Как я и лошадь учили друг друга

Афина
Если вы думаете, что Афина – это древнегреческая богиня, вы сильно ошибаетесь. Хотя для кого-то это может и так, но для меня это имя прочно слилось с рыжей изящной кобылой с невероятно умными, живыми глазами. Обычно лошадям свойственно несколько отрешенное выражение взгляда, когда они неторопливо жуют сено в своих денниках. Они с удовольствием отрываются от кормушки ради кусочка сахара, сухарика или морковки, которые восторженные посетители суют им через прутья двери. Но взгляд их остается невозмутимым. И стороннему наблюдателю может показаться, что они всегда такие. Расстаться с иллюзией очень легко – попробуйте одеть уздечку на лошадь, свободно пасущуюся на лугу или гуляющую в вольере на улице…. Вы увидите, как мгновенно изменится взгляд, как объединятся вековые инстинкты и почти человеческий интеллект, впитанный за годы жизни рядом с человеком. Могу поспорить, что вам не удастся накинуть повод даже на половину этих абсолютно ручных лошадок. Вот тогда их глаза станут совсем другими: внимательными, с мгновенной реакцией. Предложите им любимое лакомство, и они будут толкаться мордами, норовя ухватить кусочек вместе с пальцами, но одно движение, покушающееся на их свободу, и они отпрянут, как стая рыб, не убегая далеко, но и не позволяя приблизится.

Глаза Афины никогда не приобретают отрешенного выражения, или она так быстро зажигается интересом, что я никогда не заставала ее в безразличии. Темно-карие, внимательные и сосредоточенные, ее глаза скорее похожи на глаза человека. В них нескрываемое любопытство и лукавое ожидание любой возможности, что бы выпустить чертенка, скрытого не очень глубоко в ее совершенно непредсказуемом характере. Когда в поле ее осязаемости, но скрыто от глаз препятствием, происходило что-то не очень вписывающееся в безмятежное течение жизни, Афина чисто по - человечески высовывала из-за угла свою изящную морду. И, могу поклясться, она совершено четко понимала, что происходит, она подглядывала!

Кто кого учит
Первый раз я встретилась с Афиной едва начав заниматься ездой на лошади. Еще не умея путем держаться в седле я получила эту красотку с набором наставлений вроде: «будьте осторожнее, она лягается, не подъезжайте близко к лошадям – она кусается, и следите, что бы никто не подъезжал к вам сзади слишком близко…». Естественно, что в денник я вошла со смешанным чувством – невысокая, миниатюрная, изящно очерченная лошадь, совсем не казалась страшной, но после таких наставлений было от чего насторожиться.

Надо признать, что в первый же заезд эта красавица оправдала все предупреждения. Правда в деннике, пока я ее чистила и седлала, она не покушалась ни на что, кроме сахара. Страшная любительница вкусненького, она совершенно забыла о своем грозном норове, пока охотилась за моими карманами, а потом, убаюканная лаской, практически задремала. Однако стоило мне сесть в седло в манеже, как Афина, пользуясь моей неопытностью, продемонстрировала свой характер. То она начинала пятиться, норовя приложиться копытом в подмеченную сзади товарку, то ускорялась, догоняя и прицеливаясь зубами в круп кобылы, бегущей впереди. Каждый раз при этом она так сильно прижимала уши, что ее морда, на вытянутой вперед шее, приобретала сходство со змеей. И каждый раз, когда она выкидывала очередной фортель в своем духе, тренер – одна из хрупких, молодых женщин, занимавшихся с нами, кричала нереально громким, сильным голосом: «толкайте лошадь!». На ее языке это означало, что я должна как можно сильнее сжать лошадь пятками, вынуждая ее двигаться вперед, забыв о только что возникшем страстном желании нашкодить. К концу занятия я была горда – за целый час моя лошадка никого не укусила и не отлягала….

На следующее занятие мне опять вручили Афину со словами «вы с ней хорошо справляетесь». Замечательно умная лошадь больше не пыталась кусаться, нет, теперь она полностью посвятила свое внимание мне. Большим тюфяком я себя еще не чувствовала! Она резко поднималась в рысь, вызывая у меня паническое желание притормозить ее, а когда я, все же, притормаживала, она просто переходила на шаг и никакая сила не могла заставить ее бежать…. А потом она наметила себе цель – ворота в конюшню, и, куда бы я ее не направляла, она упорно тащила меня к воротам…..

Отчаянная борьба продолжалась не один день. В деннике она выгребала мои карманы и никогда не угрожала мне, только в порыве попрошайства могла слегка, словно кончиками пальцев, ущипнуть за кожу на руке или куртку. Но стоило нам выйти в манеж, как она начинала возить меня, куда ей только в голову взбредет. Я отчаянно пугалась, когда она резким движением обозначала подъем в рысь или заворачивала меня совсем не туда, куда я стремилась… Крутые повороты были ее фишкой, даже на небольшой скорости стремительное движение в сторону нарушало мое и без того неуверенное равновесие…Естественно, я хваталась за седло – это казалось надежнее. И, лишенная одной руки, я никак не могла совладать с красоткой…

Очередным испытанием в нашей с ней жизни стал хлыст. То, что жизнь стала совместная – уже никого не удивляла, глядя на мои мучения, никто не желал заменить меня, и Афина доставалась мне как бессменный трофей раз за разом. Впрочем, меня это не огорчало. Прекрасно осознавая, что все происходящее в большей мере имеет отношение к моей неумелости, чем к капризам лошади, я старалась, я очень старалась… А вне манежа, я все больше привязывалась к этому грациозному созданию. Наше общение было полно взаимной нежности, я гладила ее шею, а маленькая безобразница безаппеляционно шарила по моим карманам своими потрясающе чувствительными губами, ловкими и подвижными, доверчиво подставляя морду и позволяя одевать уздечку. Однажды она позволила мне поймать ее в уличном загоне и одеть уздечку – это была высшая степень доверия! Но в манеже все продолжалось по старому

В один прекрасный момент наше неуправляемое шараханье по манежу вывело тренера из себя. И от меня решительно потребовали: «взять хлыст и отпустить, наконец, седло!». Я отчаянно сопротивлялась. С одной стороны было жутко отпустить единственное, что прочно связывало меня с качающейся спиной лошади. С другой – Афина панически боялась хлыста. Казалось бы, что может сделать тонкий хлыст пятисоткилограммовому животному? На конюшне не было принято бить лошадей, хлыст был скорее угрозой, которую они привыкли бояться. И Афина делала это со всей душой. Она абсолютно искренне вздрагивала всем телом, от одного прикосновения хлыста к крупу и взвивалась в бешенную рысь. Бешенную рысь! Это с моей-то неуверенностью! Я до сих пор благодарна тренеру, которая почти силой заставила меня взять хлыст и отпустить седло….

Ничего страшного не случилось… Совсем ничего…. Все наоборот стало лучше. Афина, едва только своим невероятным боковым зрением увидев у меня в руках хлыст, встала в строй и больше не баловалась. Она послушно бежала, выполняя все повороты… Просто паинька, да и только! Успех первого раза воодушевил меня, и вскоре я уже уверено брала с собой хлыст и держала повод обоими руками. Подумать только, метрового прутика в руке оказалось вполне достаточно, что бы в одно мгновенье превратить строптивицу в послушнейшее существо! Позже я узнала, что именно в этом Афина мало чем отличалась от остальных кобыл, на которых я ездила. Хлыст волшебным образом подсказывает лошади просто примечательное послушание.

Испытание
Но самое большое впечатление от всей езды на лошади на меня произвел галоп. Это тоже бег, но его ритм очень сильно отличается от рыси. Скорость галопа выше, движение энергичнее. Есть лошадки, но которых все начинают ездить галопом – они спокойнее и медленнее. Для первого галопа мне специально позволили сеть на такую. Едва попробовав эту радость, и не очень осознав, что случилось, уже на следующее занятие я снова ездила на Афине. Надо сказать, что приобретя на рыси определенное благоразумие, на галопе она оставалась грозой всех наездников. От малейшего промаха она могла устроить феерическое шоу с резким подбрасываем крупа вверх, при этом опуская голову в низ, и точно отправляя седока в сальто. Родео могли спровоцировать и потерянные на галопе стремена и просто неуверенная рука… Я много раз слышала, что вот – кто-то упал с Афины, и даже пару раз сама это видела. И вот настала моя очередь экспериментировать с судьбой. Я была полна решимости, и это несколько компенсировало отсутствие уверенности. Когда подошла моя очередь ехать галопом, Афина уперлась, не желая выполнять команду, и упрямо повезла меня в сторону. Но приложенный к шее хлыст и настойчивый повод вынудили ее. Она напряглась всем телом, резко опустила голову, а потом рывком подняла ее и вместе с тем сама вся взвилась в воздух. Уже одного этого было достаточно, что бы я потеряла и хлыст и управление…. Она даже не удостоила меня «козлов» - так называют резкое подбрасывание крупа, выбивающее всадника из седла. Она просто помчалась с такой невероятной скоростью, что с трудом вписывалась в повороты круглого манежа, и завершился этот полет только благодаря тому, что мы догнали строй, и она почти врезалась грудью в круп последней лошади. Торможение было столь резким, что я, и без того двумя руками вцепившаяся в седло, едва не улетела через ее голову…. Я отделалась испугом и несколькими синяками под ногтями. Наверное, в тот момент я и приняла решение, что обязательно укрощу эту лошадь, что я научусь управлять и заставлю ее признать меня. Я внимательно прислушивалась ко всем советам тренеров и старательно заставляла себя учится держать равновесие на галопе без рук. Я ездила на других лошадях, ездила без седла, приучая свое тело чутко реагировать на каждое движение лошади. А потом снова и снова я садилась на Афину. Однажды, когда мне самой показалась, что я начинаю справлять, что Афина больше не утаскивает меня на галопе, я могу управлять ею, она подкараулила меня. Я подняла ее в галоп, и первый круг прошел очень спокойно. Она выполнила вольт, все шло хорошо, как вдруг, когда оставалось проехать не больше половины последнего круга, и я немного расслабилась, она резко свернула в сторону. Движение было таким стремительным, таким импульсивным, что от неожиданности я ослабила повод и выронила хлыст. То, что случилось дальше, я и поняла то не сразу. Голова лошади вдруг оказалась где-то внизу, а движения стали резкими, как удары. Каждый скачок выбивал меня из седла, и я все ниже наклонялась к шее, не имея возможности выровнять тело. Я слышала, как испуганная тренер кричала мне, что нужно отклониться назад. Но и понять, что они кричат, было не просто, а выполнить еще сложнее. В какой-то момент я совершено потеряла равновесие, я клонилась уже не вперед, а в бок. Мгновенно уставшие от нереального напряжения пальцы стали разжиматься, я потеряла стремена... Я падала, и, кажется, уже смирилась с первым в своей жизни падением. Борьба продолжалась не то что минуту, меньше, но я была вымотана и была готова сдаться. В эту секунду, одну долю секунды, все вдруг изменилось. Афина подняла опущенную голову, словно вытаскивая меня из падения, и я повисла на ее шее. Она перешла в рысь, а я, упершись руками в шею, цепляясь за гриву, вернулась в седло. Потом подобрала повод, поймала стремена и остановила ее. Сердце билось как бешенное, а в глазах все плыло… Я пыталась отдышаться, и постепенно пришла в себя. Такое поведение лошадям спускать нельзя и в таких случаях на безобразницу обязательно посадят более умелого наездника. Иначе дурные наклонности закрепятся навсегда, и лошадь станет по-настоящему опасной. Закончиться все должно обязательно послушанием и победой человека. Поэтому по команде тренера я спешилась, и на дрожащих от напряжения, непослушных ногах пошагала «в зрительные ряды». Вместо меня села моя дочь. Двенадцатилетняя девочка была на целый год опытнее меня и на много смелее. Она очень испугалась за меня и была полна решительности усмирить Афину. Сев в седло она, не сомневаясь ни секунды, набрала повод и подняла хлыст. Реакция не заставила себя ждать. Лошадь сразу же сорвалась в галоп и несколькими сильными ударами выбила юную наездницу из седла. Она сопротивлялась все пару секунд, и, уже в полете, она все еще держалась за повод… Я замерла от ужаса. Опасно было не само падение в многолетний слой опилок, насыпанный на мягкой земле, опасен был повод на тонкой детской ручке. Если зацепится за беснующуюся лошадь – будь то рука в поводу или нога в стремени, лошадь испугается и понесется еще быстрее, а всадник рискует получить серьезную травму. К счастью, дочь не намотала повод на руку, а только держала его и отпустила, когда падение стало неминуемым и очевидным… Я сорвалась с места, но девочка мгновенно поднялась на ноги и замахала мне руками: «я в порядке!», а потом приказала: «Сиди!». И она снова села на лошадь. На этот раз все обошлось, лошадь поднялась сначала в рысь, потом галоп по небольшому кругу, сначала с огромной скоростью, а потом все медленнее. Все кончилось. На этот день все закончилось. Но мой шок от увиденного падения был куда больше, чем от собственного пережитого страха. Я знала, что больше никогда не пущу дочь вместо себя. Пусть она опытнее, лучше ездит и справляется с лошадьми. Но мне было бы легче упасть самой.

Как часто в человеческой жизни приходится делать выбор между страхом и любовью, каждый, кто был на этом пути, познал, сколько неожиданной силы несет подобный выбор. В следующий раз, когда Афина снова устроила «козлы», я держалась. Я набрала повод, набрала его резко, жестко. Во рту лошади находится трензель, часть уздечки – эдакая железяка, цель которой контролировать лошадь. Железо способно причинить боль чувствительным губам лошади, и именно это заставляет их уступать поводу. Это самая жестокая часть выездки. Неопытный новичок может причинять боль лошади на простой рыси, совершенно не нужную боль. Обычно, я была очень осторожна, щадя губы, чувствительность которых прекрасно знала, губы, которыми Афина так ловко собирала с ладошек мельчайшие крошки лакомства. Но теперь я не церемонилась. Я держала ее голову поднятой, не позволяя опустить даже чуть, а когда она начала ускоряться – затормозила ее твердыми, настойчивыми движениями. И с того момента я не девала ей спуску - она могла бежать, но не могла безобразничать, высоко поднятая голова и повод всегда наготове – не оставили ей выбора.

С тех пор прошло полтора года. Меня больше не смущают ни резкие повороты, ни разгон на галопе, от которого душа остается где-то далеко позади крупа лошади. Я езжу на разных лошадях и могу поспорить с любой за право принимать решение – куда же ехать….Только одно остается неизменным – моя любимая лошадь. Она тоже стала другая. Ею больше не пугают новичков. Да, она все еще может выкинуть что-то эдакое – в память о прошлом, но это все больше дань неопытности седока. Я захожу к ней всегда поздороваться, независимо от того на какой лошади поеду. Она вылавливает лакомство из рук и позволяет почесать ей морду, потеребить мягкие бархатные губы. А иногда тыкается своими губами в щеку. Теперь уже все знают, что это самая ласковая и нежная лошадь, - единственная лошадь, которая умеет целоваться….