Дуракизмы нашей жизни

Наше руководство затеяло ремонт в соседней к нашему офису келье. Две недели через наш кабинет шастали перемазанные вонючей краской угрюмые рабочие, которые сверлили, пилили и стучали так, что невозможно было расслышать соседа на расстоянии метра, не то что клиента на другом конце телефона.
Наши шкафы, телефоны и мы сами покрылись толстым слоем пыли, которая с настойчивостью въедалась в наши нежные поры, глаза и легкие. Мы сдружились, и в конце, смирившись, почти сроднились с чумазыми рабочими, которые стали неотъемлемой частью нас, а мы их.
И вот, почти настал тот день, когда мы почти оглохшие и покрытые пылью, готовы были лицезреть новехонький кабинетик, в который почти готов был переехать директорский племянник, и тут выяснилось… что, несмотря на всю эту офисную красоту – белые гипсокартонные стены, огромное светлое окно и свеже покрашенный пол, туда забыли подвести коммуникации. Ну, то есть, ни розетки, ни выключателя, ни единого провода там, при всем напряжении зрения не наблюдается…

При всей драматичности положения и трагичности лиц присутствующих, не могу удержаться от гомерического хохота, пускай и про себя: это ж надо было так постараться, а? И прошу прощения за избитый коллоквиализм: через жопу, господа, через жопу, и не иначе, многое у нас.


В кабинет врывается мой начальник, и с места в карьер, возбужденный, как жеребец по весне, ржет-повелевает отправить что-то там кому-то там. Отправить – так отправить. Две гайки клиенту в братский город Оренбург. Ну, естественно курьерской службой, или как она там зовется? «ДиЭйчЭл», «Эм энд Эм», «Ти Эн Ти» - певучие, как тонна динамита после взрыва, русские названия. Не важно.
Шагаю в приемную, дабы разузнать, как они там отправляют всякую корреспонденцию и прочее. В приемной меня посылают в снабжение, ибо максимум, что им, в приемной, доводилось отсылать – это заказные письма. В снабжении на меня удивленно взирают как на инопланетянина, который только что приземлился на своей инопланетной тарелке прямо в их кабинет, и посылают меня в бухгалтерию. Из бухгалтерии, после того, как мне с бухгалтерским терпением объясняют, что с получателем мне придется заключить договор, получить «ЦМР», «ТТН» и «СТ», я убегаю сам, поняв, что одного высшего образования и десятилетнего опыта работы в белорусских шарашкиных конторах мне явно недостаточно…

Короче говоря, пройдя первый уровень, я, наконец, выбираюсь на волю – здравствуй свежий ветер, здравствуй желтое солнце, здравствуй печальный прохожий! – я бреду на почту с целью… (смотреть начало).
Подойдя к миловидной девушке по ту сторону прозрачной амбразуры, я ласково цежу: «Дешка, мне бы отправить». После чего, «дешка» протягивает мне клочок с надписями «Отправитель» и «Получатель». Я пишу «Оренбургская область, г. Оренбург», улицу, дом и фамилию адресата и протягиваю заполненный клочок «дешке».
Та внимательно его изучает, жмет на клавиши компьютера, потом снова изучает, открывает какую-то толстую книжку, что-то ищет, не находит, смотрит на меня.
- Такого индекса нет – она смотрит на меня почти влюблено.
- Как нет? – я сверяюсь со своим принесенным конспектом – Все правильно.
«Дешка» снова смотрит в книгу:
- Такого индекса нет.
- Как нет. У меня есть.
«Дешка» явно в недоумении, и тут ее осеняет:
- А вы куда бандероль шлете?
- Как куда? В Оренбург. В братскую Россию.
- А, а я думала, вы по Беларуси.
Про то, что Оренбурга в Беларуси нет и быть не может, я изо всех сил молчу. «Дешка» работает дальше.
Всего десять минут спустя она протягивает мне зеленого цвета квиток и говорит магические слова:
- Заполните на английском.
- Что? С какого…
«Дешка» понимает, что ее просьба, мягко говоря, звучит оригинально, и слегка покрываясь румянцем, который делает ее еще более миловидной, она меня приканчивает:
- Ну, или на французском.
- А на немецком вам не обязательно? – ехидно интересуюсь я.

Еще двадцать мнут заполнения и перезаполнения испорченных формуляров, и я свободен, хотя и несколько задумчив. Почему-то вспоминается украинское посольство в Минске, в котором говорят с тобой по-русски, вся информация вывешена на украинском, а анкеты, как и на белорусской почте, заполняются на «чисто» английском мове.


Сломались мои окуляры. Иду в дорогой бутик (черт меня дернул туда потащиться). Внутри работает «кондишн», на стенах зеркала, за стойкой чернявая Сиси Кетч. Дамочка с салонными манерами. Приятно. Показывает мне одну модель. Вторую. Третью. Я капризничаю, кочевряжусь (поглядели бы вы на цены – вам захотелось бы брыкнуться на пол и в неистовом вопле задергать ножками, не то, что гримаску скорчить).

Наконец мне показывают очки моей мечты. Титановая оправа, «антиблик», легкие как перышко. Футы-нуты. Цена, правда, не то, что «кусается», рвет на части так, что кости хрустят. Но, решаю на деньгу не жаться и стеклышки приобрести. Плачу. Ухожу. Через три дня я снова там.

Уже на улице замечаю какое-то пятно, которое, как бельмо на правом глазе в даль зрить мешает. Проверяю. Возвращаюсь. Возмущаюсь. Стеклышко меняют, и вот я снова на пути домой. Выхожу из автобуса. Погода отличная. Птички. Детишки. Девушки. Бэмц! Что-то бьет меня в глаз. Я ошарашен. Я ослеплен! Осторожно снимаю очки. В одной руке – одна половина, в другой – другая. Мои титановые чудо-окуляры – мечта близорукого миописта преломлено так блестят на солнышке. А на внутренней сторонке мелким, таким издевательским шрифтом смотрит на меня надпись “Made in Franse”*.

*Правильно не “FranSe”, а “FranCe”.