Мысли вслух. Часть 3.

Когда она впервые побывала у него, то удивилась огромному количеству самурайских мечей, что стояли в его квартире на специальных подставках и висели на стене.
Он заметил ее взгляд и тихо произнес:
- Мне всегда было интересно, почему самураи делают себе харакири. Нет, не сумасшедший поступок средневековых психов, а жест милосердия: иногда жить становиться так больно, что меч, раздирающий внутренности, приносит только облегчение…
Он тяжело вздохнул, и она невольно вздрогнула.
- Ты знаешь, что такое харакири?
- Конечно-, она улыбнулась, - я даже знаю, что такое сипука. Это то же самое, что харакири, только у женщин. Он улыбнулся ее познаниям.
- А что такое харапуки? Она смутилась, пожав плечами - она не знала.
- Что?
- Это когда за парнем стоит девушка, обнимая его. А он делает себе харакири…
По ее телу побежала дрожь.
- Наш случай… Да? Еле заметно улыбнулась она.
- Да… На его глазах была печаль.
 
И он уже не мог без нее. Не мог без ее слов, фраз. Не мог без ее красивых глаз. Он оживал, когда она была рядом. Другие отношения, другие слова, эмоции, другие чувства. И это помогало ему забывать свою девушку. Эти отношения с ней давали ему новые силы. Силы на то, чтобы жить дальше. Жить, переживать, радоваться и огорчаться по-новому. По другому. Она вдыхала в него силы.
Она видела его боль, как видят люди солнце или небо. И она забывала о том, что произошло у нее. Забывала о том, что ей причинил ее парень. Она хотела помочь ему и забирала в себя его боль. Забирала эту боль так жадно и быстро, что опустошение заполняло ее саму. Она прекрасно понимала, что отдает ему свои силы, но ей это было в радость.
Это общение с ним возрождало ее.
 
Он пришел к ней как обычно утром, когда она еще спала. Она впустила его, и они пошли на кухню. Он по–хозяйски сварил ей кофе и сел, напротив, за столом. Она молчала. Тишина ядовитой гадюкой повисла в воздухе.
- Я что-то не понимаю. Я что, не вовремя?
- Да нет… Сама хотела с тобой поговорить.
- Да? О чём?
- Ммммм… - она взяла в руки чашечку горячего кофе, но не стала пить. – Знаешь, мой любимый человек оставил подарок. Молчи. Ничего не говори, я прошу. Этот подарок… Тебе сахар дать? А, ладно. В общем, у меня ребёнок будет.
Он не тронул чашку с кофе и не смотрел на неё. Она положила свою руку на его, но он не шелохнулся.
- Знаешь-, он поднял свой взгляд на неё,- ребёнку нужен отец…
- Да, я знаю-, перебила она.
- Теперь ты не перебивай. Молчи. Так вот, ребенку нужен отец. И я… Мы… Выходи за меня?
Она убрала руку и встала за раковину, опершись на нее тяжело стиснула руки.
- Спасибо тебе… Но ты никогда не любил меня, а я – тебя… Я не успела дорассказать. Я возвращаюсь к нему. Вернее он ко мне. Он звонил… Сегодня, точнее уже должен подойти сейчас... Он придет. Навсегда. И знаешь…. Я не хочу, чтобы вы познакомились.
- Я понял -, он встал и обнял ее. Она запустила пальцы в его волосы и тихо прошептала: «Прости». Он отстранился и, несмотря на нее, ушел. Она так  и осталась стоять на кухне, уставившись на стол, где лежала его пачка сигарет и зажигалка. Ей было больно.
 
Он лежал на диване и читал книгу Эрленда Лу «Наивно. Супер». Он не видел ее уже более полугода и очень скучал. Непонятно почему, но он помнил почти каждый день, что они проводили вместе. Вспоминал ее безумные идеи, романтичные мысли. Вспоминал те сюрпризы, которые она делала ему.
На мгновенье он отвлекся от чтения книги и вспомнил, как она впервые стеснительно протянула ему коробочку на которой были нарисованы одни бабочки. Внутри, среди лепестков роз и разноцветных шариков, он нашел карманный сборник красивых стихов – это был ее первый подарок…. Она всегда делала все так спонтанно, неожиданно – ему так нравилось это в ней…
Она не звонила и это, в какой-то степени радовало его. «Значит, у нее все хорошо с тем парнем» - думал он, и это придавало ему сил.
Он постоянно читал – она привила ему любовь к чтению. И даже книжки были те, что читала она. Он не помнил этого, просто купил их на автомате. Соня Адлер, Бернард Вебер, Сэйся Екомидзо лежали у него в стопке на журнальном столике. Раздался телефонный звонок, и у него почему-то сжалось сердце. Он автоматически взял трубку. Девушка на другом конце провода сообщила, что его беспокоят из больницы…
 
«Мне кажется, что истину я знаю, но только для нее не знаю слов…» - вертелись в его голове слова Зинаиды Гиппиус, когда он на автомате одевался.
 
Она отвернулась, чтобы не видеть двери справа кровати, на которой лежала. Не хотела видеть лица людей, которые могли к ней сейчас придти: натянутые маски скорби и жалости. Им все равно. Сочувствовать не понимая. Зачем? Девушка сжимала зубы и кулаки. Не моргала, во всяком случае, старалась не моргать – покатились бы слезы. Нельзя. Ее глаза впивались в тумбочку, но она не видела ее. Не чувствовала пальцы ног – слишком долго лежала без движения. Ее глаза на мгновенье стали бесцветными – била дрожь. Она чувствовала пустоту во всем теле и каждый внутренний орган. Из губы текла кровь – от бессилия она кусала ее. Стены палаты, в которой она лежала не отличались ни от одной больницы их города. «Как просто – думала она – раз и конец тому, чего я ждала полгода. Копила деньги на игрушки, планировала будущее… Раз и все. И лицо медсестры не выражало ничего, когда она это мне сказала. НИ-ЧЕ-ГО. Сухо… Очень сухо она заявила, что я не смогу никому и никогда дать жизни. Нет, она сказала это не так, а намного жестче. Ни сочувствия, ни тупых слов соболезнования. НИ-ЧЕ-ГО. Сколько времени прошло с тех пор? Час, два, три? Не больше трех, я думаю… Я не чувствую того, чего ждала полгода… В один миг: раз и все».
Она боялась смотреть на свое тело и думать о том, что будет дальше. За несколько часов ее жизнь превратилась в прах, ненужный пепел… Не думала об этом ничтожестве из-за которого она потеряла веру и надежду, смысл жизни. Он убил то, что она целых полгода холила и лелеяла… Пустота. Колющая пустота не душила ее – просто мучила.
Ей потребовалось еще пара часов, чтобы рука смогла змейкой скользнуть на живот и там остаться. Только стало больнее. Безжизненными пальцами она погладила живот… Никогда она не подарит жизнь маленькому человечку. Никогда она не увидит глаз своего ребенка. Никогда она не станет матерью. НИ-КОГ-ДА. Ее будущий ребенок умер из-за того, кого она любила. Это ничтожество подняло на нее руку… Выкидыш.
В палату нерешительно постучались и со словами: «Мам, где туалет, я заблудилась» вошла девочка лет пяти.
Она посмотрела на девочку. Последняя растерялась и, извинившись, вышла. Девушка стиснула руками живот и сжалась в комочек. От бессилия расплакалась. Никому не понять, если не почувствовать. Никто ее не поймет. Она плакала. Долго.
 
Дверь скрипнула. Вошел он.
- Я всё узнал, Малышка. Я с тобой-, и он подошёл к ней. Она повернулась и взяла его за руку. Это не ее любимый, ни то ничтожество, из-за которого она потеряла ребенка. Но это близкий человек. Очень близкий. И ей спокойно с ним. Она так хотела его увидеть. Так хотела почувствовать свою нужность ему. Они были нужны друг другу. Они помогали друг другу не умереть.
Из его пиджака вылез котенок и огляделся по сторонам.
- Это тебе-, он вытащил пушистый комочек из-за пазухи-, такое же солнышко, как и ты.
Она села на кровати и повернулась к нему. От него пахло сигаретами и дорогими духами. Она никогда не говорила ему, но ей так нравился этот запах… Она взяла котенка и положила себе на колени.
- Ничего не говори. Мы справимся-, он обнял ее за ноги. Он знал, что ей плохо. Он пришел, чтобы вобрать в себя ее боль, чтобы ей стало легче. Они понимали друг друга без слов.
 
Они шли из магазина к ней и он напрягся.
- Не оборачивайся, пожалуйста, сзади идет она…
- Кто? – не поняла она.
- Она-, сказал он, надавливая на это слово своим голосом. И она увидела, что это причиняет ему боль. А когда они пришли домой, она попыталась всеми силами привести его в норму. Она видела, что это, его прошлое, еще не стало прошлым. Что он чувствует и живет этим. Что ему больно. И она заговорила с ним об этом. Заговорила, хотя уже ей самой это причиняло боль, но она забирала его переживания в себя. Вбирала в себя его негатив.