Ниточкины или один сценарий на двоих…

Алик стал писать от скуки. Если хотите, от безделья. Стихи у него не получались. Чтобы написать повесть или роман, надо суметь удержать в голове уйму всякой информации, не потерять нить повествования, не перепутать героев… А сценарий… Сценарий, на его взгляд, давался не с таким трудом. Все пять первых сценариев Алик пристроил в журналах. Один из них даже взял театр, но так ничего и не поставил.

Но если говорить еще точнее о «деятельности» Алика, то не обойтись без Люси, его жены. Люся работала корреспондентом на полставки в газете швейной фабрики. Она строчила очерки о людях труда, брала интервью у лучших «швейниц», делала отчеты с планерок. Не сказать, что Люся уж очень боготворила свой праведный труд, но она была человеком дела. Скучать также красиво, как Алик, она не умела. Если говорить откровенно, первой читательницей всех «опусов» своего муженька была именно она. Привыкшая к правке материала, доскональному знанию того, о чем пишешь, - Люся ставила сбоку, возле грамматической ошибки «галочку», возле синтаксической – крохотный «плюсик».

Алик, бегло просмотрев поправки жены, сразу терял всякий интерес к работе. «Ну, вот, - басил он, - влезла, испортила все тексты. Теперь переписывай сама». И Люся, как всякий честный человек, ни слова не говоря, бросала все свои дела и садилась к компьютеру. Она знала, что срок подготовки сценария давно истек, что редактор журнала «Наши друзья» не настроен ждать Алика еще месяц, а потому была безропотной и покладистой. Надо отдать должное Алику, все темы для сценариев он находил сам, но канву будущего «действа» разрабатывала Люся…а попросту сочиняла диалоги.

В журнале «Наши друзья» редактор, улыбчивый, всегда с виду довольный, Василий Захребетный, встретил чету Ниточкиных (Алик и Люся) радушно. «Ну, - сказал он, потирая свои маленькие ручки, - давайте, давайте, Альберт Иванович. Сейчас глянем…» Он листал сценарий со «скоростью» света. Потом отложив его в сторону, сказал, протирая круглые стекла очков: «Нить повествования я уловил, но не понял, почему она (героиня) решила оставить такого хорошего человека? Я вижу другой конец. Они должны быть вместе». «Это невозможно, - недовольно ответил Алик, - он (герой) ее (героиню) предал. А предательство прощать нельзя». «Да, - удивился Захребетный, - но это в жизни… А я читаю сценарий. Мне хочется порадовать читателя».

Люся, поднявшись со стула, негромко сказала: «Дайте нам неделю…» Но Захребетный уже говорил с кем-то по телефону, Алик уныло смотрел в пол. Оценив ситуацию, она потянула за руку мужа, что-то шепча ему на ухо. И уже за дверью буркнула: «Ты прав, иначе из сценария получится сказка об избушке на курьих ножках». В непредвиденных ситуациях Алик всегда терялся. Люся - нет. Ее закалила работа. Она все привыкла делать быстро, срочно, с «пылу», с «жару». Люся потащила Алика в другую редакцию, все еще бормоча: «Я слышала, что там новый редактор. К Захребетному мы всегда успеем вернуться». «Другая редакция», о которой говорила Люся, помещалась в полуподвальном помещении, на этажах шел ремонт. Рядом со стекольщиками стоял (вернее,стояла) главный редактор.

На ней были широкие брюки, перепачканные краской, и кофта неопределенного цвета. Начала Люся: «Собственно, мы Ниточкины. У нас сценарий. Хороший, о любви». Редактор сказала на ходу: «За мной пойдемте, руки не подаю, вся грязная. Торопимся закончить ремонт к ноябрьским праздникам. Значит, сценарий о любви. Кстати, меня зовут Зинаида Лазутина. И еще. Небольшое дополнение. Сценарии мы не печатаем». И уже у себя в кабинете, Лазутина попросила показать ей "то", что они принесли. Она листала страницы довольно долго. Наверное, из вежливости. Люся толкнула ногой мужа.

Алик пожал плечами. Через минуту Лазутина закурила, вытянув вперед уставшие ноги, и спросила: «Он (герой), что, изменил ей (героине) с другой?» «Видите ли, - начал Алик издалека, но его перебила Люся». Она быстро заговорила, словно кто-то пытался ее остановить: «Она любила этого человека, очень, но потом, когда он, встретив настоящую любовь, признался ей в этом, она восприняла это как предательство. А любовь, если она настоящая, разве может быть предательством?»

Лазутина выразительно посмотрела в сторону Люси, потом на Алика, и только позже заметила: «От меня тоже ушел муж. И тоже по большой любви, как вы говорите. Но мне –то, что с того. Одна, с ребенком!» Алик встал, Люся еще что-то пыталась сказать, но Лазутина визгливо крикнула: «Я не хочу печатать в журнале сценарии, где подонки разбивают сердца хорошим людям. Я лучше помещу стихи Твардовского». «Если стихи Твардовского, - мило улыбнулась Люся, - тогда, конечно». Когда Ниточкины вышли на улицу, Люся поежилась, предложила: «Зайдем в кафе, согреемся». Они прошли одну улицу и попали в кафе «Попугай», где их усадили у самого камина и принесли по чашке кофе.

«Люся, - произнес расслабленным голосом Алик, - мне надоело ходить по редакциям. Пошли домой. Черт с ним, с этим сценарием. Перепишу. Сделаю «добрый» конец». «Ну, знаешь, - возразила Люся, - я такие диалоги сделала, закачаешься. Только дилетант этого не поймет!»

-Интересно, а как поступила бы ты на ее месте? – спросил Алик жену.

-На месте Лазутиной? – откликнулась Люся.

-На месте нашей героини.

-Что именно тебя интересует? – отозвалась Люся.

-Она его любит, любит, как сумасшедшая. Долго и давно. А он, негодяй, да, да, негодяй, - произнес с возмущением Алик, - видите ли, встретил настоящую любовь… Люся, ты писала этот диалог, вела героев к этому концу… Откуда, почему родился такой поворот.

-Не знаю, - отмахнулась Люся, - Мне кажется, что настоящая любовь не знает преград.

-Кстати, когда я тебе два года назад признался, что влюблен в Ирину, твою подругу, ты устроила истерику!

-Алик, это жизнь… А это сценарий.

-Ты стала говорить словами Захребетного…

-А ты, что, до сих пор, того… в Ирку влюблен?

-Немного…

-Ну и уходи… к ней.

-Зачем, теперь уже поздно. Она вышла замуж. И кажется, счастлива.

На улице Алик посмотрел на жену по-щенячьи и стал упрашивать ее идти домой, прикасаясь своими холодными губами к ее щеке. Люся, напротив, была настроена по-боевому. «Нет, - я так просто не сдамся! Пойдем. Есть грандиозная редакция на Ленинском проспекте, новая, там, говорят, редактор, просто «душка»! «Баба? – спросил Алик». «Она, - ответила Люся, - Но это ничего не значит». Они двинулись вперед. В новой редакции у них попросили пропуска, но поскольку их не было у Ниточкиных, они показали свои паспорта. Дежурный долго звонил кому-то, пока не сказал им гнусавым голосом: «Вы бы еще позже пришли. Конец рабочего дня. Но так и быть, вас примет замредактора Нефедов». «Как его зовут? – поинтересовалась Люся». «Нефедова? Юлий Савельевич, - услышали они в ответ».

Юлий Савельевич даже не привстал, когда Ниточкины переступили порог его кабинета. Он, не глядя на них, протянул руку, быстро сказал: «Давайте ваш сценарий». Люся протянула ему рукопись. «Братцы, - радостно завопил Нефедов, открыв вторую страницу, - у вас тут ошибочка! Грамматическая!» «Где? – Люся подбежала к столу зама, - Где?» «А вот, - Нефедов ткнул пальцем в текст, - периметр. А у вас перимитр!!!» «Господи, но это же не ошибка, а описка! – выдохнула облегченно Люся, - исправьте». Дальше Нефедов стал перелистывать сценарий, не вникая в его суть, позевывая и почесывая затылок. День близился к концу. Когда он закрыл последнюю страницу, Алик молча взял свои разобранные бумаги из его рук.

Нефедов облегченно вздохнул и с улыбкой сказал: «Не пойдет. Затертая тема. Она, он. Другая. Избито. Ничего нового. Не цепляет! Нет куража, этакого, знаете ли, щекотания… Читатель должен или плакать, или смеяться. Что-то одно из двух. А у вас… сплошные всхлипы…»

… Ложась в кровать, Алик долго раздевался, потом что-то искал на столе, пока не нашел сигареты, к которым не прикасался уже год. «Что ты такой? – спросила сонливо Люся, расчесывая короткостриженные волосы, - Это не в первый раз. Так каждый сценарий смотрят, как сквозь лупу, чтобы увидеть нечто такое… что до них никто не видел и не знал…» «Люсь, - Алик отозвался не сразу, - может мне все это бросить? Ну, какой из меня творец? Я же ничего не могу сам написать. Да, и темы я беру «напрокат» из старых книг, журналов. Чепуха все это. Надоело!» «Все пять твоих пьес напечатали. Напечатают и эту, - убежденно отозвалась жена, - Уже упал духом, скис… Надоело, не получается, не видишь тем, мои диалоги… Это наша с тобой пьеса, и мы хотим ее писать именно так, вдвоем. И никто, никто нам не может этого запретить».

Наутро у Люси поднялась температура, болело горло. Но она, пересилив себя, встала, сварила кофе мужу, потом его разбудила. Алик замотал головой, упал на подушку и захрапел. Люся толкнула его в бок, прошептала: «Одевайся, Алик, - он приподнял голову, - бери рукопись. Ты сейчас пойдешь в театральную студию «Паруса». Они открылись пять лет назад. Я позвоню главрежу. Я его знаю, пьесу отнесешь им». «А ты?» «Я? – Люся тихо произнесла, - у меня болит горло. Я охрипла». «Что мне сказать ему? – Алик натягивал на тощие ноги узкие джинсы, - я его совсем не знаю». «Зато я знаю, - загадочно улыбнулась Люся, - Просто отдашь. Они обязательно поставят пьесу».

Когда Алик ушел, Люся легла в кровать и стала ждать. Не заметила, как уснула. Проснулась она от яркого солнечного света, который бил в окно и от знакомого мурлыканья. Если у мужа было хорошее настроение, он всегда что-то напевал. Увидев в дверном проеме жену в ночной рубашке, через которую просвечивались ее худенькие плечи, маленькая как у подростка грудь, и длинные ноги, Алик вскочил и подлетел к ней, едва успевая говорить: «Люська, я спасен! Как я тебе благодарен! Представляешь, этот главреж Мокрин сказал, что ждал давно именно такую пьесу! Актеры – прекрасные молодые ребята. Потом мы пили пиво у них в буфете и смеялись… Это было здорово! Уже нашли, кто будет играть главных героев…»

Алик все продолжал о чем-то говорить, а Люся, кивая мужу головой, повторяла мысленно: «Мокрин, Мокрин». Когда она временно работала в литературной части в этом театре, там главным режиссером был Рассаднев, да, да, Антон Рассаднев.

Впрочем, улыбнулась она, какая разница, главное, что пьесу приняли. И… без ее звонка.