Пуговица, 3 часть.

Она не любила день. Постоянное напряжение, в котором она пребывала, вынужденная все время притворяться незрячей, вымотало бы кого угодно. Ну а человека, всем своим существом стремившегося к свободе и независимости и из-за материнской прихоти ведшего зачастую неподвижный образ жизни, тем более. Не имевшая возможности свободно общаться и передвигаться, девушка постепенно научилась с лихвой восполнять этот значимый пробел в своей жизни.


Отсыпаясь днем в кровати с шелковыми простынями и рассматривая разноцветные сны, она не торопилась начинать свой день с раннего пробуждения , омовения и прочих занудных действий, при которых в комнате появлялись посторонние. Хоть служанки и были вышколены и расторопны и никогда не позволяли себе вольностей в виде ужимок и насмешек, сидеть, будто чучело на кушетке и ждать, пока тебя причешут и оденут, завяжут шелковые ленточки на платьице и туфельках, ей не хотелось.


Она капризничала, если ее не устраивал бледно-лиловый тон нового платья, и просто говорила:
-Мне это не нравится!
На что перепуганные служанки быстро-быстро кивали головами и тот час вытаскивали из-за ширмочки другое, бледно- голубое шелковое платьице обыкновенного покроя и без корсета. Девушка для порядка проводила по нему ладонью, якобы ощупывая его и изучая, а затем милостиво разрешала облачить себя в него.


-У нашей молодой хозяйки отменный вкус,- восхищенно перешептывались нанятые прислужницы. –Она цвета различает пальцами!
Она ухмылялась, слушая весь этот несуразный лепет, довольно ловко перешнуровывая туфельки, завязанные трясущейся служанкой минутой раньше, и качала головой:
-Эх, Тильда! Я и то лучше справляюсь с твоей работой.
-Да, госпожа,- та низко кланяясь, пятилась.- Простите, госпожа.


Поздним вечером, когда улицы окутывала, черная, как сажа, темнота, девушка преображалась. Она широко улыбалась, бесшумно передвигаясь по своей комнате, и чуть слышно напевая, доставала из потайного места в полу черный костюм, который сшила сама , потратив на это кучу свободного времени, и просидев безвылазно дома недели две. Когда костюм был готов, она мысленно поздравила себя с еще одной победой. Теперь беспрепятственно можно было появляться на темных улицах города, не боясь того, что кто-то заметит одинокую фигуру, ловко передвигающуюся по крышам домов и устремляющуюся к побережью. Там среди огромных валунов, девушка облюбовала для себя старую рыбацкую хижину, в которой ее однажды и отыскали эти два лоботряса, пропивающих остаток своего разума в отцовском трактире. Девушка как раз спала тогда, вернувшись из небольшого ночного путешествия по небольшому острову в море, и не могла слышать их грязного сквернословия,- один из мужчин угодил ногой в пространство между валунами и чуть было не сломал ее. Он громко ругался, сопровождаемый визгливым хохотом товарища, обзывая проклятый берег «чертовой мясорубкой».


Море в тот день было неспокойно и ей пришлось приложить уйму усилий для того, чтобы пристать к берегу. Она крепко ударилась бедром о камень и чуть не
разбила голову, когда волны особенно сильно налегли на бортик старой лодки. Окончательно выбившись из сил, она буквально доползла до хижины и, переодевшись в сухое и накрывшись старым теплым одеялом, провалилась в сон, из-за чего собственно и проворонила тот момент, когда один из разгильдяев отворил скрипучую дверь помещения.


-Здесь должно быть что-то из спиртного, мне так кажется,- пробормотал толстяк, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь в кромешной темноте. Когда он приподнял над собой фонарь и увидел в углу спящую девушку, изумлению его не было предела.
-Мать честная!- рявкнул мужчина, сально ухмыляясь. В следующую секунду он закричал от дикой боли, пытаясь сбить пламя со своей куртки, вырвавшееся из разбитого фурией фонаря и жадно принявшееся за материю. Девушка, убегая, успела как следует укусить одного наглеца за шею и натянуть шапку другому на глаза.


Мужланы долго говорили тогда, оставшись одни на берегу, о том, кто бы это мог быть. Один утверждал, что это подросток, другой, отводя глаза и потирая укушенное место, соглашаясь, прятал ухмылку.
-Может, и подросток,- бормотал он, осматривая повнимательнее хижину, и пытаясь отыскать подтверждение своей невероятной догадке, озарившей его не совсем трезвый ум подобно отблеску молнии. Он было подумал, что ему показалось, но сложенная в углу мокрая одежда, сшитая из дорогой материи и пропахшая дамскими духами, в которой он по ошибке запутался, навела его на определенные размышления.


«Надеюсь, госпожа достаточно видит для того, чтобы разобрать мое послание,»- прочла двумя днями позже Лидия в записке, найденной у себя под дверью в комнате.- «Петрос- человек разумный и умеет держать язык за зубами, если разумеется, хорошо оплачивать его добропорядочность. Не спрашивайте и не вызнавайте, как это письмо попало к вам в комнату. Все равно вам не разгадать этой загадки. Хотелось бы поскорее получить свои денежки. Желаю госпоже доброго здравия.»
-Не спрашивайте и не вызнавайте, говоришь?- ухмыльнулась девушка, ловким движением выхватывая из ножен, лежащих рядом , остро заточенный кинжал.

Она пропустила его рукоятку между пятью пальцами по очереди, как заправский шулер карты. –Что ж, уважаемый, твоя воля.
Поговаривали после, что в одном из темных переулков города толстяк Петрос повстречался с привидением. Будто некто трехметровый, обладатель ужасного акцента и рокочущего баса, перегородил ему дорогу и пообещал разрезать на куски, если тот не уймется и не перестанет пить.
На самом же деле все было немного по-другому и повстречалось пьянице не приведение, а самый настоящий грабитель, не произнесший ни слова, а просто приставивший к его горлу, заросшему щетиной, нож. Эндрю, находившийся в ту пору рядом с товарищем и насочинявший после с три короба, был занят несколько другим делом: напустив от страха лужу, он не смог даже с места сойти, прижавшись трясущимися лопатками к стене старого полуразвалившегося дома. Силы молиться у него были, только вот все слова молитвы испарились из его дурной башки, словно эфир,- бесследно.
-Не убивайте меня,- блеял он, глядя, как юркая фигура в черном плаще кружит около его более молчаливого спутника.-Пощадите! Я ничего не видел и не знаю.


Он действительно не знал того, что сегодня днем к его товарищу по несчастью в хибару заглянула гостья. Произошло это так внезапно, что Петрос от неожиданности лишился дара речи, глядя в бездонные, будто вечернее небо, глаза дочки трактирщика. Девушка церемониться не собиралась. Она отвесила шантажисту, вздумавшему водить ее за нос, пару крепких тумаков затянутым в кожаную перчатку кулаком. Судя по искрам, вылетевшим в результате резкого удара гостьи из глаз мужчины, а также двум шатающимся передним зубам, под перчаткой у девушки было еще что-то кроме руки, скорее всего свинцовый кастет .
-Это задаток,- голос знойной красавицы с лицом невинного ангела, был очень красив и спокоен.- Следующее получишь после. Все зависит от твоей понятливости. Воздух перед залитым кровью лицом Петроса засвистел от молниеносных движений ее руки. Мужчина водил глазами туда-сюда, следя за блестящим лезвия ножа, появившимся в ней, как по мановению волшебной палочки, и которым очевидно она владела в совершенстве.
-Гони вещи,- рявкнула девушка, окончив представление.- Советую поторопиться!


Понятное дело, теперь и речи быть не могло о шантаже, раз ему столь «деликатно» и во всех подробностях намекнули на то, что с ним может произойти в противном случае.
Петрос молчал, как утопленник, и на все вопросы друзей- пьяниц о распухшей побагровевшей физиономии уклончиво говорил о табуретке, так некстати подвернувшейся ему ночью под ноги. Ему было смертельно жаль его любовницу, также поплатившуюся за свое согласие участвовать в столь щекотливом деле. Берта, нанятая родителем девки помощницей на кухне, внезапно занедужила и слегла. Сильнейший понос и рвота чуть было не отправили ее на тот свет и если бы не госпожа(по словам самой больной) и ее верное лечебное средство, быть бы ей давно в земле и кормить червей. Берту уволили сразу же, как только она пошла на поправку, не заплатив ни гроша.


Девушка объясняла это тем, что поскольку она и не работала, а только и делала, что валялась в постели, то хозяин решил совершенно справедливо вычесть из ее жалованья причитающуюся ему долю за те дни, которые она по его милости провела в его доме. Эндрю Петрос строго настрого запретил болтать об увиденном в подворотне, сказав, что в следующий раз дело может плохо кончиться. Уговаривать товарища дважды не пришлось. Он врал направо и налево, несказанно доволен уже тем, что слушающие соглашались поделиться с ним выпивкой, если он снова расскажет свою историю, которая, впрочем, обрастала каждый раз все новыми и новыми подробностями.