Из детства

Помню запах хозяйственного мыла и хлорки , исходящий от толстых шершавых женских пальцев. Они все время норовили дотронуться до моего носа и, больно покрутив его туда-сюда, брезгливо отдернуться. Вытирая о халат мои простудные дела, воспитательница морщила лицо, затем, резко подхватив меня с пола, сажала на детский шкафчик, долго рылась в нем, отталкивая мои ноги, обутые в промокшие от мочи туфельки, искала сменную одежду.

- Чтоб тебя,- говорила она устало,- опять обоссалась.
Я начинала плакать.
Грубые пальцы снова ерзали по моему лицу, сминая щеки и дергая за волосы.
- РассоплЯвилася вся! - бормотала воспитательница. - Чтоб тебя!
В полдник она всегда громко кричала на кого-то, выйдя из помещения детсада и неплотно прикрыв за собой двери. Недовольный мужской голос сбивчиво вступал с ней в пререкания и просил денег на опохмел.
- Пошел вон, кобель! - в сердцах кричала женщина. Она рыдала, возвращаясь в помещение, и, притулившись к подоконнику, смотрела на кого-то за окном.
Она громко шептала грязные слова, не заботясь о том, что их слышат дети.

За обедом, иногда чуть ли не самом сложном для меня испытании, воспитательница сурово обводила колючим взглядом сидящих за столом детишек. Я с унылым видом цепенела перед тарелкой с молочным супом, не в силах смотреть на огромные макаронины, сваленные в лужицу из подслащенного молока слипшимся комом, по виду напоминающим накренившуюся поленницу дров.
-Почему ты не ешь?- гаркала женщина, подходя к моему столику и нагибаясь над тарелкой.- Открой рот!
Не церемонясь, она впихивала ложку с макаронами в открывшийся для того, чтобы сказать, что я не хочу молочного супа мой рот, и, вытаращив глаза, смотрела, как еда вываливается из него обратно.
- Чтоб тебя! - кричала она на весь зал. - Грязнуля чертова!
Я очень боялась таких моментов. Очень боялась тычков, которые следовали за вывалившейся едой, и крепких подзатыльников.
- Все отцу расскажу! - шипела женщина.

Дома, выслушивая наставление озабоченных моим здоровьем родителей, я и подумать не могла, что стоило мне не промолчать тогда и сказать о том, что меня бьет взрослый человек, все могло бы повернуться по-другому.
Однажды в наш детский сад пришла новая воспитательница. Этакая модница и кудесница. В ее ласковых руках расцветали улыбками довольные малыши, и даже слюнявые пятнышки от их удивленно раскрытых ротиков на ее чистой и благоухающей блузке не могли испортить ее лучезарного настроения.
Ксения Петровна, так ее звали, была нашим музыкальным педагогом.
Выслушивая нестройный хор из детских голосов, она задумчиво смотрела в окно.

- Иди сюда, Света, - как-то поманила она меня, улыбаясь. - Начинай петь, а вы, детишки, помолчите немножко.
Помню, как затем на утренниках, когда я выступала в качестве солистки, а ребята нестройно вопили на подпевках, суровая воспитательница, которую перевели на кухню, сидела с краю на детском стульчике и слушала песни, стыдливо утирая глаза фартуком.
- Чтоб тебя,- говорила она, улыбаясь и качая головой. - Горластая!