Точка. 4 часть.

-Где твой дневник?- спросила меня Татьяна Игнатьевна,- учительница пения, пожелавшая, во что бы то ни стало поставить мне две пятерки за спетую мной песню. Её, как выяснилось, она до этого никогда не слышала. Да и откуда, собственно, ей было знать то, что мне напевала моя бабушка,- мамина мама.
Текст песенного произведения существенно отличался от октябрятских залихватских подпевок, что не могло не заинтересовать преподавателя.

Когда в ответ на предложение исполнить что-нибудь у доски, я запела о бурном море, качающем ладью, и о волнах, заливающих усталых рыбаков, Татьяна Игнатьевна сменилась в лице и зашелестела страницами журнала.
Песня эта была, мягко говоря, церковного направления, и слово Бог там неоднократно упоминалось, текст же ее был настолько пронизан скорбью, что моя бабушка, когда пела, всегда плакала, не миновала и меня эта участь(вчерашняя война с учителем рисования лишила меня всяких сил к дальнейшей с ним борьбе, и я, выводя тягучие лиги, поскуливала, по-своему моля судьбу о том, чтобы она сжалилась надо мной )

Страшно бушует житейское море,
Сильные волны качают ладью.
В ужасе смертном, в отчаянном горе:
"Боже, мой Боже!"- к Тебе вопию.

Сжалься над мною, спаси и помилуй!
С первых дней жизни я страшно борюсь.
Больше бороться уж мне не под силу.
"Боже, мой Боже!" - Тебе я молюсь.

К пристани тихой Твоих повелений
Путь мой направь и меня успокой.
И из пучины житейских волнений
К берегу выведи, Боже благой!

Заметив же в глазах учительницы испуг и слезы, увидев ее открытый рот, я закончила петь и стала просто плакать.
Ученики молчали. Они не очень любили меня за то, что я была ребенком верующих родителей. Не любили и сторонились меня, словно я имела вид пугала или что еще хуже, была заразной.

Позволю себе лирическое отступление и напомню читателям, что дети родителей, посещающих, по словам сверстников, американскую секту, в то время подвергались не совсем учтивому обращению, как со стороны учеников, так и со стороны учителей.

Хорошая и даже отличная отметка встречалась моими товарищами гробовой тишиной, а после на перемене от них можно было услышать о том, что я-де молю дома Бога на коленях о пятерках, и он, потворствуя мне в этом, посылает их с неба прямо в классы, в которых проходят наши уроки, и одаривает меня таким образом за мою верную службу.

Двойки же( а случались и они)объяснялись одноклассниками, как не усердное моё моление и не достаточно долгое стояние на коленях.
-Надо было подольше выпрашивать!- советовали они мне, когда я с позором несла свой дневник к парте.
Надо сказать, что моя маленькая сестренка очень сильно любила мои тетрадки, не черновики, а именно чистовики с уже выполненными заданиями.
Она украдкой залезала в мой портфель и наводила там свой порядок, после чего эти самые тетрадки становились похожими на гармошки, испачканные обслюнявленными карандашами. Какому учителю понравится правильно выполненное задание на съежившемся листе бумаги? В итоге двойка за неаккуратность мне была обеспечена, а также письменный выговор родителям, "не совсем внимательно относящимся к моей школьной жизни".

-Убирай его в укромное место,- посоветовал мне папа, когда я объяснила ему причину своих скверных оценок в виде красных лебедей, и приладил мне новый хлястик на портфель. Сестра теперь не могла так просто открывать его и очень нервничала по этому поводу, устраивая нешуточные истерики. Это было несправедливо, потому что мне же ее и приходилось успокаивать,- ее, маленькую шалопайку, причину моих зря растраченных нервов и горьких слез, но это не помешало ей в довершении ко всем своим проделкам написать на мои школьные вещи, когда я по неосторожности оставила их на диване.
…
-Песня очень красивая,- пряча глаза, сказала мне Татьяна Игнатьевна и попросила меня перестать плакать.- И поешь ты на удивление чисто,- добавила она.- Я ставлю тебе две пятёрки и прошу записаться на кружок пения. Думаю, тебе это пригодится. Неси дневник, Светочка.

Я поплелась за забытым документом к кабинету рисования.
На этот раз Владислав Иванович обучал группу постарше. В приоткрытую дверь я видела, как он кокетничает с симпатичной девятиклассницей, которая что-то рисовала на доске. Старик весело хохотал, рассказывая всему классу анекдот, и широко улыбался, посматривая на девушку. Я затаила дыхание, когда услышала свою фамилию.

-Знаете, что это чудо в перьях сделало?- спросил преподаватель, когда в классе утих смех. Он встал и, похлопав ученицу по плечу, разрешил ей пройти за свою парту.

Взяв со стола ватман с вороной и повесив его в центре доски, Владислав Иванович выдержал внушительную паузу.

-Что?!

- Что она сделала? -посыпались нетерпеливые вопросы от учеников.

Художник картинно взмахнул указкой и ткнул ею в угол доски. Класс взорвался диким хохотом. Старик, решив, что недостаточно развеселил публику, схватил мел и принялся изображать очевидно меня. Он высунул язык и выпучил глаза, уткнув мел в доску. Мне стало нечем дышать, когда я подумала о том, что именно так выгляжу со стороны в глазах учителя. Владислав Иванович стал приплясывать на месте и упираться ногой в стену, как будто не имея возможности оторваться от нее. Его рука с мелом по-прежнему была прижата к доске. Я видела, как мел крошился на мелкие кусочки, осыпая брюки преподавателя и пол.

-Здравствуйте,- открыв дверь пошире, сказала я, глядя на старика. Класс замолк, учитель тоже.

-Можно мне взять свой дневник?- вежливо спросила я и поискала взглядом его на учительском столе.

Владислав Иванович кашлянул, посмотрев на меня, а потом на свою руку с остатками мела. Девушка, которая до этого рисовала что-то у доски, вышла из-за парты и, взяв мой дневник, облаченный в исписанную сестрой обложку, подала мне его через порог.

-Возьми, -сказала она мне как-то смущенно, и нагнувшись, чтоб поправить гольфик на моей ноге, добавила тихо:

-Не обращай внимание на старого п*рдуна. Он чокнутый.





начало можно найти здесь:

http://www.myjulia.ru/article/292315/ 1 часть
http://www.myjulia.ru/article/292491/ 2 часть

http://www.myjulia.ru/article/292666/ 3 часть