О важности доверия — короткий отчерк на совершенно свободную тему.

В этот отнюдь не настный вечер наш герой — назовем его для простоты Ипполитом Локистовичем, а попросту Полем — встал с позаранку, и, аккуратно сложив его в шкаф, отправился в ванную, чтобы принять, как обычно по вечерам, душ — по два галлона три раза в неделю. К его неописуемому, тем более — моим скудным языком, огорчению, трубы в ванной опять прохудились, и вода из них текла такой жидкой струйкой, что ни написать пером, ни вырубить топором.
Привычный к подобному, Ипполит последовательно извлек из-под ванны и отложил в сторону: нечто кубическое — видимо, корень; вывод, который был далеко идущим настолько, что немедленно скрылся из виду, и все, кому он приходил в голову впоследствии, немедленно говорили: "О, этот далеко пойдет!" — и он шел дальше; и, наконец, искомое — ручной насос, который он когда-то поймал на велорынке еще совсем диким и кормил с ладони воздушными замками. Слегка погладив насос, наш герой не стал откладывать его вслед за предыдущими находками в заранее приготовленный долгий ящик, а немедленно небыстро подключил насос к крану и крепко взялся за него обеими руками в моржовых рукавицах:
— Ну, милый, подкачай!
Но насос не подкачал. Издав громкий вздох, он слегка надулся, будто обидевшись непонятно на что, и вдруг осел*. Вновь пробудить его Ипполиту так и не удалось, и он, задвинув долгий ящик вместе с насосом обратно под ванну и печально посмотрев на трубы, которые между тем и этим продолжали худеть, как манекенщицы на диете — отправился к телефону вызывать чинуш. Официально служба чинуш чинила только препятствия, однако в частном порядке, за соответствующую плату, с ними можно было договориться. Но в этот раз Ипполита ждала, ухмыляясь и радостно потирая руки спиртом, неудача. Сперва, отправляясь к телефону, он неправильно написал индекс, и в результате дошел до нужной комнаты лишь через час, весь в штемпелях и пометках шариковой ручкой. Когда же он с трудом набрал дражайшей рукой телефон чинуш — те неожиданно отказались принять вызов, сославшись на то, что время уже неурочное, к тому же они, как вызванная сторона, имеют право выбора места, времени и образа действия. На резонное возражение Ипполита, что время никак не может быть неурочным, так как его жена как раз в это время всегда бывает на уроках в институте, чинуши мерзко* заухали и предложили эту проблему обсуждать с самой женой — а они, дескать, не бюро сводно-разводных услуг. После чего окончательно положили на трубку что-то тяжелое и шерстяное — очевидно, трубка тоже замерзла.

Ипполит знал, что единственное в России бюро сводно-разводных услуг находится в Петербурге и работает как раз по ночам — что, если даже и не вдумываться, совершенно и естественно, а стало быть не безобразно. Однако обращаться туда без нужды нашему герою не хотелось, и он решил дождаться возвращения жены (назовем ее — опять же, исключительно для простоты — Ниниэль Никаноровной, а кратко Ниной) за чашкой чая. К счастью для читателя, ждать пришлось недолго.
Войдя и увидев торчащую из-за чашки голову Ипполита, та немедленно оценила обстановку, учла объем комиссионных и сопутствующие издержки, и поняла, что даже вся имеющаяся в доме обстановка не стоит одного скандала, а половина и тем более — после чего совершила крутой разворот на 400 градусов, намереваясь тут же покинуть Поля-боя. К несчастью, в горячке (не исключено, что белой) она перепутала прямой угол с температурой кипения дистиллированной воды и впилилась прямиком в вешалку для одежды. Как читатель уже, конечно же, догадался, Нина была бухалтером.

К тому моменту, когда Полю удалось разделить вешалку и Нину на два, первая лишилась значительной части отделки прекрасного дерева, а последняя — пилки для ногтей, которой она пилила мужа все предыдущие годы, вследствие чего Поль почувствовал огромное облегчение — но не придал ему никакого значения, а лишь обозначил его как ξ и немедленно вынес за скобки. Нина посмотрела на часы и поняла, что уже слишком поздно — по крайней мере, для метро — и серьезного разговора не избежать. О чем немедленно и сообщила вернувшемуся из-за скобок мужу:
— Поль, мне кажется, нам следует серьезно поговорить.
— Тебе это не кажется, поверь, — участливо произнес Поль.
— Вот уже почти год как я занимаюсь по вечерам в институте, где ты врепудаешь — но в последнее время я занимаюсь совсем не тем, о чем ты думаешь!
Поль быстро провел ревизию того, о чем он думает, и густо покраснел: представить себе, как его жена занимается этим в институте, он не мог никак. Поэтому он решил солгать:
— Я вовсе не...
— Послушай меня. Вот уже месяц, как я занимаюсь тем, что изменяю тебе — с твоим аспирантом Мишей, с доцентом Сапожкиным и даже с твоими студентками из 306-й группы - Машей и Женей! Вот все, что я хотела тебе сказать, но до сих пор не решалась.
Это страшное признание подкосило ноги Поля, и тот почувствовал настоятельную необходимость сесть на своего конька, прижаться щекой к его деревянной гриве и хоть на время покинуть этот жестокий мир. Увы, конек давно был подарен детскому саду, садиться было на не кого, и потому Ипполит сжал зубы и остался лежать.
— ...Я знаю, что должна была давно тебе признаться, — захлебываясь слезами продолжала Нина, — но ты так гордился этой своей работой, я боялась, что это тебя убьет... — тут она судорожно вдохнула слезы и все же захлебнулась, рухнув на пол в опасной близости от Поля.
Поль мучительно попытался вспомнить, что нужно делать при захлебывании слезами, долгую секунду колебался между прямым массажем сердца и дыханием "рот в рот", замучился, заколебался и решил подбросить монетку. Обшаривание всех карманов заняло еще минуту, однако монетка не обнаружилась, и Поль, зажмурившись, решил совместить оба метода. Разорвав блузку и нащупав под ней нечто, находящееся примерно в районе сердца и медленно пульсирующее, Поль крепко сжал это рукой и приник к губам Нины. Очевидно, это было правильным решением, так как дыхание ее немедленно окрепло, а сердце под рукой Поля стало пульсировать чаще и сильнее...

----------------------------------------- собственно, отчерк -----------------------------------------

— Скажи честно, ты ведь догадывался и раньше?.. — спросила Нина несколько часов куда-то спустя, лежа на плече Ипполита.
— У меня и мысли такой не было. Я так старался, чтобы никто не заметил этого позора, собирался уничтожить весь тираж...
— Теперь никто и не заметит! Мы изменили все экземпляры до единого, милый.
— А единый?!
— А единый я взяла себе на память. Ты ведь мне разрешаешь?..
— Конечно! — и Ипполит крепко прижал Ниниэль к себе. И уже засыпая, успел подумать: "Надо же, одна дурацкая опечатка — и сколько всего произошло из-за нее... В следующий раз отдам корректуру только Нине..."

----------------------------------------------------------------------------------------------------------

* Впоследствии так и не удалось установить, с точками или без.