Тля. рассказ

В грязном помещении старого сельпо было битком народу. Люди отоваривались кто чем. Особого выбора, конечно, здесь не было, но крупы, хлеб, соль да сахар имелись, поэтому народ и стоял так упрямо, молчком, волком посматривая на продавщицу. Почти никто не разговаривал, но все зорко следили друг за другом, и разом начинали кричать, если кто-то хватал лишку, то есть велел подать ему три кило сахара, вместо положенных двух с половиной. Народ яростно вскрикивал, но не надолго, и, добившись справедливости, тут же умолкал, вслушиваясь в то, что заказывает следующий покупатель.
 
Продавщица у прилавка, доблестная « тетя Груня», всегда веселая да заводная, сегодня была как никогда замкнутой. Она не отвечала на подначивания сельской публики, в частности на едкости, сказанные пьяндыгой Архипом, который, облюбовав себе место у подоконника, как будто нехотя развлекал народ сальными прибаутками. Он, правда, несколько приуныл, постепенно почувствовав по реакции людей, что сегодня не до него, и впал в размышление. Иногда он поднимал вверх голову и долго смотрел на Груню, словно побитый пес на свою хозяйку.
 

 
-Опять старый чертяка побирается!- сказала Клавка, та, что к сестре в поселок погостить приехала. Надо заметить, что с каждым ее приездом жизнь в поселке начинала течь как-то вспять. Не любили здесь языкатую женщину, но придумать, как выманить ее отсюда назад в ее «скворечник», не могли.
 
-Ну, не станешь же у поселка шлагбаум ставить,- гудели мужики на своей сходке.
 

 
Зловредная баба, охочая до сплетен, умело развязывала языки их и без того болтливым женам, а после секла и рубила узнанными фактами, направо и налево, перессорив между собой целые семьи. Жены вдруг узнавали, где их мужья прячут заначки, а те в свою очередь о том,- куда и с кем их благоверные хаживают, отправляясь якобы на девичник.
 
Давно бы извели бабу местные братья Горшковы,- рослые лоботрясы и первые хулиганы на селе, если бы не один факт,- спасла их старшого братца именно эта стервь, толстозадая и востроглазая, сказав ему однажды простую истину:
 
-Сожрет тебя, водка, Николай, сдохнешь!
 
И не просто сказала, а даже девку в дом к нему привела, Машку, родственницу свою, единственную дочку Архипа. Девушка клялась жизнь смертоубийством покончить, ежели ее батя отдаст на такое поругание,- ходить словно козе на веровочке за Клавкой, и ждать, а может, кто и примет к себе в дом.
 
-Иди, дочь,- вяло махнул рукой Архип на прощание, отстраняясь от рыдающей на его груди дочки.- Нет тебе жизни со мной. –Живи, как знаешь.
 
…В огромном бревенчатом доме Горшковых девушке оказались даже рады. Суетливая старушонка, мать будущего суженого, и молчаливый Игнат,- его отец , осмотрели девицу с расстояния и пригласили за стол,- попотчеваться, чем Бог послал.
 
-Щуплая,- в полный голос сказала старушонка Клавке, юркнув за занавеску в соседнюю комнату.- Дохлая. Характер-то какой?
 
-Нормальный,- процедила Клавдия, почему-то рассердившись.- Ты на себя давно в зеркало смотрела?- ввернула она едко, поправляя платье на груди. –Девка молодая, добрая, кровь в ней хорошая, хромых, косых, идиотов в роду не было, -отчеканила она, делая особое ударение на слове «идиотов».
 
Мария покраснела, наклонив голову. Широколицый Игнат, сидя напротив нее за столом, смущенно кашлянул, внимательно изучая кандидатку в будущие невестки исподлобья.
 
-Ежели ты и дальше так стесняться намерена, то долго не протянешь,- бесхитростно изрек он и ухмыльнулся.
 
-Эй, сорока,- позвал старик жену.- А-ну, налей-ка девке щей, да побольше, пускай испробует!
 
Девушка снова вздрогнула от его басовитого окрика, испуганно поджав плечи.
 
..Вроде в тот день и пришли они к какому-то соглашению и все бы ничего, да принесла нечистая в дом под вечер самого виновника сего собрания, который, впрочем, оказался в курсе всех этих дел.
 
Высокий широкоплечий угрюмый мужчина, при появлении которого в избе почему-то стало мало места, молча уселся за стол рядом с отцом и, ни с кем не поздоровавшись, принялся хлебать щи. Ел он шумно, откусывая большие куски от краюхи хлеба, и ни разу ни на кого не взглянул.
 
Старика, казалось, не особо расстраивало такое поведение сына. В его умных глазах Мария заметила гордость за отпрыска и какую-то теплоту.
 
Девушка снова опустила голову. А когда подняла, то встретилась глазами со взглядом серых бесстыжих глаз того, кого ей прочили в мужья.
 
Впервые за все время Мария почувствовала к Клавдии нечто, вроде благодарности. Лицо Николая, хоть и мрачноватое, было весьма красивым, и даже приставшая к его нижней губе крошка совсем не портила всеобщую картину. Глаза девушки несколько расширились, когда ее левая рука, как будто супротив ее воли, поднялась и протянулась вперед, словно желая убрать эту маленькую помеху.
 
-Тля бледная,- услышала она слова, сказанные ворчливым низким мужским голосом, и ее сердце ухнуло ледяным комом вниз.
 
Люди в избе переполошились. Клавка икнула, Катерина перекрестилась, а Игнат засквернословил.
 
-Сам ты тля!- сказал он после незлобиво. – Каргу б тебе в пару, под стать твоему характеру, сынок,- старик покачал головой.
 
На том и порешили.
 
Свадьбу сыграли знатную. На ней веселились до упаду все, кроме молодоженов.