В семье не без урода...

В семье не без урода…



Он был совсем ребенком, когда его благополучная семья распалась на два полюса. Знаменитые девяностые. Отец отдал в счет, кажется, пожизненного долга все, что можно было отдать, и теперь, вероятно, приценивался к своей душе. Мать не выдержала и, взяв самое ценное, что у нее было (а это, к слову сказать, оказались не дети, а чемодан со шмотками и лисья шуба, с проеденным молью воротником), уехала в какой-то далекий северный город, то ли Ниагань, то ли Нягань. В скором времени отец, спивающийся от безысходности и безденежья, нашел себе не менее трезвую даму сердца и переехал к ней. Дом оказался в полном распоряжении трех братьев, Он был младшим из них.



Детство Он помнил смутно. Оно было чем-то далеким и напоминало скорее сон. Сон, от которого пахло ирисками, кололось отцовской щетиной и от которого доносилось протяжное мурлыканье кошки Муськи. Каждый раз под Новый год он писал письмо и отправлял его «на север». Письмо было адресовано не Деду Морозу, а «маме». Да и желание каждый год было одно и то же. Со временем мамино теплое «Пора вставать» по утрам как-то незаметно перетекло в глухой удар ноги одного из братьев о край кровати. Старшим было не до него. Мальчишки самоучками впитывали все прелести неведения домашнего хозяйства, и ошалело вкушали неожиданно свалившуюся на их юные головы свободу. Свобода окрыляла, дарила полет души и мысли, давала драгоценную возможность упасть так низко и грязно, как только об этом можно было раньше мечтать! У Него свобода тоже была. Что с ней делать он не знал.



Юность.… В то время, когда соседская шпана за углом долгостроя старательно, до фильтра скуривала свои первые сигареты, Он с некоторой ленцой в движениях дымил, лежа в своей постели. Денег постоянно не хватало, поэтому ночами он работал грузчиком в соседнем магазине. Магазин платил ему за это то бракованной водкой и сигаретами, то просто выдавал его законные 100 рэ. Он тихо ненавидел своих старших братьев. С тех пор как уехали родители Ему изо дня в день внушали, что Его существование на земле - ошибка. Надо признать, братья преуспевали в исправлении этой ошибки. Все чаще вечера заканчивались неравной пьяной и беспощадной дракой, а утро начиналось с тяжелого удара в пах «за то, что смотришь как ненормальный». А он смотрел. Смотрел пристально и не отводил глаз. Сначала с жалостью, болью, затем с ненавистью. Последнее время Он стал замечать - ему смешно. В голове все шумело, тысячи голосов как будто наперебой пытались нашептать ему что-то очень важное и секретное, все вокруг было в замедленном темпе. Ему не было страшно. Он знал наперед каждое движение своих братьев, он коллекционировал кровяные гематомы на теле. Ему хотелось смеяться в глаза, но он успевал только слегка скривить губы в подобии улыбки.



Любовь…. Что это такое Он воображал себе слабо. Да и, в общем-то, это не слишком его интересовало. Интересовало нечто другое. В его комнате стены были до отказа завешаны изображениями женских прелестей гипертрофированных размеров, обрамленных в тонкое кружево самых разных цветов. На тех плакатах, что весели у кровати, тонкое кружево отсутствовало, вследствие чего дамы выглядели еще более откровенно и возбуждали в юной голове красочные фантазии. Но фантазии возбуждали не одни бумажные леди. Основным объектом Его страсти и вожделения была Она, подружка одного из его братьев. По нескольку раз в неделю брат приводил Ее в дом, разумеется, не для чаепития. Иногда Он успевал перекинуться с Ней парой слов, но в большинстве случаев Его практически сразу же вталкивали в свою комнату и запирали снаружи. Он лежал на кровати, глядел в черный потолок (электричество давно отключили за неуплату) и невольно слушал Ее стоны за стеной. В какой-то момент внутри все закипало, кулаки сжимались, Он дергался в сторону двери в полной решимости разом отобрать у брата все, что должно было принадлежать Ему: Его несостоявшееся детство, Его несостоявшуюся девушку, Его несостоявшуюся жизнь. Но еще вчера отбитые почки резко напоминали о себе, и Он вновь падал на свою кровать.




«Ты можешь что-то изменить»- могли бы ему сказать. Могли бы. Но не сказали. Было просто некому. «Я изменю это»- мог бы ответить Он. Мог бы. Но вместо этого на любые вопросы о семье и друзьях, отвечал одинаково безразлично: «Никого не жду, ни по ком не скучаю». Свое «безразличие» Он заливал разбавленным спиртом. Чтобы «не загноилось».
P. S. Прошел уже не один год с тех пор как Он выбыл из числа законопослушных обывателей нашей необъятной Родины по статьям «Групповое изнасилование» и «преднамеренное убийство». Прошел уже не один год с тех пор, как я случайно подслушала разговор двух продавщиц на рынке:
- Слышала про насильника-то? Это ж надо, зверь-то какой! Глаза залил и вперед! И ведь он, говорят, первый из всех этих выродков предложил убить женщину! Не судить таких надо, а забивать, как животных!
- Точно-точно! А матери его, семье его какое несчастье и стыд какой! И как только рука у него, изверга, поднялась на женщину ту, она же по годам в матери ему годилась! Не зря говорят - в семье не без урода…