В чужой монастырь...

Рассказ о том, как одна, не очень верующая молодая женщина, попала в мужской монастырь и что из этого получилось....
 
        Осталось всего километров пять пути. Позади гомон электричек и шум колес автобуса. Теперь Ирина шла пешком и с удивлением рассматривала мир вокруг. Огромные сосны с прямыми смолистыми стволами и зелеными кронами совсем не задерживали солнечных лучей, поэтому, несмотря на то, что дорога была не широкой, а с обеих сторон подступал лес, страшно не было. По ветвям деревьев прыгали белки. Рыжие маленькие зверьки как будто сопровождали молодую женщину. Птицы громко пели где-то в вышине, иногда раздавался стук дятла. Дорожка была хорошо протоптана. Похоже, что и автомобили по ней ездили, но не часто. Природа выглядела нетронутой, а птицы и животные — непугаными. Казалось невероятным, что всего сто километров отделяют этот чудный уголок природы от крупнейшего мегаполиса — Москвы.
 
     Сзади послышался топот. Ирина оглянулась и уступила дорогу лошади, запряженной в телегу. Дно телеги было застлано соломой, а на соломе сидели пять старушек и дедок, нарядно одетые, веселые, они пригласили Ирину присоединиться к ним:
— Ты, чай, тоже в монастырь идешь? Садись, доедем с ветерком!
— Спасибо, я хочу пешком дойти!
— Паломница! А такая молодая! Ну, бог с тобой! Иди пешком.
Ирина слегка растерялась. Паломницей она себя не считала. Монастырь ее притягивал совсем по другому поводу.
 
     Совсем молоденькой, лет шестнадцати, поступила она в медучилище. Дали место в общежитии. Девчата подобрались в комнате веселые, хорошие. Учились все на отлично и свободное время проводили интересно. Конечно, парни, что называется, табунами к ним ходили. Да не каждого привечали.
 
     В один прекрасный день появился в их комнате Ванечка: красивый высокий парень с горбинкой на носу, которая его совсем не портила, а придавала особый шарм. Ваня учился на рабфаке медицинского института и жил в этом же общежитии. Он приходил, тихо садился в дальний угол комнаты и как бы растворялся. Но вся бытовая техника работала отлично, розетки и выключатели перестали искрить, а приходящие кавалеры ровно в девять вечера отправлялись восвояси, так как Ванечка демонстративно вставал, зевал и говорил:
— Пойдемте, пожалуй. Девчатам отдыхать надо. Все-таки учиться на медика — это не чай с сахаром пить.
 
     Гости расходились. А назавтра все повторялось. Ванечка стал не то чтобы своим человеком, но неотъемлемой частью комнаты. Никто не задумывался, а собственно, к кому он приходил? Он был общим. Делить Ванечку! Эта мысль и в голову никому не приходила.
 
     Время шло. Девушки закончили училище. Ирина поступила в медицинский институт, туда же, где учился и Ванечка, только на курс младше. Жили в том же общежитии. Общались реже. Учиться в институте оказалось намного сложнее, чем в училище. Приходилось подолгу работать в библиотеках, задерживаться на кафедрах. У Ирины был новый круг подруг. Ванечка же оставался прежним.
 
      Однажды в институте устраивали осенний бал. Вот на этом балу Ванечка присоединился к танцующей Ирине со своими однокурсниками, среди которых был Денис. Денис! Светловолосый, зеленоглазый, высокий, атлетического телосложения! Он сразу понравился Ирине.
 
      Что долго говорить. Через два года играли свадьбу. Ваня был дружком. Неотступно ходил за Ириной. Приглашал на все медленные танцы. Ближе к вечеру вдруг спросил:
— А если бы я предложил тебе выйти замуж за меня, ты бы вышла?
 
     Ирина неожиданно для себя подумала, что, пожалуй, вышла бы и с удовольствием. Вслух же отшутилась:
— Ты бы еще позже опомнился!
Денис всю свадьбу сидел возле своей тетушки, которая таинственно поглядывала на невесту и, по-видимому, учила жениха уму-разуму.
      Ирине стало грустно. Она осознала, что Ванечки в привычном понимании уже никогда не будет. Будет Денис.
— Ваня, вы меня украдите, что ли! Сколько можно невесте без жениха быть! Сидит около своей тетки! Может быть, хоть так вспомнит про меня.
— А что тебя красть? Встанем за штору. Посмотрим, когда спохватятся.
Не спохватился никто. Постояли за шторой и сами вышли. Глаза у Ванечки были такие сочувствующе-виноватые.
 
     А через полгода он ушел в монастырь. Вот в этот самый. Приезжал несколько раз на Иринин День рождения. В черной сутане, с бородой. Такой незнакомый, но очень близкий. Стал крестным отцом дочери. А потом исчез. Не показывался несколько лет. Ирина письмо написала в монастырь и даже ответ получила. Только не от Ванечки, а от какого-то отца Парфентия, который писал, что Ванечка теперь не Ванечка, а инок Паисий и что живет он в маленькой келье, почти ни с кем не разговаривает, но за всех молится. Беспокоить его не надо. С миром он не общается.
 
      С таким положением вещей Ирина не могла смириться. Как только попала в Москву на очередные курсы повышения врачебной квалификации, она сразу узнала, где находится нужный монастырь, и в первый же свободный день поехала туда.
 

     Теперь она подходила к своей цели все ближе. Впереди все чаще попадались группки странниц или паломников. Оказалось, что в монастыре был праздник — день святого, который основал его.
Белые каменные стены показались неожиданно. Старушки надели платки на головы. Их примеру последовала и Ирина.
 
     Вход в монастырь был перегорожен шлагбаумом. С этой стороны находилась будка милиции, а с той, прямо в стене, комната, где сидели два, по-видимому, сторожевых, монаха.
Пускали всех.
 
Ирина подошла и робко приоткрыла дверь в комнату к монахам:
— Извините, мне бы надо найти Ванечку, то есть инока Паисия. Вы не подскажете, где можно его увидеть?
— А кто ты ему будешь?
К вопросам Ирина не была готова. Действительно, а кто она ему? А вот кто:
— Он крестный отец моей дочери!
— А. Ну, проходи, сейчас я кого-нибудь из отцов позову.
— Не надо мне кого-нибудь. Мне Ванечку надо.
— Ванечек у нас здесь нет. А порядок есть. Пришла к нам — живи по нашим законам.
 
     Ирина присела на скамейку. Ну, ладно. Все равно доберусь до Ванечки! Пусть хоть десять отцов зовут.
Через несколько минут монах привел еще одного человека. Это был представительный мужчина лет пятидесяти, крепкого телосложения, с козлиной бородкой и цепким взглядом. Одет он был, как и все, в черную сутану, только четки в руках перебирал дорогие.
— Вот она.
— Спаси тебя бог, Пафнутий.
Монах вплотную подошел к Ирине:
— Меня зовут отец Парфентий.
— Так это Вы на мое письмо отвечали?
— На какое письмо?
— Которое я Ванечке писала.
— Паисию. Я же написал, что беспокоить его не надо. Да у тебя и не получится. Инок Паисий отказался от мира и теперь стал отшельником. Живет на Ладожском озере.
 
У Ирины на глаза навернулись слезы. Столько надежд рухнули после одной фразы. Отец Парфентий взял ее под локоток и повел вглубь монастыря.
— А ты кто ему будешь?
— Он крестный отец моей дочери.
— Это понятно. Ну, а тебе он зачем?
— Навестить приехала. Волнуюсь. Он долго не дает о себе знать.
— Когда человек уходит в монастырь, то отказывается от своей мирской жизни. Даже имя себе берет другое. Ты и все, что было ему близким, осталось за чертой и не должно его больше беспокоить, понятно? Кстати, а насколько вы с ним были близки?
— Очень были близки. Он же…А как же его долг перед своей крестной дочерью?
— Так он ее и не забывает. Он молится за нее, за всех вас, кто не понимает, в каких грехах живет. Так вы были близки телесно?
— Нет, конечно, нет! А почему Вы меня об этом спрашиваете?
— А зачем ты сюда пришла?
— Навестить крестного отца своей дочери! И раз его здесь нет, я пойду обратно!
 
     Голос Ирины сорвался и фраза получилась с подвизгиванием. Лицо уже припухло от слез, которые непрерывными струйками текли по щекам. Внутри что-то обрывалось с глухой тоской, и очень было жаль безвозвратно потерянной возможности пообщаться с Ванечкой. Предметы вокруг вдруг стали расплываться и меркнуть. Очнулась женщина от довольно сильного удара по голове. Оказалось, это отец Парфентий крестом приложился.
 
— Вы зачем меня бьете? — возмутилась Ирина. Фраза получилась жалкой, дребезжаще-прерывистой от всхлипываний.
— Так ты, сестра моя, в обморок собралась упасть. Вот я тебе первую помощь и оказал.
Парфентий сидел рядом и поглаживал тяжелый, украшенный драгоценностями, крест, который до этого прятался в складках его одежды.
— Спасибо, мне уже легче. Я пойду обратно.
— Сестра, а знаешь ли ты поговорку: «В чужой монастырь со своим уставом не суйся»?
— А какое она имеет ко мне отношение?
— Прямое. Выход из монастыря после четырнадцати часов закрыт. На уход из монастыря должен батюшка благословить, а он тебя в таком состоянии не отпустит. Да и праздник у нас сегодня большой, грех покинуть наши стены до его окончания. Так что иди, располагайся в гостинице, она за воротами монастыря, перед постом милиции, и возвращайся сюда. Я тебе про Паисия расскажу.
— У меня нет с собой паспорта. Как меня в гостинице поселят?
— Ну, пойдем к батюшке, пусть разрешение напишет. Да вон он идет.
Парфентий, поцеловав батюшкину руку, указал на Ирину и сказал:
— Странница к Паисию.
— Паисий на Ладоге.
— Хочет уйти.
— Не благословляю. Останется до утра в монастыре. Определи ее в гостиницу и пусть на службах присутствует.
— Паспорт она забыла.
— Давай напишу записку.
 
     Батюшка достал современную, очень похожую на золотую, визитницу, вытащил одну визитку и написал на ней: «Поселить подательницу сего в гостинице». Отдал визитку Парфентию и быстро зашагал в сторону главного собора.
Парфентий уселся на лавочку, а Ирина пошла к выходу из монастыря. Около поста милиции стояли два парня в форме. Один потребовал паспорт.
— Нет его у меня, не взяла с собой. Вот записка от батюшки.
— Ну, проходи, вот по той дороге, к белому зданию.
— А Вы не подскажете, могу я сегодня добраться чем-нибудь до Города?
— А батюшка на отъезд благословил?
— Нет.
— Тогда ничем не доберешься. Иди в гостиницу устраивайся. Сегодня праздник, столько людей наберется, может мест не хватить.
 
     Гостиница снаружи выглядела обычным типовым зданием, с маленькими окошечками. Возле двери сидела монашка — вахтер. Ирина показала ей записку. Монашка перекрестилась, поцеловала записку и повела женщину внутрь здания. Коридоры были узкими, справа и слева находились маленькие комнатки, отгороженные от коридора белыми простынями.
— Здесь монашки живут, которых на послушание присылают, — пояснила вахтерша.— Они работают в столовой, на кухне, на прачке.
— А что, монахи сами не могут себя обслуживать?
— А это батюшке виднее.
— А вам не страшно за стенами монастыря?
— На все воля Божия.
Подошли к обычной двери. Монашка распахнула ее и жестом пригласила войти.
— Располагайся наверху. Давай я запишу тебя.
 
     Ирина огляделась. Ничего подобного она представить не могла. Огромная комната, длинная и узкая. С одной стороны был узенький проход, а с другой стороны — широкие полки в три яруса — нары, наверное. На полках, поперек, вплотную друг к другу, лежали матрацы и подушки в наволочках, сомнительного цвета. В голове врача сразу пронеслось: «вши, чесотка», но другого никто не предложит.
— Где будешь спать?
— Вот здесь, с краю,— Ирина подумала, что соседствовать с одним лучше, чем с двумя, да и близость форточки тоже лишней не будет.
— Записываю, место сто восемьдесят четвертое.
— А на сколько мест рассчитана гостиница?
— Сколько народа придет, столько и поселим. Когда посвободнее получается, а когда на одном матрасе по две странницы спят. Ты, кстати, знаешь, что любой пришедший человек, в первый день — гость, а на второй — послушник. Даром только первый день кормим. Дальше: кто не работает — тот не ест.
 
В удрученном состоянии Ирина вышла из здания и побрела внутрь монастыря.
 
Парфентий так и сидел на лавочке, перебирая четки, по-видимому, молился.
— Ну, что, поселилась?
— Поселилась. Мрачно там.
— Это ты кельи монахов не видела. По сравнению с ними — у тебя пятизвездочный отель. А они добровольно от всех удобств отказываются.
Сейчас время обеда. Ты есть хочешь?
— Да.
— Пойдем, я тебя в столовую провожу. Потом я пойду на службу, а ты будешь делать все, как странницы. Позже я тебя найду — поговорим.
 
     Столовая, в отличие от женской гостиницы, была светлая, разрисованная сценами из Библии. Посередине большой комнаты стояли длинные столы и лавки. На столах стояли кастрюли с чем-то, ароматно пахнущим. Сервировка соответствовала европейским ресторанным стандартам. На стене напротив была написана крупными буквами молитва. Женщины обедали после мужчин. Сколько смен обслуживала эта столовая, сказать трудно. Все расселись за столами, но никто к еде не притрагивался. Вскоре пришел монах, сел на табуреточку и кивнул головой. Люди встали и начали читать молитву, написанную на стене. Прочитав ее, перекрестились и вновь сели. Подошли монашки — официантки, разлили первое по тарелкам.
 
— Сегодня постный день, но в честь праздника батюшка разрешил рыбу.
Ирина вдохнула аромат рыбного борща. Вкус оказался тоже неплохим. Как только народ взялся за ложки, монах на табуреточке начал читать что-то из жизни святых. Чтобы и за едой люди думали о духовном, наверное.
 
     Очень быстро появились вновь официантки и раздали второе блюдо, забрав первое. Теперь Ирина поняла, почему все ели быстро и сосредоточенно. Надо успевать. Времени отводится ровно столько, сколько надо, ни минуты больше. На второе была картошка с какими-то маринованными овощами и рыба. Вспомнилось, как Ванечка говорил, что в монастыре они сами все заготовки делают и едят то, что вырастили и собрали своими руками.
 
     На третье был компот. После еды вновь все встали, прочитали молитву и гуськом покинули трапезную.
 
     Странницы пошли в направлении главного собора, но Ирину вдруг одолело любопытство. Она решила пройтись по территории монастыря. Свернув на боковую аллею, шла, рассматривая, все вокруг, обращая внимание на мелочи. Здесь ходил Ванечка… Неожиданно показалась целая череда разных машин. Здесь стояли: три комбайна, кировец, пара других тракторов, грейдер, подъемный кран, грузовики, дальше шли легковые автомобили, среди которых выделялась черная чайка и белый мерседес. Зрелище было неожиданным и оттого вдвойне интересным.
 
— Сестра, что ты здесь делаешь? Надо быть в главном соборе — там начинается служба.
Голос монаха был мягким, но вид решительным. Женщина поняла, что вторглась в запретные владения и, кивнув понимающе головой, пошла обратно.
 
      Главный собор был красив как снаружи, так и изнутри. Старинные иконы переливались серебром и золотом в мерцающем свете свечей. Народа набралось очень много. Служба только началась. Знакомый голос батюшки нараспев говорил что-то непонятное. Периодически все крестились и кланялись. Сзади к Ирине подошел один из монахов и прошептал:
— Крестись вместе со всеми, как только услышишь имя Господа нашего. Смири свою гордыню.
 
     Рука не слушалась. Непривычные движения никак не хотели получаться, но, чувствуя на себе взгляд монаха, женщина старательно выполняла все, что требовалось. Неожиданно стало тихо. Затем запел мужской хор монастыря. Слова были непонятны, но мелодия, ритм, звучание настолько входили в душу и заполняли ее, что все, происходящее за стенами, стало второстепенным. Хотелось только вечно слушать этот церковный хор. Пение так же внезапно прервалось. Заговорил батюшка. Так и продолжалось: пение, речитатив батюшки, пение, слова службы. Ирине казалось, что это не реальные события, а какой-то сон или медитация. По ее лицу продолжали струиться слезы. Бабки рядом, завистливо показывая на нее пальцами и взглядами, шептали:
— Очищается. Благодать Божия сошла.
 
      Время шло незаметно, но ноги занемели от долгого стояния. Хотелось сесть или хотя бы опереться на что-нибудь. Но попытку прислониться спиной к стене пресек тот же самый монах, прошептавший строго:
— Нельзя! Молись!
 
     Его, специально, что ли ко мне приставили? С раздражением подумала Ирина. Старушки, уставшие, давно уже лежали распростертыми в виде креста на полу и делали вид, что молятся. Это, видимо, допускалось. Но лечь на пол? Нет! Лучше буду стоять. Когда казалось, что сил уже нет, служба закончилась.
 
     Народ повалил к выходу. На улице было темно. Оказалось, что служба шла четыре часа. Что делать дальше? Пойти в гостиницу. Ужин навряд ли будет в десять вечера. Хоть отдохнуть… Но не тут-то было! В гостиницу ее не пустили. Монашка сказала: А крестный ход вокруг стен монастыря?
И указала рукой на толпу людей, медленно, с крестами и факелами, шагающих вдоль наружной стены монастыря.
 
      Ирина, вздохнув, присоединилась к ним. Что происходило впереди, она не видела. Шла, глядя под ноги и мечтая уже о месте на нарах, где можно было бы лечь. Вдруг все остановились возле водоема. Оказалось, это святой источник. Температура воды в нем постоянно держится четыре градуса по Цельсию. Люди, несмотря на то, что была осень, стали срывать с себя одежду и прыгать прямо в него. Белые тела странными пятнами выделялись в темноте. В воду полезли и старые, и малые, и средние.
 
      Стоящий рядом с Ириной монах, раскрыв рот, с глазками, полными восторга, смотрел, как прямо около него, нагишом купаются две молодые девушки. Почувствовав, видимо, на себе взгляд, он быстро закрыл рот и, сделав серьезные глаза, повернулся к Ирине:
— Сестра, почему ты не омываешь свое тело? Ты не хочешь быть здоровой?
— Я без купальника, — съязвила женщина, но все же подошла к воде, намочила ладони. Вода была очень холодной. Удивительно, что чахлые старушки уже несколько минут неподвижно стояли в воде с выражением блаженства на лицах.
 
      В гостиницу попали уже в час ночи. Место на жестком матраце, который они делили с девушкой, весьма похожей на цыганку, показалось верхом желаний. Сон пришел еще до того, как Ирина улеглась. Вши, чесотка... А, все лечится...
 
      Казалось, что прошло не более секунды, как в гостинице объявили подъем. За окном было темно. Часы показывали четыре часа утра.
— Молиться, молиться. Идем на дальний скит.
 
     Тело протестовало против такого насилия и требовало отдыха, но пришлось вставать, умываться на улице холодной водой и, вместе с другими людьми, идти непонятно куда. К шести утра дошли до небольшого домика, в котором, как оказалось, и жил этот святой. Все в домик не поместились, поэтому дверь оставили открытой, и службу было слышно на улице. Теперь уже рука автоматически выполняла нужные движения в нужное время. Как быстро развился навык! Служба была короткой — всего часа полтора. После нее все вернулись в монастырь, и пошли причащаться. Ирина зашла в храм, чувствуя себя такой чужой в этом непонятном мире, присела на лавочку, задумалась. Никто ее не прогонял.
 
     Из задумчивости вывел гомон людей. Открыв глаза, женщина увидела, что у специального приспособления стоит отец Парфентий, к нему тянется длинная очередь желающих исповедаться, а он показывает на Ирину и приглашает первой подойти, рассказать о своих грехах.
«Наверное, опять будет выспрашивать про то, в каких мы с Ванечкой отношениях были», — неожиданно зло подумала Ирина.
 
      Она подошла к Парфентию, склонила голову над стойкой, как над плахой. Вдруг стало смешно. Казалось, что вокруг — не более, чем фарс. Сверху ее голову отец Парфентий накрыл неким подобием фартука, затем склонился к ней сам и прошептал:
— Готова к исповеди?
— Готова,— таинственно ответила Ирина.
— Тогда начнем. Грешила?
— Да, как все...
Из под фартука было видно только подол черного одеяния монаха, а из под подола выглядывали носы очень модных лакированных ботинок. Это было неожиданным открытием. Теперь уже относиться серьезно к происходящему катастрофически не получалось.
— Убивала?
— Да.
Рука Парфентия над ее головой дрогнула.
— Ты убивала?
— Да, я убивала и убиваю ежедневно, по несколько раз в день. Я врач. Назначая антибиотики, тем самым убиваю миллионы микробов, а они ведь тоже твари Божии.
— Ты богохульствуешь. Я не могу тебя исповедать. Иди на улицу. Сейчас приду.
 
     Ирине стало стыдно, но слово не воробей: вылетит, не поймаешь.
Парфентий исповедал еще двоих и прием закончил. Вышел на улицу, подошел к лавочке, сел рядом.
— Ты замужем?
— Да.
— С мужем живете хорошо?
— Терпимо, как все.
— Венчались?
— Нет.
— Обязательно надо венчаться. Приезжайте сюда и повенчаетесь.
А тебе смирить надо гордыню свою. Вон, слезы уже сутки льешь, душа очищения просит. Пожалела бы ее. Сейчас в Москву автобус с туристами пойдет. Батюшка посадит тебя на него.
 
Говорить не хотелось. Сидели рядом, думая о разном.
— Так у вас с Паисием греховной связи не было?
— Не было.
— Странно.
— Ничего странного. Все бывает в жизни.
— Да, все бывает, но он тоже тебя часто вспоминал. Вот и автобус.
Туристы рассаживались по местам. Подошел батюшка, важно сказал водителю, указывая на Ирину:
— Эту сестру довезешь в Москву. Бесплатно.
— Хорошо, батюшка.
Тут подбежал запыхавшийся Пафнутий. Он отыскал глазами Ирину, сунул ей в руки узелок.
— Здесь хлеб. Ты же голодная, а путь неблизкий. Хлеб по Ванечкиному рецепту. Он мастер был хлеб печь.
 
     Батюшка благословил отъезд автобуса, и автобус выехал за ворота монастыря. Проехав километра два, водитель остановил машину. Повернувшись к Ирине, хмуро сказал:
— Плати четвертак или иди пешком.
 
      Четвертак нашелся. Автобус двинулся дальше. Туристы развернули свои сухие пайки. По салону распространился аромат котлет, жареной курицы, колбасы. Жадно заработали челюсти.
Ирина развязала свой узелок. Там оказалась половинка обычного черного хлеба. Хлеб был свежий. А какой же он был вкусный! Ничего вкуснее этого хлеба ни до, ни после этой поездки Ирина не ела. Она смаковала каждую крошечку и имела блаженный вид.
 
      Туристы смотрели на нее с недоумением, но делиться ничем не собирались. То, что она до сих пор находилась с платком на голове и лицо, распухшее от слез, недолго тревожило взгляды окружающих.
 
      Вскоре подъехали к женскому монастырю. Оказывается, его посещение входило в план этой группы. Ирина вышла вместе со всеми. Этот монастырь имел такой заброшенный вид, что казалось маловероятным проживание в нем кого-либо. Но в нем жили человек двадцать монашек. Именно они обслуживали мужской монастырь в качестве прачек и кухарок. А отцы вели богослужения в их храме. Сейчас как раз и шло одно из них.
 
      Зал был просторным. Редкие иконы выглядели заплатками на ветхих стенах. Горели свечи, но днем это был не таинственный свет, а просто свечи. С приездом туристов зал заполнился народом, и батюшка старательно выговаривал речитативом слова. Ему вторил нестройный женский хор. Ирину поразил контраст между роскошью мужского монастыря и нищетой женского. Зайдя в помещение, она не стала продвигаться вперед, а остановилась недалеко от двери. Ее размышление прервала неспешная мужская беседа.
— Ты видел новенькую?
— Нет, но говорят, хороша.
— Не то слово! Она — красива и печальна. Сбежала в монастырь от несчастной любви. Послушна, старательна, берется за самую трудную работу. Это я у матушки вызнал.
— Надо бы полечить, как ты думаешь?
— Надо.
— Давай завтра наведаемся сюда. Возьмем у батюшки мерс.
— Завтра? Завтра не даст. Он ему самому нужен будет.
— Давай на волге.
— На волге? Не хочу. Да и матушку надо еще уговорить.
— Давай к следующей неделе.
 
      Ирина, не выдержав, обернулась. Сзади нее стояли два монаха, перебирая четки. Усы и бороды скрывали их рты, и издали ничто не выдавало нескромной беседы.
Так вот почему Ванечка ушел на Ладогу. Он и тут покоя, честности и правды не нашел. А смотреть спокойно на все это не смог.
 
      Через полчаса автобус ехал дальше. Ирина глядела в окошко и думала о том, как важно вовремя заметить свою дорогу в жизни. Свернешь не там, где надо и сразу заблудишься. И хорошо, если кто-нибудь поможет вернуться на путь истинный. Не разглядела Ванечку. Теперь в такие дебри забралась, что даже думать страшно.
 
      Но в монастырь она уже не уйдет.
 
      Где-то далеко, на Ладожском озере, живет в пещере инок Паисий и молится за нее, за всех, ищущих себя. И так верится, что его молитва будет услышана.