Рассказы

О конфликте поколений
 
     Класс затих. Все ждали, что же будет: Богдан Иванович в упор смотрел на Зойку Тельпиш, а Зойка Тельпиш в упор смотрела в маленькое зеркальце, тщательно припудривая на шее вчерашние засосы.
  - Диты! – презрительно фыркнул Богдан Иванович, - хиба ж це дивчата?! Вид ных же смердыть. Подывыться на неи, - указал он на Тельпиш, - нафарбуе облычча так, що воно блыщыть, як халява в чоботи, и думае, що красуня з портрету. Нияка вона не красуня, - пидстилка!!! До неи жодень хлопець не пидиде задарма. Хиба зараз можно  знайты гарну дивчину? Нафарбують облычча сморкули – сморкати, та и чипляються до хлопцив. Пидстилки!
   Як бы вы бачилы, яки булы дивчата у нашому сели, колы я був парубком… *
   На следующей перемене Танька Бишерева, которая никогда не красилась, и даже не обращала внимание на то, что ходит обсыпанная перхотью до самой поясницы, зашла в мужской туалет, сделала минет Юрке Фостику, сковырнула пробку с портвейна и не отрываясь выжлякала всю бутылку за один присест.
    А когда отсасывать было нечего, вытерла губы рукавом, сплюнула через выщербленные зубы, и сказала:
  - Ну, и сволочь же этот Богдан!
 

*  - «Дети! – презрительно фыркнул Богдан Иванович, - разве ж это девчата?! От них же смердит. Посмотрите на неё, - указал он на Тельпиш, - намажет лицо так, что оно блестит, как голенище у сапога, и думает, что красавица с портрета. Никакая она не красавица, - подстилка!!! К ней ни один парень задаром не подойдёт. Разве ж сейчас можно найти хорошую девушку? Намажут лица, соплюшки, и цепляются к ребятам. Подстилки!
    Если бы вы видели, какие были девчата в нашем селе, когда я был молодым…» - авторский перевод с украинского.
 

                                               Как я стал антисоветской шкурой
 
    Богдан Иванович ненавидел евреев, и поэтому не упускал никакой возможности унизить меня перед всем классом: ударить по шее, дать щелбана, или, на худой конец, просто обозвать Шлёмой, хотя моё имя – Саша.
     Я ему мстил не очень умело: идёт он, например, на переменке по коридору, а я ему кричу во всю глотку:
  - Привет, Богдан!
    Все ржут, а ему ничего не остаётся, как прошипеть мне вслед:
  - У, Шлёмо!
     Однажды мне показалось, что час моего торжества настал: Богдан Иванович на уроке украинской литературы решил высветить тему американского империализма.
   - Отак, диты, Америка – це краина, що хоче проковтнуты усю земну кулю, сплюндруваты облычча матерей горем та слёзмы. Як воны прыгноблюють крипакив!Як воны прыгноблюють крипакив! Визьмыть та подывыться, як там помищикы прыгноблюють крипакив!*
    Я не выдержал и заорал на весь класс:
  - Богдан Иванович! В Америке нет никаких крепостных! Там есть только фермеры и наёмные работники.
    Реакция Богдана Ивановича была незамедлительной:
  - Вон з классу, антырадянськя шкура!
    Я выбежал из класса с улыбкой до ушей, но на перемене меня вызвали к директору и предупредили, что за антисоветские выступления я буду отвечать по закону.
    Через несколько лет, когда мой младший брат пришёл в школу в первый класс, все знали, что его надо опасаться, - он брат антисоветчика.
 
* « - Так вот, дети, Америка – это страна, которая хочет проглотить весь земной шар, исказить лица матерей горем и слезами. Как они эксплуатируют крепостных! Как они эксплуатируют крепостных! Возьмите да посмотрите, как там помещики эксплуатируют крепосных!» - авторский перевод с украинского.
 

                                                   За двумя зайцами
 
   Лиду Яворскую трудно было любить со всех сторон: слишком уж она была похожа на жирную утку, да ещё с очками на плоском носу.
    И эти очки я ухитрился разбить. Я проходил между партами и учительским столом, а сбоку стояла Яворская, и тут меня на неё толкнули в плечи изо всех сил.
    Расчёт у ребят был прост: я упаду на Яворскую, она упадёт на пол, юбка на ней задерётся, и, пока я буду на ней барахтаться, пацаны с возмущёнными криками бросятся нас разнимать, и тоже упадут на неё; и тогда в куче-мале кому-нибудь да удастся засунуть ей руку под трусы. А виноват буду я.
    Когда меня толкнули в спину, я просчитал эти варианты в считанные мгновения, решил не падать, и, сделав замысловатый пируэт, и отчаянно размахивая руками, остался на ногах, но очки с Яворской смахнул. И очки разбились.
     И Яворская, когда увидела, что на ней никто не лежит, а очки разбились, пожаловалась на меня Надежде Семёновне, - нашей классной руководительнице, и сказала, что я специально ей очки разбил и специально не хожу в школу по две недели, чтобы играть в преферанс в подвале. И, кроме того, в этом деле замешан Сеня (Сеня – это мой друг): сначала Сеня две недели сидит в подвале, а я прихожу в школу и говорю, что он болен (мы с Сеней – соседи), а потом Сеня приходит в школу и говорит, что я болею, а я в это время играю в преферанс.
    Надежда Семёновна, выслушав Лиду, обрадовалась и решила накрыть Сеню с поличным, - его как раз не было в школе. Она нагрянула к нему вечером и спросила у Сениной мамы:
   - Почему Сеня дома и уже две недели не ходит в школу, он что, заболел?
     Сенина мама недоумённо посмотрела на Сеню, а Сеня ответил автоматически:
   - А чего в школу ходить? Я думал, что уже каникулы, мне Саша (Саша – это я) давно сказал, что уже каникулы.
      И тогда Сенина мама закричала громким голосом:
   - Ох, уж этот Саша! Это такая семья, это такая семья…! Этот Саша пришёл к нам домой, а я была на работе, так он залез в кладовку и съел трёхлитровую банку клубничного варенья, и потом со злости эту банку разбил, потому что варенья не осталось. Это такая семья, это такая семья…!
      Сенина мама обладала маленьким ростом, что не мешало ей вопить на децибелах реактивного двигателя, и её крик не мог вынести решительно никто, даже Сеня, а её сосед получил инфаркт и, убегая от смерти, разменял свою трёхкомнатную квартиру на двухкомнатную с доплатой, лишь бы от греха подальше.
     Поэтому Надежда Семёновна тоже решила убежать и, выйдя из подъезда, подумала, что ей остаётся только одно, - зайти ко мне домой, тем более что я жил в соседнем подъезде и на первом этаже.
     Мой отец пришёл с работы злой и думал поужинать, а тут – Надежда Семёновна, и спрашивает:
  - А правда, что Саша часто болеет, его практически две недели в школе не было, только сегодня появился и Яворской специально очки разбил?
     Отец грозно посмотрел на меня, и я понял, что он сейчас как звезданёт, - так и расколет меня напополам, поэтому я отвечал автоматически:
  - Я думал, что каникулы. Мне Сеня сказал, что сегодня надо в школу идти, а раньше я не приходил, потому что он говорил, что у нас каникулы.
  - Да, каникулы, - заверещала Надежда Семёновна, - а что вы на каникулах делали?
  - Как что? – ответил я, - гуляли, в гости друг к другу ходили. Я к Сене в гости ходил…
  - В гости? – опять заверещала Надежда Семёновна. – А зачем ты пришёл к Сене в гости, съел там трёхлитровую банку варенья и к тому же со злости её разбил? Ведь это ж форменное хулиганство.
     Отец недоумённо и вопросительно посмотрел на меня, а я ответил автоматически:
  - Никакого варенья я не ел. Сеня кинул в кладовку пассатижи, и попал в банку, там банка с вареньем стояла, и банка лопнула, и варенье вытекло, и Сеня, чтобы не прибежали муравьи, вытер варенье тряпкой, а я варенья не ел.
     После моего ответа у отца прояснился взор, и он сдерживался изо всех сил, чтобы не расхохотаться: очень уж ему понравилось, что его сын не какой-нибудь шлимазл, а настоящий сын своего отца. И я понял, что спасён.
      И Надежда Семёновна, несолоно хлебавши, вернулась к себе домой, а я целый и невредимый пошёл спать, и утром спросил у ребят в школе:
  - Кто это? Отгадайте загадку: «По домам шатается, на «Н» называется».
      И ребята отгадали и воскликнули хором:
- Это Надежда Семёновна!
- Правильно! С меня пол-литра.