так же, опустошённая тем, чего никак не могла ожидать, в полной растерянности…
Алёна догадывалась, что Смерть – вовсе не страшная скелетообразная баба с косой, точно так же, как Бог – не стекляшка с воздухом. Почему-то ей думалось, что в момент встречи со своей Смертью человек вспоминает самое главное событие, определившее всю его жизнь. Но она и предположить не могла, что в этот момент вспомнит о нём – о человеке, которого не вспоминала столько лет и который так и не стал частью её жизни…