Бомж

- Еще один! Напьются до потери пульса, а потом валяются во дворе – людям проходу не дают! – разорялся пронзительный женский голос над парой толстых ног в коричневых тапках. Сергей Михайлович смог еще разглядеть покачивающуюся нижнюю часть голубого мусорного ведра.
- Помо…ги.., - вот и все что сумел вытолкнуть из себя в ответ Сергей Михайлович. «Неужели это мой голос? Это практически беззвучное сипение – все, что осталось от моего лекторского голоса?»
- Тьфу! Бомж! Алкоголик мерзкий! Где вы беретесь на нашу голову? – голубое ведро возмущенно взлетело вместе с взметнувшейся рукой хозяйки, и вскоре Сергей Михайлович увидел удаляющуюся фигуру полной женщины в халате.

Повернуть голову не было сил, и Сергей Михайлович продолжил созерцать вход в подъезд девятиэтажки даже после того, как в нем скрылась сердитая женщина с ведром. Дикий виноград создал некое подобие уютной беседки над лавочкой перед подъездом. В его зарослях шайка шумных воробьев нашла себе пристанище и распевала свои рассветные песни. «И как я дошел до жизни такой?» - вяло подумалось мужчине.


…Сергей Михайлович задержался в институте до позднего вечера. Лекции заканчивались около четырех, но в этом году он снова был в составе приемной комиссии и, как обычно, на него свалилась куча бумажной работы. Возня с бумажками его не утомляла – у Сергея Михайловича всегда хорошо получалось с цифрами и расчетами. С людьми дело обстояло похуже. Нет, со студентами Сергей Михайлович без труда находил общий язык! Самый молодой профессор кафедры, он мог более чем толково объяснить любой раздел «вышки» или теории вероятностей – лишь бы у студентов было желание слушать. На экзаменах он тоже не зверствовал – оценки ставил по справедливости и не возражал чуток «натянуть» балл неплохому студенту. Так что студенты профессора если и не любили, то по крайней мере уважали. Проблемы с общением возникали с людьми более близкими…


Где-то справа и позади от Сергея Михайловича послышался звук шагов – и мужчина сосредоточил все свое внимание на них. Приблизившись, шаги чуть замедлились. Сергей Михайлович снова попытался попросить о помощи, но из груди вырвался лишь какой-то сдавленный хрип. А потом в поле зрения попали ноги в кожаных туфлях и костюмных брюках – удаляющиеся. Сергей Михайлович прикрыл глаза на пару секунд. В груди ныло, а вот все остальные части тела почему-то не ощущались - как будто никогда и не было у него ни рук, ни ног…


Когда Сергей Михайлович вышел из института, вахтершу на входе уже сменил ночной сторож, неодобрительно покачавший головой при виде профессора. Вечер был прохладный, хотя весна уже готовилась сдавать позиции лету. Сергей Михайлович приподнял воротник коричневого пиджака, чуть вжал голову в плечи и зашагал по направлению к дому.

До дома идти пешком было минут двадцать пять, а если срезать через дворы – то и все двадцать выходило. Обычно Сергей Михайлович выбирал более долгую дорогу, но сегодня он и так задержался на работе, а стоило бы, напротив, придти пораньше – отпраздновать назначение жены на должность главного бухгалтера. Сергей Михайлович вздохнул – и свернул во дворы. «Не забыть еще заскочить в круглосуточный магазинчик в соседнем дворе – торт купить…» - мелькнуло в голове. Сергей Михайлович вздохнул – настроение было не праздничное.
В последние годы в их отношениях с женой наметилось какое-то охлаждение. Профессор знал, что вина, скорее всего, лежит на нем – не умел он быть ласковым в нужные моменты, не знал что сказать, когда жена нуждалась в поддержке… Галке, видно, вначале любовь помогала жить с мужем-занудой, но с годами захотелось тепла человеческого, какой-то особой близости – как в ее любимых романах, а по этой части Сергей Михайлович оказался «душевным импотентом».

С сыном дела вообще обстояли плохо. Контакт пропал с тех пор, как Димке исполнилось четырнадцать. Сергей Михайлович вначале не заметил, когда сын перестал приходить к нему за помощью с уроками или чтобы обсудить очередную ссору с другом Васькой… А когда заметил – было уже поздно: Димка совсем отдалился не только от отца, но и от матери. На все вопросы родителей лишь отмахивался и просил, чтобы его оставили в покое. Вечерами либо пропадал где-то, либо просиживал, уставившись в монитор своего компьютера. На удивление с учебой дела, видимо, шли по меньшей мере удовлетворительно – Димка учился на втором курсе Политеха и тревожных звонков оттуда родителям пока не поступало.


Двор постепенно оживал – в поле зрения Сергея Михайловича все чаще мелькали женские ноги на каблучках, мужские в туфлях и неопределенного пола – в кроссовках. Все куда-то спешили, торопились по своим делам. Сначала профессор еще пытался просить о помощи, но вскоре сдался – да и сил уже практически не осталось. Вот стучат очередные каблучки по асфальту – впереди катят коляску. Даже на секунду не остановились поинтересоваться, почему мужчина в коричневом пиджаке валяется на улице… «Да и не удивительно – упал-то в самую грязь, да еще и штаны при падении порвались о металлический штырь – остатки какой-то карусели с советских времен», - устало размышлял Сергей Михайлович. На улице потихоньку теплело - утреннее солнце светило все ярче.


Быстрым шагом профессор пересек очередной двор на пути к дому – прошел мимо песочницы и металлической конструкции, на которой местные пенсионерки развешивали и выбивали ковры, когда за спиной раздался голос: «Дядя, закурить не найдется?» Сергей Михайлович обернулся - и получил кулаком под дых. Потом он упал на землю – прямо в грязную лужу от вчерашнего дождя – а удары продолжали сыпаться. На этот раз уже били ногами. А потом вдруг боль от ударов затмила другая – невероятная, резкая боль в груди. Сергей Михайлович уже не почувствовал как у него из онемевших пальцев вынули портфель и как проворные руки шарили по карманам пиджака в поисках бумажника или мобилки…
Когда он очнулся, на дворе уже светало. В груди ныло, язык еле ворочался, а тело не слушалось – даже голову повернуть было невозможно.


«Галка, наверное, с ума сходит от беспокойства… Или не сходит?» - Сергей Михайлович попытался облизнуть пересохшие губы – не вышло. Солнце уже поднялось высоко в небо. Прохожих стало меньше – люди уже перебрались из домов в офисы и думать забыли о «бомже», облюбовавшем их двор для ночлега.

Прямо возле лица профессора приземлился воробей, чуть склонил голову и, не мигая, уставился черным глазом прямо в глаза Сергея Михайловича. Так они и смотрели друг на друга. Почему-то в голове возникла неуместная мысль о Хичкоковских «Птицах». А потом воробья что-то спугнуло. Профессор напряг слух и услышал легкие шаги. А затем рядом с ним кто-то присел. И огромные синие глаза заглянули в его полные боли карие. Девочка. Наверное лет десяти-одиннадцати. Огромная грязная ветровка мешком висела на худеньких плечиках. Значит беспризорница. Откуда-то сверху раздался голос – басовитый и не слишком трезвый:
- Лиска! Оставь придурка! Так напиваются только полные идиоты. Протрезвеет – очухается! Странно - никогда раньше его тут не видел…
Дальше последовало несколько нецензурных выражений. Но девочка – Лиска – продолжала смотреть на него. И казалось, ее глаза все видят и все понимают…
Беспризорница присела на землю возле Сергея Михайловича:
- Дядя, тебе больно?

Сергей Михайлович попытался ответить, но даже просто «да» прозвучало как невнятный стон. Девочка чуть нахмурилась:
- Ты ведь не умрешь тут как папа? Мама говорила, что он пьяным был, когда под забором замерз ночью. Но сейчас ведь почти лето! Скоро можно будет спать на траве совсем без теплой одежды.

Профессор на секунду прикрыл глаза. Скольких бездомных, скольких пьяных людей, бомжей он не заметил, проигнорировал, спеша куда-то по своим делам? Сколько из них были детьми? Сколько из них были больны, а не пьяны? А девочка продолжала:
- Ты дядя не бойся! На улице жить можно. Мне сначала тоже было страшно, когда пришлось на улицу уйти – мама перестала со мной разговаривать совсем, только пила все время, а есть дома стало нечего. А потом мне Серый помог – научил в каких дворах еда получше и одежду можно найти… Хочешь я и тебя научу?

Сергей Михайлович смотрел на это дитя улиц и думал о том, что уроки жизни, возможно, осознал слишком поздно. Много лет учился, писал научные работы, защищал кандидатскую, потом докторскую… А смысл жизни так и не нашел. Он сам нашелся здесь, в чужом дворе, в грязной луже, в глазах у беспризорной девочки… Нет! Надо бороться! Надо воспользоваться этим даром и попытаться все исправить! Сергей Михайлович с трудом разлепил губы и из последних сил прохрипел:
- Помо..ги.. Ско..ру..ю...

Глаза девочки широко-широко распахнулись – словно синее море вышло из берегов. А потом раздался быстрый-быстрый стук подошв по асфальту. Сергей Михайлович закрыл глаза…
А потом были сирены и голоса врачей: «Инсульт… парализовало…пролежал всю ночь…» Его чем-то кололи, перевернули, уложили на носилки. Потом стало темно…

Когда Сергей Михайлович снова открыл глаза, то увидел Галку с зареванным лицом, сидящую рядом на стуле. Она крепко держала его за руку – словно боялась отпустить. За спиной у жены стоял бледный как мел Димка, совсем не похожий на того самоуверенного, хамовитого мальчишку, который в последнее время так огорчал отца. Профессор легонько сжал пальцы жены и попытался ей улыбнуться. Получилась полуулыбка – левая сторона лица слушалась плохо. Галка громко всхлипнула – и улыбнулась в ответ сквозь слезы:
- Доктор говорит, что ты поправишься. Просто понадобится время…

Сергей Михайлович выпустил руку жены и перевел взгляд на сына:
- Сы…нок..., - профессор чуть двинул рукой в сторону Димки и жена встала со стула, уступая место сыну.
- Да, папа?
- Де...вочка… бес…призор…ница. Лис..ка… Скорую выз… - Сергей Михайлович с трудом пытался объяснить сыну, что сейчас для него важно, очень-очень важно и досадовал на свою беспомощность. Но в глазах у Димки мелькнуло понимание:
- Девочка? Которая вызвала Скорую? Ты хочешь ее найти?
- Да, да! – профессор попытался крепко сжать руку сына, но пожатие получилось совсем не такое как хотелось – вялое. И все же Димка его понял и, улыбнувшись чуть кривой улыбкой, стал вдруг очень похож на отца:
- Хорошо, пап. Мы с ребятами ее обязательно найдем! А ты отдыхай сейчас, ладно?

Сергей Михайлович закрыл глаза. Он не опоздал. Все будет хорошо.