Если бы я была парнем.Глава 8-ая.

Этим утром мне очень захотелось услышать голос сына. Через местную предводительницу – 110-килограммовую воровку с ярко-рыжими волосами и татуировкой на пятке по имени Глория – мне удалось достать телефон на короткое время. От волнения я никак не могла вспомнить номер мамы. Наконец мне это удалось, и уже на втором гудке я расплакалась. Эмоций накопилось предостаточно. Мама ответила и пустила слезу тоже. Обменявшись самыми необходимыми фразами, я попросила к трубке Эмилио. Он был заспанный, но мы все-таки поговорили, после чего я напомнила маме не забывать водить его к специалисту. Мама все никак не могла повесить трубку, так что мне пришлось заставить себя это сделать, после чего я получила сильный удар в спину, машинально заметила, что это надзирательница и отключилась.

Первое, что я увидела, очнувшись – филейную часть безучастной докторицы лет сорока в очках с толстенными стеклами, еще почему-то заметила ее странный синий шарф «прощай, молодость!» поверх застиранного белого халата. Она наконец заметила, что я пришла в себя и сказала:

– О, наша телефонистка проснулась! Скажу я тебе, дорогуша, что с аневризмой аорты не сладко тебе здесь придется, ох не сладко!.. Говорят, ты выродку своему звонила. Всегда считала: дети – это зло!

Я почувствовала дикую ярость на эту тетку-гиппократа за оскорбление моего сына, за обращение на «ты», за непрезентабельный вид, за не соответствующие женщине рассуждения, за злорадность. Кое-как расцепила губы и спросила:

– И давно вас муж бросил из-за асексуальности и бесплодия?
– Не бросал меня муж! Все мужики – уроды! И ты заткнись! Слишком много себе позволяешь! – дернувшись, прошипела эта змея, и я поняла, что была права.

В этот момент зашел мужчина лет тридцати, а грубая докторица выбежала из помещения. Это был другой врач, он представился и был вежлив. Я спросила, чем чревато расслоение аорты, на что он не ответил мне ничего определенного, так как в этих условиях нельзя было сделать качественную ангиограмму. Я спросила, как они вообще решились ее делать, не узнав, есть ли у меня противопоказаний к ней. Врач встрепенулся:

– А они есть?
– Да, я на препараты йода плохо реагирую.
– Плохо. Мы будем следить за вашим состоянием.

Он вышел. Я прикрыла глаза и попыталась задремать. Было больно. Тело одеревенело, меня подташнивало. Через несколько минут зашел человек в коричневом костюме с блокнотом, начал задавать вопросы.

– А-а, следователь... – горько улыбнулась я. На вопросы отвечать отказалась, почувствовав раздражение к этому типу с красными носками и картавой речью. А потом я вспомнила, где слышала его имя. Однажды с Соломоном мы были на премьере криминального фильма, сценаристом которого и был Алирио Мендосо. Еще, помнится, Соломон говорил об интрижке с его женой...