Чеченка

Черные глаза моей судьбы.

Чеченка повернула голову и стала обводить нас глазами. Наконец ее взгляд остановился на мне, в глазах остановилось одновременно удивление и воспоминание. Она не подошла, а, даже напротив сделав вид что, мы не знакомы, как ни в чем не бывало, повела глаза дальше. Но по спине чувствовалось, что к общему напряжению добавилось еще что-то, с чем она еще не знает, как поступить.
Вместе с нахлынувшими воспоминаниями я улетала далеко от этого места, где уже витала смерть.
Десять лет назад Зарима приехала в гости к своему брату в далекий городок Бамовск на берегу Байкала. Брата ее я знала давно, он работал в местном ресторане «Байкал» барменом и оказывал мне всяческие знаки внимания, в которых я, кстати сказать, совершенно не нуждалась. Звали его вполне обычным именем Руслан, как положено у него была жена и двое детей. Зариму он забрал к себе из деревни, надеясь хорошо выдать замуж, так как у той уже подошел возраст, ей исполнилось 18 лет. Видимо там, где она жила хороших женихов не водилось, а в Сибири полно достойных чеченцев. Жена Руслана, Фатима занималась бизнесом - она ездила, как говорила в Турцию, но на самом деле, курсировала между Чечней и Бамовском, и привозила к нам в город невиданные в начале 90-х товары иностранного производства. Торговала на местном рынке сначала сама, а потом научила Зариму, и та стала приобщаться к семейному бизнесу. Мы с моей подругой тоже делали тогда первые шаги в торговле и возили из Благовещенска китайские игровые приставки для телевизоров, ну и естественно, и продавали на том же самом рынке, так как другого в принципе и не имелось. Наше место, находилось рядом с Заримой и вскоре мы познакомились.
Девчонки мы были крутые по тем временам: во-первых, коммерсантки со своими собственными деньгами; во-вторых, мы были молоды, красивы, модно одевались и считались местной элитой. Мы были всегда на виду, все главные тусовки не обходились без нашего участия, каждый вечер зависали в ресторане «Байкал», танцевали, веселились, все парни были от нас без ума.
Каждое утро, приходя на рынок на работу, мы рассказывали и обсуждали все, что происходило с нами вчера. Зарима слушала, открыв рот. Про свою деревню она тоже рассказывала: что многие парни ее возраста, ездили на отцовских «Мерсах» и других крутых машинах, как каждая девчонка мечтала о таком мажоре, а те выбирали себе невест как овец. Да так и было после свадьбы-жены не имели слова, сидели дома и на этих «Мерсах» никто их не катал. А у Заримы все лицо в угрях, кто ее захочет.
Однажды кто-то из нас предложил Зариме пойти с нами в бар, который был недалеко от ее дома и в котором не появлялся ее братец.
-Девчонки, вы с ума сошли! Да меня ни за что не отпустят с вами, даже на часик, не то, что на вечер!- У Заримы был легкий акцент, но он не мешал, а даже наоборот, все слова получались необычными. К тому же она была по-деревенски проста, всегда говорила то, что думала, и многие вещи были совершенно непостижимы для ее строгого воспитания. В некотором роде мы жалели ее, ведь брат сделал из нее прислугу. Он никуда не пускал ее, ей практически ничего не покупали из одежды, никакой косметики, а духи она впервые понюхала, когда подошла ко мне близко.
- Ты пойдешь с нами, если ничего 6не скажешь своему брату,- сказала моя подруга Анька, - мы побудем там только до тех пор, пока он работает в ресторане вечером, в 23 часа ты будешь в кроватке.
- Но ведь вы знаете, что мне нечего одеть, да и деньги нужны,- бедная Зарима, она боролась, как могла, но искушение увидеть своими глазами совершенно запретную для нее жизнь, уже побеждало.
В итоге мы убедили ее, что нарядиться можно в одежду Фатимы, а от заработанного за день на рынке она, в конце концов, имеет полное право взять себе что-то типа зарплаты, тем более, что в этом плане ее никто не контролировал, считая, что ей и в голову не придет идея обманывать родственников.

Страх и удивление – вот что ощущали люди, попавшие в эту западню. Казалось, что это недоразумение, сейчас этот ужас испарится, исчезнет как наваждение. Только не со мной, с кем угодно, только не со мной может произойти подобное. Такие вещи могут случаться с другими, но не со мной. Сейчас это кончится, и мы все выйдем из этого помещения, но ничего не кончалось, и хуже того становилось все страшнее и даже от страха подташнивало. Я уже ухватилась за спасительную, как мне казалось соломинку- я была уверена, что Зарима узнала меня. Сейчас, сейчас она подойдет и выведет меня отсюда. Мысленная мечта моя неслась в голове- конечно, мне нужно кого-то вывести за собой. Да, я скажу, что это женщина, справа от меня с детьми моя подруга и она со мной, да конечно, мне нужно вывести хотя бы детей. Но хватит мечтать, остановись, тебе никто ничего не предлагает, а даже совсем наоборот, я так боялась, что Зарима исчезнет из поля моего зрения, что упустила ее, Все, у меня начинается паника! Она исчезла.
Какого черта меня понесло на этот «Норд ост»? Будто в Москве больше, ничего интересного нет! Да лучше бы пошла на какую-нибудь попсу или, на крайняк в питейное заведение.
Так, тихо, надо успокоиться, смотри внимательнее, господи, они все на одно лицо - они во всем черном с ног до головы и видно одни глаза. Нет, я потеряла ее из вида, все, мне конец, они взорвут себя вместе со всеми нами. Она не узнала меня! Все кончено, я погибну вместе с другими несчастными, но за что? Ради чего? - Господи, помоги!- уже кто-то просил помощи.
Меня начинало подтряхивать, хотелось так уменьшится, что стереться с лица земли.

Когда мы встретились у входа в кафе, как договорились в 20 часов, Зариму никто не узнал: во-первых, она одела норковую шубу Фатимы, во-вторых, нацепила ее бриллиантовый гарнитур, состоящий из огромных сережек, такого же кольца и толстенной цепи с подвеской из 25 огромных камней. Она основательно приготовилась к походу в затрапезное заведение. Мы с девками взяли фотоаппараты, эти новенькие мыльницы- «Кодаки» были теперь у всех. У самых крутых конечно, нот красный глаз, у меня был именно такой и фотографии получались не похожие на сборища вампиров с горящими глазами.
В заведении мы назаказывали как обычно всякой еды, которая у них называлась «фирменные блюда», а на деле был обычный набор закусок и конечно море разного пойла. Я в то время пила только коньяк, потому, что уже перепробовала все «Амаретто» и прочие ликеры и вообще все, что в это время просочилось к нам из-за границы. Была полностью разочарована в этих напитках и считала их красками. Исключение составлял коньяк- от него мне пахло не клопами, а чем-то богатым и респектабельным, к чему очень хотелось приблизиться, да там и остаться.
Зарима вела себя как настоящий дикарь, создавалось впечатление, что она раньше не видела ни людей, ни еды, не пойла. Но, употребив немного горячительного, под настойчивые наши тосты за «нас, за бабс», она немного расслабилась и даже согласилась сфотаться со всеми. У нас как обычно была самая веселая и красивая компания, все мужики липли к нашему столику.
Мужиков в эти времена приезжало в Бамовск тьма. В эти годы в городке многие бамовцы продавали чеки на получение машин, это была единственная привилегия для строителей БАМа.
Это был почти Клондайк, многие разбогатели именно на этом. Схема была проста - приезжаешь, покупаешь кучу чеков у местного населения подешевле, едешь в Москву или в Самару, берешь на эти чеки машины- новенькие длиннокрылые вишневые девятки с конвейера, которые стоили 16 тысяч рублей, и гонишь их в Прибалтику, где продаешь с огромной накруткой. Правда, потом нужно унести ноги вовремя и быстро, так как бандиты везде начеку и могут запросто оставить тебя без денег и даже без жизни. Но эти истории совсем в другой книжке.
Мой хазбент занимался как раз таким бизнесом, а моя торговля была для меня развлечением, так как денег нам хватало на то, чтобы, делая покупки в коммерческих киосках, покупать красную икру коробками.
Так вот, к слову о мужиках, приезжали в основном вполне приличные парни из Питера, Москвы, но больше всего - из Литвы. Это были здоровенные, красивые парни со смешным акцентом и кучей денег. Они развлекались и отчаянно тратили в ресторанах столько денег, что создавалось впечатление, что это их основная работа, а покупка чеков по ходу дела.
Вот этот контингент и западал на местных девчонок. Почти каждая мечтала подцепить такого красавца, выйти замуж и укатить в Прибалтику, которая была почти что заграницей. Могу сказать только, что некоторым все же удалось сделать это, правда, с большим трудом.
Но, вернемся к нашим баранам- Зариме не грозило не только выйти замуж за такого парня, но и даже познакомиться с ним на одну ночь. Она боялась даже танцевать и только во все глаза смотрела на то, как мы отплясываем самый популярный тогда танец-ламбаду. Не смотря на то, что Зарима не участвовала в нашем веселье непосредственно, а только впитывала как губка, сидя за столом, впечатлений ей хватило на последующие несколько лет. Брат узнал о ее походе на следующий же день и задал ей такую трепку, что даже запретил выходить из дома. Он говорил, что она позорит всю семью, и его, и себя, что теперь он не сможет выдать ее замуж. Он даже приходил к нам на рынок разбираться с нами, но с нас как с гуся вода, пришлось его почти послать. Выходить из дома, ей было разрешено только на работу и назад. Бедная девочка представляю, каково ей было в такой семейке. Ей оставалось только слушать наши ежеутренние обсуждения вчерашнего веселья: кто с кем танцевал, кто к кому приставал, кто кого кинул (или не кинул). Она слушала уже с большим пониманием, чем раньше, ведь теперь она уже была как бы с нами, то есть «наша», то есть тоже крутышка. Тогда я подарила ей кулончик на память- турецкий золотой глазок с синим камнем, дешевка, конечно, но она была рада и всегда носила его на шее.
У нас ведь была постоянная команда по походам в рестораны. Так вот, в некотором роде, бездарно проходили денечки, то есть, проходила наша молодость. Но в это время, все кажется вечным и кажется, что так будет всегда.
Пришло времечко, когда, некоторые из нас, выросли из рынка, как из коротких штанишек, обзавелись собственными магазинами и стали ездить за товаром не в Благовещенск и Москву, а в Китай и Турцию, но Зарима так и работала на своего брата на рынке. У меня лежала фотография с того вечера, когда она увидела другую жизнь, неизвестную ей, девчонке из чеченской деревни. Фотография была подписана ее рукой: «моей подруге на память».
Теперь мы с ней виделись очень редко, но при встрече всегда обнимались и целовались от души, так, как это было принято в нашей компании. Не могу сказать, что думала Зарима, встречая кого-то из нас, радовалась ли искренне или нет. Может, завидовала и ненавидела в душе за то, что ей недоступно все, что мы легко имеем- ходим, куда хотим, наряжаемся, знакомимся и вообще, мы свободны. Но мне тогда было ее очень жалко, вся ее последующая жизнь была как на ладони- скучная и понятная. Даже потенциальный муж у нее будет не факт, что молодой и красивый парень, а может быть даже ужасный старый и злой чечен с кинжалом. Будет она рожать детей, ходить в парандже с опущенной головой и бояться своего страшного мужа. Вот что думала я, глядя в ее широко открытые, детские, наивные глаза.

И вот, теперь я потеряла эти огромные глаза в толпе таких же закутанных в черное людей. Заримка, ты мое спасенье, пожалуйста, вернись! Да, а может и не спасенье, а прямая дорога в ад- ведь никто, кроме нее не знает меня и моих грешных мыслей. Что у нее в голове, никогда никто не узнает, но то, что ими руководит ненависть, это коню понятно.
Скорее всего из таких как она делают таких суицидников легко- замуж выйти практически невозможно, жить не для кого, а вот взорвешься и попадешь куда надо- прямо в руки аллаху. Даже не сомневаюсь, что она еще девственница, ей самое место в раю. Вот, туда то ее и определил братик, а я даже не сомневаюсь, что этот ублюдок приложил руку к ее судьбе. Заримочка, девочка, пожалуйста, вернись, выведи из этого ада. Да, я уже начинаю сходить с ума- в туалет не выпускают, велено ходить на месте. Взрослые еще терпят, а вот дети уже не могут. Крик, вонь, это ужасно. Мало того бесконечно хочется пить, пить тоже не дают, говорят что-то типа: «что нассышь, то и попьешь». Люди!!! Многие уже сидят на полу и даже лежат, некоторым плохо, лекарства нет, в собственных испражнениях пытаются заснуть. Многие ненавидят орущих детей за то, что им невозможно объяснить происходящее, а общий ор нагнетает обстановку настолько, что чеченцы выводят сильно выступающих за правду и стреляют в них! Вот еще двух мужчин забрали на расстрел. Как дико и нелепо звучит все это, мы смотрим кино про войну, но открой глаза, и это не кино.
У меня 23 ряд, место третье с краю. Это очень близко и страшно, Они ходят рядом, выбирают жертву, и ты можешь быть следующим. Не смотри! Я заставляю себя не смотреть- ведь это, говорят, провоцирует преступника на действие. Что они будут делать с нами? Ад, настоящий ад! Я хочу знать, что они хотят сделать с нами, я не знаю никакую военную тайну, пусть отпустят хотя бы детей. Зарима! Где же ты?
Вдруг кто-то толкает острым чем-то в плечо сзади, боже мой, дрожь пронизывает, парализует. Это мои знакомые, но такие злые чужие глаза показываю на выход, Заримочка, ты пришла!
Так, зачем она зовет, пытать, стрелять, отпустить? Брать соседнюю девочку или нет? Хватаю девчонку за локоть, тащу за собой, дура мать ее вопит, ну разве могу я сейчас все объяснять ей? Девчонку рвем на части, выясняется, что зовут ее Маша. Шепчу матери, что может удастся спасти, но мать думает, я хочу откупиться девочкой и не отдает, а время торопит. Сколько уже стоят и смотрят страшные карие глаза на нас? Она теряет терпенье, она уже поняла, что девочка чужая, глаза говорят- брось ребенка, дура! Зачем я вцепилась в эту девочку, как будто мне зачтется. Но, девочка вдруг прижимается ко мне и мы срываемся с места. Чеченка ведет нас под дулом в заднюю дверь, мать девочки орет благим матом!
Я иду как на расстрел, но надеюсь, что выскользну отсюда. Мы идем и молчим. Люди в черном провожают нас глазами, что-то спрашивают у Заримки, она на своем однозначно отвечает. Слава богу, мы вышли из этого вонючего зала, проходим куда-то внутрь здания, очень хочется увидеть какую-нибудь дверь или окно. Вот, окно- узкое и высоко от пола, стекло она выбивает прикладом. Она помогает мне поднять девочку и я, перегибаясь через подоконник ее, отпускаю с другой стороны, даже если она упадет и ушибется, это лучшее из двух зол. Так, что со мной? Говорю ей: «Заримка, почему?» А что сказать ей? Привет? Глупо будет звучать любой вопрос! «Заримка, бежим со мной, я спрячу тебя, сбросишь черные тряпки, никто не узнает тебя, а я своих не сдам никогда! Ну, может, решишься?» Она стоит лицом к окну, поднимает паранджу , я вижу ее лицо- оно изрезано свежими шрамами- полностью, коряво и ужасно. Только ее глаза- такие добрые и грустные, все те же. Я беру ее лицо в руки, конечно не нужно слов, и целую глаза, которые спасли меня. Шорох за спиной, она толкает меня в окно, я легко подпрыгнув на подоконник, выскальзываю на улицу, лечу, последнее, что я вижу- дырка в ее лбу- такая маленькая, аккуратная и тонкая струйка крови течет из нее. Проваливаюсь, боль, оказывается, у меня сломаны обе ноги.
Лежу во всем белом, опять в другой жизни, все сон, это было не со мной. Приходит сестра и спрашивает, как я себя чувствую. Да прекрасно я себя чувствую, по сравнению с тем, что было. Уходя, сестра говорит, что украшение, которое я держала в руке, лежит у меня под подушкой. Хорошо, что сломаны ноги, а не руки, я сую руку под подушку и крепко сжимаю турецкий глазок с синим камнем- теперь он мой талисман.