Кризисная норка

Импровизация, навеянная lucy-soprano и ее заметкой «Дефачко без дених».
В период жесткого безденежья и безпросветного кризиса 90-х моя мама стала внезапной обладательницей Великого сокровища. Так сказать, голубой мечты любой женщины. В ее скромном гардеробе постсоветской труженицы появились две норковых шубы. Появились они, к сожалению, не потому, что мой папенька, простой шахтер-работяга, стал новым русским. Нет, дело совсем не в этом. Просто одна тетушка-миллионерша, проживающая в Европе, решила помочь нашей семье. Коренному европейцу вообще трудно понять, что такое «кушать хочется», поэтому ее представление о помощи заключалось не в конвертируемой валюте, а в двух шубках, которые должны были нас спасать от суровых российских морозов и медведей, которые, как известно, заполоняют улицы стран СНГ.

К тому же, в Европе появляться в натуральных мехах на улице стало крайне небезопасно – полоумные гринписовцы то и дело норовили то яйцом кинуть, то краской облить. Вот тетушка и решила помочь дальним родственникам и себя обезопасить.
После того, как мама вдоволь нарадовалась подарку и продемонстрировала шубки всем подругам, наступила зима. А, стоит заметить, тетушка с подарком поспела вовремя – последняя мамина курточка совсем прохудилась, и ходить ей было решительно не в чем.

Первый «выход в свет» состоялся однажды морозным утром, когда сияющая от счастья мама пошла в театральной шубке из голубой норки на местный рыночек. Вернулась она мрачнее тучи и без покупок. Выяснилось, что завидев издали мадам в мехах, продавцы (а многие из них женщины, и уж норку от собачки драной отличают) снимали с продуктов ценники и заламывали такую цену на товар, что Соломон бы вознегодовал от такой несправедливости. Парадокс же заключался в том, что мама пошла купить килограмм картошки и… гнилых лимонов, которые продавались с уценкой, и, если гниль обрезать, их вполне можно было есть. На хорошие лимоны просто не было денег. Цену на гниль ей назвали такую, что имей бы моя мама такие деньги, мы бы буженину красной икрой сверху мазали.

С тех пор доступ на рынок маме был перекрыт. За продуктами отныне ходили мы с отцом. А тут еще нагрянули морозы. Квартира толком не отапливалась, а у нас оказалось всего одно старое одеяло. Ну не могли мы себе позволить купить даже паршивенький пледик. Так шубы стали выполнять функцию одеял. То старое ватное заполучил папа по причине габаритов, а вот я и мама всю зиму спали под норковыми шубами. Помню, как мама просыпалась и расчесывала свое «покрывало», чтобы выйти в нем на улицу.

А потом папе вдруг выдали зарплату. Впервые за полгода. Конечно, не всю, и, конечно, не деньгами. Зарплату выдали копченой колбасой. Папа шел с работы по улице, неся целую сумку колбасы, и грыз одну из палок. Помню звонок в дверь. На пороге стоял счастливый отец, держа в руках покусанную палку колбасы.

Вечером в очередной раз отключили свет. Мы зажгли свечи, сели втроем на пол перед сумкой с колбасой, я и мама надели шубы и стали всем семейством грызть колбасу. Без ножа и хлеба. Просто сидели в полумраке и грызли упругую смесь сала с туалетной бумагой, выплевывая целлофановую упаковку. А потом папа попросил у меня шубу. Я села на диван и стала смотреть, как мои родители в норковых шубах сидят на полу и грызут колбасу, запивая ее дешевым чаем. И мы были счастливы!