История первая. "Кто я?" Мистический рассказ

Он потерял все. Все что имеет человек в десять лет. Семью, брата. Жизнь на свободе. Он попал туда, где все его ненавидят, он научился выгрызать свою честь.
Он стал сильным.
Он не такой, как все. Странный. Ему сняться сны. Он видит то, что другие не видят. Его Путь лег перед ним.
Но главный вопрос: Кто он?





Самылов Алексей.

Кто я?

История первая.


1.

Это приходило каждую ночь. Каждую ночь после долгого дня в этом месте. Мешало, хоть в эти часы, когда все спали, тоже забыться, вынырнуть из этого не-навистного болота, не видеть этих грязных, буро-зеленых стен, обшарпанных же-лезных кроватей. Не видеть лиц, этих ненавидящих глаз…

… Сквозь шум мотора, слышались голоса. От этих голосов сжималось сердце, перехватывало спазмом горло. Папа и мама. Они все едут в машине, он на заднем сидении, они спереди. Шум колес …
… Они беседуют про отдых, про озеро, лодки. Про него!
… - Все таки, не очень хорошо, – мамина фраза. – Костя там, а мы …
… - съездит еще, – уверенно-успокаивающий голос отца. – Не в последний раз…
… - хоть мне остаться?- беспокоилась мама.
… - десять, – гудел отец. – Он с бабушкой, все в порядке!
… - следующие выходные, – сомневалась мама. – Все вместе бы поехали!
… - на работу! – увещевал отец. – Потом только в следующем году!
… - все время вместе, – опять отец. – Вот, хоть …
- Макс!!! – истошный женский крик-визг.
Бтум! Звук резкого сильного удара. Звон стекла, визг тормозов, вонь паленой резины. Невероятной силой сбросило на пол. Солоноватый привкус во рту. Скре-жет. Сильно тряхнуло. Не развернуться! Сдавило со всех сторон! Не вздохнуть! Больно! Мама! В груди холодно! Темнота! Резкая встряска…

… И белый потолок, в серых разводах. Дрожащие руки, судорожные вздохи. Холодный пот…
Вокруг сопение спящих. Иногда в окно заглядывала луна, серебря лица. Тихо сижу, чуть покачиваясь, чтобы унять дрожь в теле.
Иногда удавалось просто поспать, это были очень счастливые ночи. Вялость после бессонных ночей, отвратительной волной била в голову.
А вокруг такие-же, как и я, дети без родителей. Кого бросили, кого отобрали. Но никого, кто пришел сюда, так как я. За это и били. Жестоко, не щадя. За хоть небольшое, уже бывшее, но счастье быть кому-то нужным, кем-то любимым…
Что лучше, иметь и потерять, или не иметь вовсе? Что лучше? Знать разницу и тосковать по любимому дому, сильной папиной руке, маминой улыбке. По брату, который как ты сам. Близнец потому-что…
Люди в форме. Накуренные кабинеты, какие-то женщины, с холодными глаза-ми и фальшивыми улыбками. Ворота детского дома, в алом свете заходящего солнца.
Крупное мужское лицо, с мясистым носом. Полированный стол буквой «Т». Скрип двери, входящая в нее старая худая женщина, с очень морщинистым ли-цом, и привычно-презрительной гримасой.


---

Они шли по мрачным коридорам, наполненными звуками жизни множества людей. Тычок в спину, толкающий в комнату, женщина вошла следом и чуть не с порога швырнула сверток из матраса и одеяла на железную сетку кровати. Следом приземлилась стопка из свернутых простыней и наволочки.
- Вот это твоя, – сказала женщина визгливым голосом и ушла.
Я присел на железную сетку кровати и огляделся. Вокруг поднимались головы и его ощупывали любопытные взгляды. Я устало поставил пакет с вещами на пол и задвинул его под кровать.
Утром пакет пропал. Я нашел его пустой, рваный в туалете. Впрочем, особо жалеть там было не о чём.
Из умывальника вода бежала тонкой струйкой. Еле умылся. Полотенце напо-минало дыры связанные между собой.
После завтрака, в общей столовой, где меня посадили в самом конце стола, сре-ди маленьких, ко мне подошли трое ребят постарше.
- Че, новенький? – развязно спросил высокий парень, притормаживая меня за плечо. – Бабки есть? …
На первый раз сильно не били. Просто повалили на пол, ударив в живот, пару раз добавили туда же с ноги, уже лежачему. Сорвали цепочку, порвали ворот футболки. Ушли, гогоча во весь голос.
Почти перестал спать ночами. Только подступала спасительная тьма, так снова я оказывался на заднем сидении машины. Последние мгновения жизни моих род-ных … Зачем я вновь и вновь, вижу эти ужасные картинки?!
На занятиях днем я клевал носом, не в силах слушать монотонные голоса учи-телей. Поэтому вскоре очутился в местном так называемом «карцере». Матема-тичка, какая – то вся как будто взлохмаченная и шилом в одном месте, сильно ос-корбилась, увидев мою склоненную на парту голову.
- Если ему не нужна математика! – визжала она нашей Марии Сергеевне, той самой старой грымзе, по кличке Изюм или Изюмина. – Пусть он не мешает зани-маться другим!
Можно подумать, тут все великие математики! Но спалился именно я. Поэтому через несколько минут меня уже вталкивали в тесную каморку под лестницей. Щелкнул за спиной замок. Узенькая низкая комнатенка. Два на четыре. Лавка с брошенным на нее каким-то тряпьем, сломанные метла, стул без одной ножки.
Был еще полдень, но я решил прилечь на лавку. Вытянул усталые ноги.
Уснул мгновенно. И спал без привычных кошмаров, как будто упал в темную яму. Рядом не было соседей, которые могли - бы мне помешать. Разбудил меня довольно чувствительный тычок в бок.
- Вставай, – грубовато сказала Изюмина. – Давай на ужин.


---

Весна, наконец, закончилась. Закончился и учебный год. Наступила теплая по-ра. Лето. Время, когда, слава богу, не мучили наши мозги науками, люди, кажется понимающие, лишь чуть больше нас. И ненавидящие то, что они делают. Будто собрали всех тех учителей, кто не прижился более нигде. Мне было с чем сравни-вать, я же учился в нормальной школе, там, в прошлой жизни, в радужном сне, который я уже начал забывать.
Все лето, а потом и осень, постоянно, видимо сменяя друг друга, то старшаки, то парни моего возраста доказывали мне, что я дерьмо, что они ничуть не хуже парня, который до десяти лет рос в семье. Меня тоесть. Деньги или еще что-нибуть, уже не требовали, просто сбивали с ног и били. Я и раньше не любил кампании, а в таком варианте и подавно. После уроков, я сбегал в небольшой парк, рядом с нашим корпусом и бродил там до ночи. Но в таком варианте, попа-дало от воспитательницы. Она постоянно мне твердила, что я беспризорник и хо-чу ее смерти.


---

Лето пролетело быстро, и проводить время на улице было все холоднее. Но ви-деть наглые рожи моих одноклассников, или тех, кто постарше, было все труднее. А ночью я снова задыхался, зажатый в покореженной машине…

…Кошмар наяву однажды закончился. Сломалась грань, отличающая меня, че-ловека из-за забора, от озлобленного одиночки, который в ответ на оскорбление, лишь усмехается. И бьет так, чтобы голова отвалилась!

Я шел по коридору, отчаянно надеясь, что обо мне забудут хоть на этот вечер. На улице стоял дождливый и промозглый октябрь. Идти на улицу? А потом, об-мирая, возвращаться обратно, с замиранием сердца открывая дверь?
И я будто наяву увидел, что под лестницей стоят трое, самых его «любимых друзей». Длинный худой, с широким лицом – Лопата, негласный заводила всего хулиганья среди старшаков, вместе с ним - Вова, просто Вова, ничем не примеча-тельный, весь такой средний какой-то парень и Губа, парень с выпирающей ниж-ней губой и каким-то мешковатым телом.
Отчаяние. Заскрипели стиснутые зубы. Толкнулась в грудь обида, жгучие слезы наполнили глаза. Я же не виноват, что родился более удачно! Что не видел я до десяти лет, этих «чутких» людей, именуемых воспитателями и этих детей, что больше напоминают зверьков.
Перед глазами будто пелена, все расплылось. Я вытер глаза. Злость и даже ско-рее ярость толкнулась в грудь. Полыхнуло в сердце пламя, опалило безрадостные мыслишки. Лицо стало мокрым, стало легко, будто вместе с ними вышла вся го-речь этих дней.
Что ждет меня? Чего я так уцепился в это серое существование? Боюсь чего-то… Больнее уже не будет… В руку, как влитая, легла забытая уборщицей палка от швабры. В груди поднялась тугая волна, будто изнутри пружина начала разво-рачиваться…
- О-па, Цветочек! – радостно заорал Губа, увидев, как я спускаюсь. Голос уве-ренный, наглый.
Я как-то плавно, не торопясь, спустился с лестницы и повернулся к Губе. Он, в это время, обернулся к тем двоим, радостно улыбаясь.
- Короче, – начал, было, он, оттопыривая причину своего прозвища. – Ты…
В это время ему в лоб врезалась зажатая у меня в руке палка. Куда-то исчезла всегдашняя робость, которая не давала возразить всем этим наглым самоуверен-ным типам. Куда-то туда, внутрь, спрятался домашний мальчик Игореша, зубы обнажились в улыбке-оскале.
Губа отшатнулся, зажимая рукой голову, и я с разворота врезал тормознувшему Вове, попав в ухо. Он взвыл, хватаясь за ушибленное место. Боль противника принесла удовлетворение, радость! Лопата отшатнулся от просвистевшей палки, и она попала, по инерции, в повернувшегося было ко мне Губу. Брызнула кровь из рассеченной брови, я вновь поднял палку, ударил во всю злость, попав по выстав-ленной руке и еще раз! Еще!
Шатнулся в сторону от подскочившего Лопаты, махнул рукой с палкой, как от-махиваясь от мухи, и попал концом в скулу Вовы, который и так уже не желал вступать в драку.
Из глаз брызгали слезы, трое здоровых парней пятились от меня, а я шел на них, сжимая ручку от швабры. В груди полыхало яростным пламенем. Мы вышли на улицу, а я все шел за ними. Они от меня.
Они уже спустились с крыльца, когда я остановился. Глянул на них и ушел об-ратно в здание.


---

Они не смирились с этим фактом. На следующий же день после занятий, меня выцепили прямо у кабинета.
- Отойдем? – улыбнулся было с превосходством, но тут же болезненно смор-щился, Губа.
А почему я должен с ними куда-то отходить?
- Тут говори, – буркнул я.
Тот аж немного растерялся. Озадаченно он глянул на поджидавших у лестницы Лопату с Вовой.
- Ты че быкуешь? – нашел он, наконец, слова. – Пошли, отойдем, тебе говорят!
Он взял меня за шкирку, попытался оттащить. Благодарен богу, что я не щуп-ленький ботаник. Не обижен ростом. Только Губа схватил меня за воротник, я вывернулся из хвата…
- Сука! – придушенно охнул противник, сгибаясь в три погибели.
Нет с вами правил! Куда попал, так и надо! А слабое место, которое ниже поя-са, почему-то забывают, вот такие уверенные в своей силе уроды. Я развернулся и ретировался с места стычки.
Я получил свое потом, меня подловили на выходе на улицу и, сбив с ног уда-ром в ухо, немного попинали. Но странное дело, я, тот, который раньше лишь мо-лил, чтобы поскорее это кончилось, дрожал от злости. И только эти ублюдки ус-покоились и развернулись, чтобы уйти, я с четверенек кинулся вперед, и повис на Вове, утягивая его вниз. Когда мы упали, я ударился коленом о какой-то камень, взвыл не своим голосом, и, увидев, что мой лоб на одном уровне с переносицей противника, боднул (как уж получилось). Получилось хорошо, глаза парня тотчас залила синева.
- Вы чего тут делаете выродки! – донесся сзади пропитой голос.
Опять карцер. Трудовик (а это был он) не стал разбираться, а отвел всех (а точ-нее нас двоих, Лопата с Губой просто смылись) к воспитателям. Вову отправили в медпункт, а меня Изюмина буквально бегом отволокла сюда.
Сейчас карцер полностью оправдывал свое название, по полу ощутимо тянуло холодом, вообще здесь было не жарко.
Меня трясло то ли от холода, то ли от пережитого. Я лег и свернулся клубком на лавке…


Лезти постепенно перестали. Когда я начал остервенело бить в ответ, желание поиздеваться быстро пропадало. Я себя бывало, не узнавал. Оказывается, так про-сто поставить на место всех тех, кто надеется на наглость и грубую силу. Когда ответишь раз, адекватно угрозам, ответишь другой, потом просто отпускаются тормоза, внушенные окружением и воспитанием, и люди не знают, что делать с тобой, с тобой ухмыляющимся в оскале…

Странное дело, но после того, как я обозначил границы, обозначив себя озвере-лым одиночкой, ко мне как-то подошел Лопата. Я было напрягся, но он просто встал рядом и подал руку.
- Саня, – сказал он твердо, глядя прямо в глаза.

В феврале я сильно заболел и попал в больницу. В палате лежали чуть не друг на друге, снова пришлось доказывать, что я не лох. Видимо всегда будет такое, что нужно обозначать в новом обществе свой статус. Мне показалось это глупым.
Сны стали сниться немного реже, уже не почти каждый день, раза три в неде-лю. Иногда вообще дня по четыре подряд, я спал спокойно.



2.

Девчонка была тихой и зашуганой какой-то. В ее голубых глазах плескался пе-режитый ужас. Весеннее солнце уже не на шутку припекало, а она сидела в на-глухо застегнутой куртке, равнодушна к веселым теплым лучам. А одежда на ней была явно новая, недавно купленная. Не то, что наш секонд-хенд.
Вечером, тихарясь по кустам я возвращался с прогулки своей. Тут неожиданно из дверей учебного корпуса вывалили двое мужчин. Трудовик с физруком. Они отошли немного от входа, зажурчало.
- Не завидуй, Степа, – в темноте заалел огонек сигареты, послышался хлопок ладонью по телу. – Вон новенькую видел?
- Это та, что возле входа сидела с утра? – послышался нетрезвый голос
- Ага. Отец сидит, мать там, – огонек сигареты метнулся вверх. – А она здесь. Прикинь, после шелка, да в навоз!
- Ну, вообще-то да, – неуверенно произнес трудовик.
Они покурили и ушли обратно. Я с облегчением скользнул дальше.
Я часто ходил по импровизированному парку, разбитому в дальнем конце тер-ритории детдома. Хоть и небольшой, но парк. Деревья, кусты. Дорожки между ними. Скамейки под кронами тополей.
Она часто бывала там, эта девчонка, что я видел тем весенним утром. Она сиде-ла на скамейках, то тут, то там. Сбегая из поля зрения собственного надзирателя (Изюмина старалась, как могла ухудшить мне жизнь), я видел ее одинокую фи-гурку, в тени еще не распустившихся деревьев. Да, видимо, у нее тоже, не срос-лось со сверстницами.
Шутки. Юмор. Любили они подшутить, только почему именно над тем, кто не мог в ответ на идиотскую шутку, взять и дать в лоб. А если и мог, то старались делать это толпой, чтобы не видно было, кто это сделал, прятались в толпе эти т-русливые «шутники».
Мне, в открытую, уже не грубили, но вот втихую… Кусок, простите, говна, за-вернутый в бумажку, никогда в туфлях не находили? А я находил. И даже насту-пал. В общем, милые всё люди, мои сверстники.
В тот день я по обыкновению свалил, едва наша мегера куда-то урулила. Я ос-торожно прокрался к двери, выглянул тихонько наружу (бывало и там, она меня караулила). Чисто. Свобода!
Девчачий корпус был ближе к парку, кусты подходили вплотную к зданию. Я, стараясь не выходить на открытые пространства, просматриваемые из окон, я шел тропинкой, что лавировала меж двух рядов кустов.
Недалеко от здания я услышал голоса. Женские. Подошел ближе, стараясь не шуметь.
- Ну что, богатенькая? – звук шлепка. – Давай, сучка!
Я осторожно подошел еще ближе, выглянул из-за кустов. Группа девчонок стояла кружком возле скамейки. Тихо стал обходить по дуге, выбирая лучший ра-курс.
Кто-то сидел на скамейке, а рядом стояла здоровая такая деваха, поставив ногу, на сидение рядом с сидящей (судя по длинным волосам, это тоже была девушка).
- Ты что, свалила, и все да? Я же сказала тебе, где ждать, – она снова дала по-щечину, голова сидящей мотнулась и я узнал ее.
У меня аж зубы свело от ненависти. Нет, я слышал, что у девок так принято, тех кого «лошат» заставляют целовать колено «главной». Но почему выбирают тех, кто не хочет ничего никому доказывать? Кому плохо так, что когда все спят и ти-шина звенит в ушах, хочется выть в голос?
На глаза попалась толстая такая палка. Зажав ее в руке, я уже не скрываясь по-пер через кусты. Я щас устрою, мля прописку! Стоящие заоборачивались на треск. На лицах отражалось недоумение. Но они благоразумно расступились при моем приближении. Это верно они делали.
- Эй, куда прешь! – заорала «главная». - Пошел отсюда!
Вот вроде девушка, а кобыла кобылой. Широкое некрасивое лицо, тонкие бе-лые губы. Длинный нос, широко посаженные глаза. И рост больше моего, что, ви-димо, внушало ей чувство превосходства.
- Отойди, – вытолкнул, выплюнул я слова, словно пули, практически не разжи-мая зубов.
- А то че? – с вызовом подняла та подбородок, презрительно смотря сверху вниз.
- Хочешь проверить? – нижняя челюсть выперла вперед, а голос звякнул метал-лом.
Я поудобнее перехватил палку. Блин, шарахну, не задумаюсь! Ну не создавала эта кобыла впечатления … девушки, что ли. Она производила впечатление, что будто один из тех парней, которые доставали меня, надел юбку.
- А ты че, типа за нее что-ли?- хорохорилась девка, глядя на подруг. – Типа па-рень ее?
Она заржала в голос, вокруг с готовностью поддержали. Как же я ненавижу этот стайный юмор! Ненавижу!!!
От неожиданности эта лошадища полетела назад, запнулась о скамейку и рух-нула в весеннюю грязь.Я толкнул ее, почти ударил. Не смог удержаться.
- Стоять! – гаркнул я остальным, обводя полукруг концом палки. – Че, кому башку разбить?!
Тормознули, несмотря на злющие взгляды.
- Ты че, урод! – взвыло сзади.
Если орет и ничего не делает, то ничего и не сделает. Выучил я это, за время, когда прессовали меня.
- Пойдем, – протянул я руку той самой девчонке, новенькой.
Ничего удивительного, что к ней отнеслись так. Я вон хоть просто родителей имел и то. А она имела наглость там, за забором, еще и хорошо жить!
Едва мы отошли от этой компании, только кусты скрыли нас, она завсхлипыва-ла, шмыгая носом.

Она молчала, а слезы все чертили дорожки по лицу. Мы шли дальше, забираясь вглубь, подальше от людей, пока не уперлись в забор.
Ее история была печальна, как осеннее небо. Отец бизнесмен, жили неплохо. Потом отца за что-то упекли в ментовку и все не слуху, не духу. А потом …
А потом к ним домой ввалились какие-то уроды. Девчонка успела спрятаться, а маму …
Ее лицо в этом месте мрачнело, под глазами залегли тени. Слезы в этот момент успокоились, но лучше бы текли дальше. Блин, что-же она пережила, представить страшно…
Звали ее Таня. Симпатичная девчонка, уже начинающая превращаться в девуш-ку.
Где-то в глубине этих карих глаз, таилась грусть. Постоянно. Даже если она улыбалась. Гуляя под ласковым майским небом, среди молодой зелени, вдыхая ароматы весны, она иногда на секунду забывалась. Но стоило зазвучать голосам, и по ее лицу пробегала тень.
Я не старался узнать непременно, что с ней было. Зачем? Что за интерес, за-ставлять человека вновь переживать боль? Я, в общем, и так все понял…


---

Нашу воспитательницу весна сильно раздражала. Как наверно в общем-то и все, что связано с светлым и добрым. Ее желчное лицо кривилось при виде солнца и молодой листвы, шумящей под теплым ветром…

… Дверь «карцера» стукнула за моей спиной.
- Для профилактики! – провизжала она за дверью, и стук ее каблуков стал уда-ляться прочь.
Я как раз вернулся с прогулки. Странное дело, но почему-то воспитатель Тани не возражала, когда она гуляла в пределах забора. Что в этом такого? Но Изюмина считала, что это наказуемое деяние. Она считала, что мы должны сидеть, как ста-туи, на табуретках, ходить строго по расписанию, туда куда положено. И молчать!
Зачем она сюда работать пришла? Она же нас искренне ненавидела!
«Сколько еще ты будешь бегать! – взвизгивала она. – Не учишься, одни двой-ки!... ».
Да, а здесь блин кладовая знаний! Я сел на лавку. Дура! Если бы сюда еду но-сили, я бы тут и жил! Наказала! Здесь я один, а там, в общей спальне постоянно приходиться следить за собой, а особенно за своими вещами. Дебилам, с их по-трясающе смешными шутками, всегда приходят в голову такие идеи, потом хо-чется прибить всех.
Полоска под дверью постепенно серела. Наступал вечер. Эта карга, то ли забы-ла обо мне, то ли намеренно оставила. Не удивлюсь, могла сделать и не такое. Вскоре по лестнице над головой перестали ходить. Желудок немного побунтовал, не получив вечерней порции.
Я лежал на лавке, уставясь в потолок и слушая далекие звуки. Постепенно ста-новилось все тише, наступало время сна. В этой комнате без окна, темнота была какой-то даже ощутимой, густой и насыщенной. Давно я не слушал ее звенящий звук. Здесь все время кто-то был рядом.
Что закрытые глаза, что открытые. Темнота переливалась чуть заметными от-тенками. Только мое дыхание раздавалось в окружающем мраке.
По телу пробежали мурашки и странный озноб. Из темноты вдруг проступила ну совсем уж черная масса. Я ощутил движение, как если бы я полетел вверх. Мгновенный испуг потряс тело, я дернулся …



---

…Хлопнула сзади дверь. Газель, взревев мотором, отвалила от остановки. Тро-пинка срезала угол перекрестка. Вокруг будто стоял густой, но какой-то серый туман, иногда среди его клубов виднелось пасмурно-серое небо…
…Кладбище было в поле, за домами. Много разноцветных, железных и камен-ных памятников, цветы и венки на них. Внутри оградок, и из свежих холмиков, и из залитых серым бетоном, ухоженных могил, ввысь били столбы, какого-то при-зрачного, бело-лунного света…

… Эти три могилы, с простыми деревянными крестами, заросшие бурьяном, были зажаты между двух соседних оградок, что подступили вплотную к уже про-валивающимся холмикам.
Средний крест почти упал назад, правый тоже чуть покосился в сторону. Лишь левый стоял прямо.
Я вздрогнул, когда, подчиняясь порыву, стал поправлять кресты и прочитал фамилии на них.
«Савалов Максим Петрович» – гласили черные буквы на белой, уже тронутой ржавчиной железной табличке. Я замер тяжело дыша, потом медленно выровнял крест, притоптал землю вокруг него, чтоб стоял. Обошел.
«…Марина Сергеевна» – прочитал я, холодея.
… Родители… Я стоял и смотрел на эти таблички, читая их снова и снова. А на третьей могиле, над которой не было этого странного столба света, как на осталь-ных, я как ни пытался не мог прочитать слова на табличке. Я пытался сфокусиро-ваться, снова и снова пытался повернуть голову и прочесть. Но буквы расплыва-лись, будто слезы застилали взор. Наконец я, с трудом переставляя враз потяже-левшие ноги, подошел ближе и …
- Брат? – вдруг донесся сзади сдавленный голос.
Вдруг потухли все столбы света, мгновенно вспыхнуло яркое солнце, зашумел ветер, в листве деревьев.
…И последнее, что я увидел, было перекошенное лицо Кости, моего брата, и буквы мельком увиденные все же на табличке:
«Савалов Игорь Максимович». 1991 – 2001.


---

Автобус подъехал к больнице. Я невольно пожалел, что поездка была столь ко-роткой. Как хорошо ехать, ни о чем не думать, смотря в окно.
- Савалов, что там топчешься?! – ворвался в мозг голос Изюмины.
Да, я выходил последний. Но не на головы же мне прыгать?
Мы зашли в корпус больницы, и началось.
Доктора. Некоторые нормальные, взгляды усталые сочувствующие. Некоторые прямо лопались от злости, презрительно кривя губы, при виде нас. Коридоры кра-шенные синей краской. Двери, перед которыми мы сидели, в белой краске, краси-ли небрежно, потеки краски каплями висели на углах…


…Хирург долго читал мою карточку.
- Голова не болит? – спросил он, наконец.
Этот молодой мужчина, не производил впечатления недоброго злого человека. Он просто смотрел нас, делал свою работу, спокойно, без злобы.
- Нет, – ответил я недоумевая.
С чего она должна у меня болеть?
- Так. Ладно.
Он встал и подошел ближе
- Дай-ка я посмотрю
Он ощупал мою голову.
- Да, все хорошо, – он сел обратно. – Все зажило.
Написав что-то в тетради, (наши истории болезни писали в обыкновенных об-щих тетрадях), он сказал:
- Все. Иди и следующего позови.
Я вышел, буркнув «следующий». Украдкой пощупал голову, где щупал ее врач. Ничего нет. А нет, есть. Пальцы наехали на бугорок шрама на затылке. Что-то я не помню, когда я его получил. Может в раннем детстве?
Дверь, с врезанным недавно замком открылась, и оттуда вышел Гвоздь. Мотнул головой, приглашая следующего.
Психиатр, пожилой мужчина, небольшого роста, с седой бородкой, сидел за столом.
- Проходите! – не глядя на меня, показал он на кушетку.
Я сел на мягкую кожу.
Врач дописал что-то в тетради и повернулся ко мне. И нахмурился, смотря на меня, а в глазах было такое выражение, будто он силился вспомнить что-то.
- Как ваша фамилия, молодой человек?
- Савалов.
- Точно, Савалов, – ткнул он в мою сторону пальцем.
Он нашел тетрадь с моей фамилией на обложке. Открыл, почитал.
- Ну что, нормально спишь? – задал он мне вопрос.
Внутри меня захолодело.
Вспомнились истории про «психические» детские дома. Мол, там, как в тюрьме запирают, из комнат не выпускают, решетки на окнах. А прогулки только во внутреннем дворе.
- Хорошо сплю, – ответил я поспешно.
- Понятно, – улыбнулся врач.
Он перелистнул несколько страниц, и стал что-то писать в моей истории болез-ни.
- Боли головные, головокружения, тошнота не беспокоят?
- Нет, – я постарался ответить как можно увереннее.
- Это хорошо, – пробормотал доктор, что-то записывая. – Это хорошо, что все хорошо…



---

Когда автобус привез их обратно, и уже заезжал в ворота, я вдруг испытал сильную тоску. Опять это место. Надоевшие здания, надоевшие до тошноты лица. Все, вывалившись из автобуса, галдя, двинулись в сторону нашего корпуса. Ведь скоро обед. А я плелся сзади, уныло глядя вокруг. Опять эти стены, серые унылые коробки зданий. Тропинки уходящие в кусты. Выщербленные плиты дорожек. Как же я не хочу это видеть! Я не должен здесь быть!
Ноги сами пошли прочь от зданий, туда, в небольшой парк, где среди кустов и деревьев я мог побыть один. Спрятаться от всех. Знал, что попадет и крепко. Опять, скорее всего, ждет лавка, в комнатке под лестницей. Но идти сейчас в кор-пус, вместе со всеми, было просто невыносимо.
Этот пенек я нашел еще прошлой осенью. За кустами, среди деревьев, у самой стены, он был почти невидим, соответственно и меня, сидящего на нем вряд ли заметят…


…Шелестела листва над головой, от плит забора пахло мокрым камнем. Я все сидел и сидел, почти не шевелясь. Каждое движение причиняло почти физиче-скую боль. Скрипели стволы под порывами ветра, и было странно тихо. Нет, из-далека доносились голоса, шум машин, но все словно сквозь вату, и совершенно меня не касалось.
Я закрыл глаза, растворяясь в шуме крон. Руки и ноги как онемели, но это со-вершенно не напрягало. Окружающая действительность как-будто стала удалять-ся, пропадая вдалеке …

… Шуршащая белая простыня, вокруг стояли люди в белых халатах. Передо мной сидел человек, тоже в белом. Небольшого роста, с бородкой, смутно знако-мый…
Да! Это тот врач, «псих», из больницы!
- Куда они смотрели, – проворчал он. – Упустили ребенка! …


… Я стоял перед зеркалом. Но лицо в нем было не мое, хоть и ужасно знакомо. Знакомо до последней черточки. Неуловимо лицо там начало меняться, поплыло как будто я смотрелся в воду, в гладь реки, по которой побежали волны.
И потом лицо в зеркале стало моим. Но почему же то лицо, так знакомо?...

… На столе, похожем на койку, лежал мальчик. На боку. Плотный мужчина, с бородой что-то делал с его головой и его руки в перчатках были испачканы в кро-ви.
Блин, это же я. Я лежу там, мертвенно-бледный, какого-то даже землистого цвета, черты лица заострились, оно выглядело неживым каким-то. Но почему-то, хоть я и узнал себя, было чувство, что это кто-то чужой, даже какое-то неприятие.
Бородатый заорал что-то, но я не слышал
Меня вдруг дернуло вниз, так больно! Тело внутри выгнулось. Опять дернуло! Будто веревку привязали к моей груди! Еще раз!
Люди внизу замерли. Один из них, усталым жестом снял повязку с лица и по-качал отрицательно головой.
И снова тот старичок – доктор. Что-то говорит мне…


… Тело ужасно занемело. Я, оказывается, заснул, сидя на пеньке. Блин, как стремно! Странное ощущение, будто натянул мокрую, холодную одежду. Будто отсидел сразу все тело. Суставы с трудом разгибались, все тело покалывало.
А между тем, кажется, я пропустил обед. Но той тоски уже не было. Обычное состояние и настроение. Хорошо.
Крадучись пробрался, было в здание. Уже почти дошел до своей спальни, как мое ухо внезапно ухватили жесткие сухие пальцы. Сердце ухнуло в пятки. Изюм. Я аж зажмурился от боли и от перспективы ожидавших меня наказаний.
- Вот он, паршивец, – прошипела воспитательница. – Я тут вся извелась, а он гуляет!


3.

Лето все ждали. Второе мое лето здесь. Свобода от занятий, от этих вечно не-довольных учителей. И тепло. После холода, сквозняков из окон, вечных соплей, летнее тепло, было как счастье. Изюмина свалила в отпуск, и за нее была воспита-тельница из старшей группы. Имя не запоминал, зачем? Главное, что она меня не пасла, и я мог почти беспрепятственно гулять. Иногда с Танькой. Но чаще один.
Таню кстати перестали прессовать. Толи сработало мое выступление, толи еще что… В общем нормально у нее все было.

Стройка была прямо за забором. Видно, что она была основательно подзабро-шена, здание было доведено лишь до второго этажа, и все. Уже внутри кое-где проросли деревца, трава стояла нетронутой.
Подвал этот я нашел случайно. Зашел внутрь, ходил, ходил, и увидел лестницу вниз. Спустился. А там двери и замок. Уже почти ушел, но тут увидел, что замок – то висит на одной лишь петле, второй небыло.
В подвале было место, где проходили какие-то трубы. Вокруг было сухо, лежа-ли какие-то ящики, тряпье. Ворох газет в коробке.
Так я обрел свой угол, место куда я мог уходить, где меня вряд ли найдут. глав-ное возвращаться вовремя. И не далеко, почти сразу за забором. К тому же строй-ка была скрыта с улицы деревьями, что росли до самой дороги.
Не беда, что темновато. Я стащил в детдоме зажигалку, оставленную кем-то из рабочих на окне (трубы у нас они делали) и жег костер, благо ящики вокруг от-лично горели. Часто сидя у костра, и глядя на пляшущие огоньки, я мечтал о дру-гой жизни.
Пищу для этих мечтаний дали книги, что читал я зимой (в библиотеку отпуска-ли, вот и ходил). Правда, все было старое, частенько страницы были вырваны, иногда слова матерные были накаляканы. Да и выбор был не велик. Сказки, сти-хи. Многие книги показались очень скучными, читать их не хотелось.
Самым интересным, оказалось, про мушкетеров, Дюма. Дружба, любовь. при-ключения. Здорово. Вот и сидел, я бывало, представляя себя там, во Франции, среди всех этих людей. Больше всего понравился Атос. Не знаю почему.

Однажды, возвращаясь из подвала, я отлично позанимался «спортом». Боксом и бегом.
Почему я так сделал? Я не знаю. Шел, тихарясь к забору, и вдруг услышал сдавленные крики, топот ног, сопение.
Осторожно выглянул. Три каких-то парня пинали четвертого, лежащего на зем-ле. Я уже почти ушел, как вдруг лежащий схватил одного из троих за ногу, повер-нувшись ко мне лицом.
Это был Лопата. Саня то есть…

… Ветка сломалась при первом же ударе. А казалась крепкой… Я чуть расте-рялся, а в это время Саня пользуясь удивлением нападающих, свалил того, кого схватил за ногу.
Парни быстро оправились и двинулись на меня. Я начал пятится к кустам. Что я мог им противопоставить? На вид им было лет по 13 – 14.
- Бежим! – заорал вдруг Саня и скакнул в сторону забора.
Его противник лежал, скрючившись, зажав руками то, из чего писают. Этим криком он будто включил мои ноги. Ух, никогда так быстро не бегал!
Топот и мат слышался за нами до самого забора. Я перелетел бетонную плиту (высокую, в общем-то), как на крыльях. Отбежал метров сто, и увидел стоящего Саню - Лопату.
- Че успел? – блеснул он зубами в улыбке. – Ништяк!
И хлопнул по плечу.
- С меня долг! – сказал он, потирая припухлость на челюсти. – Твою мать, ду-мал запинают!
- Кто это такие? – спросил я, переводя дух.
- Да! – махнул он рукой. – Местные гопы!
Мы пошли в сторону зданий.
- Ты то, что делал за забором? – спросил меня Лопата.
- Гулял, – пожал я плечами.
- Это зашибись, что та там гулял! – поржал он.
Я покивал в ответ.
- Ладно, – сказал он, когда мы дошли до нашего корпуса.– Никому, ага?
Он подал руку.
- Ага, – повторил я.


---

Танька пришла с припухшей губой. Я заметил не сразу, а потом до меня дошло, что она как-то с трудом говорит. Я и всмотрелся.
- Это че? – спросил я, показывая на губу.
- Да я упала, – гульнула глазами девчонка.
- Ага, – скептически произнес я. – Че врешь-то?
- Да я, правда, упала, – а в глаза не смотрела.
- За что? – настаивал я. – И кто?
Она выдохнула и как-то вся обмякла, будто сдулась.
Оказалось, что это та самая, которая лошадь напоминает, как там ее, Беляш, вроде. Кажется, такое погоняло…


… - А я не брала, понимаешь! – глаза девушки были полны слез. – А она гово-рит, что это я!
- Ну и что. Пусть говорит, – хмыкнул я.
- А ей все поверили! – чуть не рыдала уже Таня. – Понимаешь все! Теперь во-ровкой называют!
- Зашибись, – сплюнул я. – И что? Почему она на тебя-то наехала?
- А ей кто-то сказал, что это я заходила к ним. Она сразу ко мне.
- И чего? Ты ведь не брала!
- Так она сразу в тумбочку, а часы ее, там лежат!
- Ну, так ты ведь не одна в тумбочке живешь. Почему сразу ты?
- А Алена, соседка моя, сказала, что я пришла и что-то положила! А я потом прихожу, а все вокруг молчат. А Беляш стоит с часами возле моей кровати!
- Не, ну че за хрень?! Она могла их и сама подкинуть и типа найти!
- Так, Ольга, староста наша, с ней рядом стояла. Говорят, что часы уже там ле-жали!
Девушка все же заплакала. Я обнял ее, поглаживая по голове.
- Что-то тут не чисто. Ты не брала, а часы у тебя в ящике. Хрень какая-то.
- Теперь со мной все разговаривают сквозь зубы! Все вещи убирают!
- Вот свинство. Ну ладно, я, что нибудь придумаю.

«А что тут сделаешь», - думал я после. В Таньке я уверен, зачем ей, жившей, между прочим, раньше там, за забором, и неплохо жившей, эти часы? Что она ни-когда часы не носила?
Нет, ладно бы у своих. А то у старшаков! Нахрен, даже если и действительно Таня такая воровка, нарываться так? Да еще и в тумбочке оставлять потом? Я ду-маю, надо за этим Беляшом – Чебуреком посмотреть. А что еще сделаешь?



4.

- И зачем? – глухо спросил я у себя, садясь на лавку. – Даже не пожрал.
Я лег, закинув руки за голову. Что-то часто стал я посещать эту комнату под лестницей. Но, черт возьми, как это терпеть?
А что произошло. Ну, дал я в ухо. Так за дело. Шел в столовую, смотрю Веня, стукачок наш, со своим шакалом, Павликом, малого какого-то в углу зажали. Яс-ное дело, булочек, конфет хотят. Самого так зажимали, только я хрен чего выно-сил, сам съедал. Правда, потом отгребал звиздюлей, только пошли они!
А парнишка этот, из младшей группы, уже чуть не ревет. Нашли же, блин, объ-ект. Очки, лицо как у ангелочка. Хлюпик, если откровенно. Ну, это, для этих двух уродов, нормально, даже хорошо. Чем слабее, тем лучше. Да еще и вдвоем.
Что с ними разговаривать? Подошел, да звезданул Вене в ухо. Он завыл сразу. Павлик этот, стоит, испуганно смотрит. Это вам не малышню зажимать! Веня чуть очухался, и я ему еще в живот добавил. Павлик же попятился, в глазах страх. Суки. А малой стоит, глаза полные слез.
- Игорь, – подал я ему руку.
- Виталий, – пропищал малец, несмело пожимая ладонь.
- Будут еще доставать, – кивнул я на Веню с Павликом. – Скажешь.
Виталик несмело улыбнулся.
Только сел за стол, только за ложку взялся, влетает наша ведьма и цоп меня за шкирку. Быстро - же Веня доложился. Ни слова не говоря, Изюмина потащила меня к карцеру нашему, открыла дверь, взяла за шею и с силой втолкнула внутрь.
Вот теперь сижу. Как же так получается? Что, это правильно, когда у слабых последний кусок отбирают? Веня и так не худенький, нет же, еще хочется ему сладенького. Ну, урод, выйду, вешайся.
… А видно, хорошо я нашу мегеру разозлил. Опять ночевать здесь. Хорошо, что еще осень, не зима. Не так холодно.
Сон все не шел, полоска света под дверью давно погасла, а все ворочался на жестком своем ложе. Завтра контрольная по математике, а я вот готовлюсь, млять. Опять двояк схвачу. И опять Изюм истерить будет. Да и фиг с ней. Зато на душе, отлично. Поставил на место погань! Только жрать охота.
- Игорь, – услышал я вдруг шепот за дверью. Голос детский.
- Игорь, это Виталий, – вновь прошептали там.
Я соскочил с лавки, подошел к двери.
- Ты че тут ходишь? – тоже шепотом ответил я. – Сюда же хочешь?
- Я тебе тут принес. Вот, – под дверью пролез бумажный кулек.
Я поднял его, развернул. Булочка. Усмехнулся.
- Ну и нахрен? – спросил я. – Ладно, спасибо. Давай чеши отсюда.
- Ага. Ну, я пошел, – прошептал парнишка, и я услышал тихие шлепающие ша-ги. Босиком пришел.
После пайки глаза сами стали слипаться.
- Добро тянет добро, и похрен, кто, что думает, - тихо сказал я, засыпая…


… Труба какая-то. Я летел по ней, она извивалась, а я все летел. Впереди пока-зался свет.
Очутился я в пещере. Откуда-то лился мягкий неяркий свет, не оставляющий теней. Камень был на вид какой-то теплый. О, и точно теплый (это я пощупал). В дальнем конце виднелся проход.
И попал в такую же пещеру, только теперь вместо прохода с другой стороны были двери. Деревянные такие, добротные двери, даже скорее ворота.
А еще в пещере стояли две фигуры. Закованные в железные доспехи, черные как сажа. Стояли, будто статуи, только глаза выдавали, что они живые. И эти гла-за были (странно), добрые. И как есть, слева была женщина.
Я с опаской подошел ближе, а они как бухнутся на одно колено! Я чуть не убе-жал!
- Приветствуем, повелитель, – прогудели их голоса разом – Мы ждали тебя!...

…Проснулся, еще темно. Вот же, какой я! То аварии, то рыцари какие-то снят-ся! Повелителем обзывают. Сон больше не шел. Выспался, ага! И че теперь де-лать?


---

В пятницу все идем в поход. Типа, традиция, осенью ходить на берег реки, и жечь костры. Ладно, хоть за забором погуляем!
С Танькой вот что делать? Как помочь? Она уже извелась совсем. Вот ведь как бывает! Один, типа Вени, срет всем и ничего. Совесть даже не мучает. А Таньку совсем загнобили. Почему же таких как Веня не гнобят?
Почему, почему. Говно тронешь, оно вонять начинает. А нормальному челове-ку, так вести себя западло. Мучиться будет. Что же все-таки сделать?
Блин, нет, так не пойдет. Что я голову ломаю? Надо по месту смотреть, по об-становке.
Толпа свернула с дороги в лес. Блеснула между деревьев гладь реки. Блин, отошли на триста метров (ну ладно, где-то на километр) о, поход!

Только разожгли костры, как объявили эти долбанные конкурсы. Все потяну-лись на поляну. Я по привычке шел последним. Поэтому и заметил, как эта тварь Беляшная, свернула в лес, подождала пока все уйдут и обратно к вещам пошла. Это я увидел, потому что без палева пошел следом.
Вот гнида. Эта тварь порылась в сумке, явно кого-то из воспитателей, извлекла на свет божий кошелек и воровато оглядевшись, подошла и сунула его в чей-то рюкзак. Сто пудов Таньки.
Стоящая на стреме какая-то девка (воспитатели сказали, что нужно на всякий случай посторожить, и она сама вызвалась) показала ей большой палец. Ага, а это Алена наверно. Хотя, может и нет. Черт, надо этого сторожилу отвлечь и коше-лек- то перепрятать. Оп, идея.
Я пошел ко всем. Там что-то делали на поляне, прыгали, скакали. Пофиг. Так, где он? Ага, вот.
- Короче, Виталя, такое дело, – говорил я пареньку, отведя в сторону. – Нужно одному человеку помочь. Ты как?
- Так, это, – засомневался Виталий. – Что я могу?
- Тебе надо как-то отвлечь ее, – я показал на сторожиху. – А я остальное сде-лаю.
Парень задумался.
- А все равно как? – поинтересовался он.
- Лишь бы ушла. Хотя бы минут на пять.
- Есть идея! – улыбнулся Виталий…


…Я быстро ретировался обратно на поляну, перепрятав кошелек. Вот удивится Беляшина. Кто ей после этого поверит?
Однако, Виталик, рисковый пацан. Подошел к рюкзакам, типа что-то ищет, и только девка отвернулась, подскочил и пенделя отвесил!
- Я проспорил! – закричал он, когда та, офигев, повернулась.
- Я тебе сейчас, малявка проспорю! – прокричала девчонка и кинулась к нему.
Он наутек. Хорошо побежал, вряд ли догонит. «Ну и дети, однако, у нас» - ду-мал я, пробираясь к вещам и слыша удаляющиеся крики.


- Кто взял? – вопрошал директор, – Лучше сами признайтесь, ведь все вещи проверим.
Угрюмо молча, все заозирались.
- Так, ладно.
Пропажу воспитательница обнаружила сразу. Беляшина постаралась. Сумку открытой оставила. Сволочь.
Начали со старших парней. Карманы, вещи, сумки. Чисто. Перешли к нам. Сна-чала конечно и у нас парней трясли. Но не нашли ничего. Беляшиха стояла и мерзко улыбалась втихушку. Ну, ничего не долго осталось тебе улыбаться.
Лицо этой лошади вытянулось, когда в ее рюкзаке, на самом верху, обнаружи-лась искомая вещь. Она смертельно побледнела, бросила затравленный взгляд на директора, на свою воспитательницу (ее и был кошелек).
- Это не я! – пролепетала она.- Я, я…
- Вера, ну зачем? – спросила тихо воспитательница.
На поляне воцарилась мертвенная тишина.
- Это не я! – вдруг заорала эта Вера. – Это она! Она мне подбросила!
Ее палец тыкал в сторону Таньки.
- Вера, не ухудшай ложью свое положение, – проговорила снова женщина.
Лицо Беляша пошло пятнами. Она глазами больной коровы, глядела вокруг и натыкалась лишь на осуждающие (и довольные) взгляды. Когда она посмотрела на меня, я не удержался и, улыбнувшись во весь рот, игриво ей подмигнул. Она аж вздрогнула.
- Ну что Михаил Львович, инцидент исчерпан? – спросила воспитательница у директора.
- Здесь да, – ответил он. – Об остальном позже поговорим. У меня в кабинете.
Его взгляд, упертый в эту лошадину, не обещал ничего хорошего. Та будто сдулась, сразу вдвое уменьшилась.
- Клево! – сказал сзади кто-то.
Я обернулся и увидел Виталика. Он стоял и улыбался.
- Да! – произнес я. – Спасибо!
- Не за что, – важно ответил мальчик. – Если, что обращайся!



5.

«Догулял под дождем». Кашель вновь сотряс тело. Теперь уколы тыкать будут. Уазик свернул с дороги и въехал во двор больницы.
Палата была большой, светлой. И до отказа забитой. Койка свободна только одна, возле окна. В принципе неплохо.
- Давай ложись, – мягко сказала медсестра. – Доктор сам придет потом, по-смотрит.
Я без сил повалился на кровать. Знобило. Через пол часа в палату зашел высо-кий мужчина, в белом халате.
- Так, понятно, – сказал он, послушав меня. – Вовремя тебя привезли. Еще бы чуть-чуть и воспаление!
Дня через три стало лучше. Кашель стал намного реже, уже не выворачивал внутренности. Жар спал. Почти хорошо себя чувствовал. Появились и проблемы.
- Слышь? – подошел ко мне как-то утром какой-то парень. – Давай койками махнемся?
- Зачем? – удивился я.
- Да мне возле двери надоело, – парень принял нагловато-насмешливый взгляд. – Хочу возле окна.
Меня взяла злость. Да, он чуть постарше. Да, крупнее. И наглее. Но какого хре-на? А потом он захочет обратно, так и буду бегать.
- Я тоже хочу возле окна, – мрачно ответил я.
- Ты че, не понял?! – повысил тот голос. – Иди туда, говорю!
- А давай лучше ты пойдешь? – в детдоме научился отвечать. – К двери и даль-ше?
- Че?! – буквально взревел парень.
И тут же засипел, сложившись в три погибели. Почему качки эти, все время за-бывают про яйца?
- Ты че, сука! – сдавленно произнес он. – Я ж тебе!
…- Да, да! – ответил я иронично. – Ты мне, я тебе.
Я встал и вышел из палаты. Постоял у окна в конце коридора, за которым шу-мел сосновый лес. Я так хотел туда сходить, что даже запах чувствовал хвойный. А вот мысли, неспешно крутились вокруг произошедшего.
Так, сейчас он себя накачает, потом пойдет искать, потом сам ляжет на мою кровать. Ну и хрен с ним. Видит бог, не хотел я. Просто некоторым дебилам, нуж-но непременно кого-нибудь унизить.
Ну, точно! Я зашел и увидел, как это тело, прямо в тапках взгромоздилось на мою кровать. «Учишь, учишь, все без толку», - подумал я, подхватывая табурет.
Он еле успел увернуться от удара.
- Ты че, псих! – заорал он. – Совсем охренел?!
Я лишь зловеще улыбнулся. Вот так! А то, хочу! Я тебе враз хотелку отломаю!
- Пошел отсюда, – прошипел я.
Вот, и надо было ему это? Как теперь выкручиваться? Уйти – показать, что ис-пугался, быкануть – получить по голове табуретом.
Тут вошла медсестра. Он, получив законное основание уйти, как говорится с честью (хотя откуда это у него) встал, процедив:
- Потом поговорим.
Ага, сейчас! Прямо бегу спотыкаюсь!
На следующий день этого бычка выписали. Наверно посчитали, что уже здоров, раз на людей скачет.
В палате стало ощутимо легче. Видимо он уже всех достал. Заведется вот гнида такая, всем настроение портит!
Оставшиеся две недели прошли клево. Ел и спал. Спал и ел. Давно так небыло. На улице тем временем ощутимо похолодало, лужи почти не оттаивали. Скоро ноябрь не мудрено…


---

…Я опять очутился в той пещере с рыцарями. Они грохнули кулаками в грудь.
- Повелитель!
- Ага! – также ответил я.
Странная история с этими пещерами. Иногда мне казалось, что это плод моего больного воображения. Но иногда вещи, появляющиеся там, я просто не знал. Что это, откуда здесь.
Я прошел сквозь ворота, и очутился на улицах какого-то города. Вышел я из дверей какого-то дома. По улице туда-сюда ходили люди. Мужчины в грубых одеждах, разных цветов, женщины в длинных платьях.
Я встал, открыв рот, когда мимо меня прошли мужчины в форме гвардейцев кардинала! Так, все. Крыша свистит. Вдруг сзади кашлянули. Я обернулся и уви-дел человека в длинной одежде типа рясы, с капюшоном.
- Приветствую, повелитель, – донеслось из капюшона. – Я рад, что ты вернул-ся…

6.

- Кто?! – проревел я.
Вот не думал, что так могу разозлиться. Виталик стоял, отсвечивая двумя бланшами. Я только вернулся из больницы, только зашел в здание. Твою мать!
Паренек молчал, уставясь в пол. Так, ясно, вокруг одни партизаны!
Я пошел в сторону наших спален. И так знаю кто. Веня, подлая скотина, кто ж еще! Почувствовал, сука, волю! Сейчас я его закопаю!
Из дверей воспитательской вышла Изюмина.
- А ну ка, стоять, Савалов! – провизжала она.
- Да иди ты в жопу! – во! Это я что ли сказал?
- Что? – эта ведьма от неожиданности, аж охрипла.
Я обогнул ее, как столб и ломанулся бегом в спальню. Пинком распахнул две-ри. Веня сидел на кровати, и что-то точил. Так и вскочил, кашляя. Подавился, су-чонок! Ну, я тебе сейчас постучу!
Тук! – мой кулак врезался ему в переносицу.
Только так ножками вверх полетел. Я подскочил, уселся верхом. На, блядь, на!
Голова Вени моталась из стороны в сторону. Полетела кровь из разбитых носа и губ. Краем глаза я заметил, летящую ко мне Изюмину.
Хоп! – нагнулся я, и вместо того чтобы ухватить меня за шею, ее рука провали-вается в пустоту, а она летит на пол, сбивая по пути табуретки.
Веня слабо мычит, поводя вокруг мутным взглядом. Я наткнулся глазами на кусок булки.
- На жри! – проорал я, вбивая этот кусок ему в рот. Увлекся этим куском дерь-ма, не уследил за вторым противником. Эта ведьма подлетела и залепила мне, не шутейно, кулаком! Прямо в ухо! Я откатился в сторону, вскочил. Ее рука со скрю-ченными пальцами летела схватить меня за волосы. Только и успел назад откло-нится. Ее когти царапнули по лицу. В глазу тотчас же зажгло.
Ха! – выбросил я ногу вперед.
Удачно попал. Прям в живот. Баба охнула и согнулась. Веня на четвереньках пытался отползти в сторону.
Ах, какой удар! Как по мячу, с оттяжкой, аж пополам согнулся.
- Сучонок! – визг сзади.
Добралась таки до волос! Какая боль! Моя голова с глухим стуком впечаталась в пол. Последнее, что видел перед темнотой, перекошенное лицо Изюмины.


---

- Ну, что, как он? – донесся голос откуда-то издалека.
- Стабильно, – ответил ему другой. – Гематома поверхностная. Скоро очнется…

…- Быстрей! – чей-то голос. – Еще живой!
Хлопнули дверцы, рявкнул мотор. Завыла сирена. В глаз ударил ослепительный свет.
- Зрачок реагирует! – крикнули слева.
Вдруг резко хлопнуло, будто сломали железный прут. Темнота рассеялась. Он висел над людьми, склонившимися над чем-то.
- Пульс нитевидный! – крикнула какая-то девушка
- Черт! – бородатый мужчина привстал и стал ритмично давить двумя руками.
- Вдох!
- Раз, два, три…

…Вновь темно. Немного потряхивает, куда-то вроде везут.
- Черепно-мозговая! – заорали сбоку.
- На стол! Давай! Откуда?!
- С ДТП, еле довезли!
- Быстро вентиляцию!...
…- Ну парень, давай, – бормотали сбоку. – Разряд!...
… - Ну как же вы так?! – старческий голос. – В больницу, быстрей!
… - Игорь! – мальчишеский, ужасно знакомый голос. – Игорь!...


---

…Игорь, – спокойный мужской голос. – Игорь, давай просыпайся.
Я открыл глаза. Передо мной сидел бородатый мужчина и улыбался. Опа, да это же наш директор. В его глазах было немного смущения.
- Здравствуйте Михаил Львович, – сипло произнес я.
- Напугал ты нас, – грустно улыбался мужчина.
- Я это. Не хотел я, – запинаясь, произнес я. – Просто там…
- Успокойся, – положил мне руку на плечо директор. – Лежи. Я все знаю.
- Да? – удивился я.
- Да, – ответил мужчина.
Он пристально посмотрел мне в глаза.
- Ты был прав, Игорь, – произнес он медленно…


---

Я проводил взглядом фигуру, медленно бредущую к воротам.
Будто специально ее не увольняли, пока я не вернусь из больницы. И глядя в зло поблескивающие глаза, я нисколько не жалел, что ее выгоняют. Не я это все затеял.
Изюмина, не оборачиваясь, вышла из ворот и свернула налево. Вот и все.
Соскочив со спинки лавки (мокро, холодно, вот на спинке и сидел) я двинул на занятия.
Все хорошо, но голова иногда побаливает. Хорошо меня эта ведьма в пол впе-чатала. Ну да прошлое уже это. Веня после этого в мою сторону даже глядеть бо-ится. И правильно, дерьмо должно знать свое место!
Виталька пытался шустрить для меня, но я это жестко пресек. Вот только шес-терок мне не хватало! Для чего тогда Веню бил? Вот это я ему и объяснил. пар-нишка задумался
На дворе стоял январь. Славно я в больничке повалялся. Весь декабрь и новый год. Ладно хоть пропустил немного, каникулы были. Все равно догонять немало.
Странная только фигня иногда со зрением творилась. Когда долго смотрю в од-ну точку, какие-то искорки золотые начинают вокруг сверкать. Наверно еще не до конца прошло. Дай бог, вылечусь, пройдет. Может быть.
Февраль с мартом пролетели как миг. Пока догнал всех, не до развлечений бы-ло. Не хотелось на лето оставаться!
Каникулы весенние провалялся в постели. Новая воспиталка не гоняла по пус-тякам таким, вообще ниче так, женщина, с пониманием. И добрее в сто раз. За-бавно было наблюдать, как к ней Веня подкатывал. И так и эдак. Но Любовь Юрь-евна оказалась нашим человеком. Послала, хоть и мягко.
Она и ко мне как-то подошла. Села на соседнюю кровать, улыбнулась. Я тоже сел.
- Что ты, Игорь, тут один? Все пошли на улицу.
- Не знаю. Неохота, – пожал я плечами.
- Понятно, – женщина разгладила одеяло. – Я гляжу ты больше один? Почему так?
- Нравится! – ответил я с вызовом.
- Понятно.
Женщина помолчала.
- А давай дружить, – вдруг сказала она.
- В смысле? - насторожился я.
- В смысле, будь моим другом! – она протянула мне ладошку.
- Я не стукач, – быстро ответил я.
- Я тебя и не прошу стучать. Просто дружить.
Я внимательно посмотрел ей в глаза. Женщина не отвела взгляд, смотрела, от-крыто, без иронии.
- Ладно, – осторожно пожал я ее руку.
- Вот и хорошо! – засмеялась Любовь Юрьевна.
Тут до меня дошло, что она сама-то очень молода. Лет двадцать.
- Знаешь, я хотела тебя попросить, – задумчиво произнесла она.
- Что? – опять поднялось подозрение.
- Ты когда уходишь из корпуса, мне говори куда, хорошо? А то я волнуюсь.
- Хорошо, – чуть усмехнулся я.
Тут опять у меня засверкали эти золотинки. Я потряс головой, вроде прошло. Поднял глаза. И чуть не заорал!
Вокруг девушки полыхало пламя! Зеленое, с желтыми язычками, ослепитель-ное! И красивое до безумия! Да что же это такое!!!
Я зажмурился.
- С тобой все нормально? – голос был взволнованный.
Ее рука коснулась моего лба.
Я открыл глаза. Пламя исчезло. Фу ты! Что же со мной такое?!
- Ты в порядке? – лицо Любовь Юрьевны было озабочено-серьезное.
- Да. Просто иногда бывает. В глазах темнеет. Врачи говорят, пройдет.
- Напугал ты меня, – облегченно выдохнула девушка. – Ну ладно, валяйся даль-ше!
- А у вас нет, никакой книжки? – спросил я.
- Так, что же ты? Сходи в библиотеку, – улыбнулась воспитательница.
- Да там неинтересные. Или рваные, – посетовал я.
- Хорошо. Завтра принесу, – кивнула девушка вставая.
Она ушла, а я прилег и задумался. Что же это со мной было то, а?



7.

Я был единственным парнем в этом кружке. Что-то не пользовалась живопись у парней популярностью. Да я и сам не знаю, зачем пошел сюда. Так, время убить. Лето уже, но не жарко. Ветер какой-то холодный.
Девчонки смеялись, глядя на меня. Блин, уйти что ли?
- Здравствуйте, дети, – к нам подошел уже не молодой мужчина, полноватый, но не сильно. – Вы ко мне?
- Да, на живопись! – бойко ответила девчонка в красной майке.
- Тогда заходите, – добродушно улыбнулся мужчина.


- Начнем мы с натюрморта, – сказал Илья Андреевич, выставляя на стол вазу, два яблока и кружку.
- Рисуйте, как умеете, а я потом посмотрю, чему вас каждого надо учить.
Вот–те на. Я думал, он сейчас начнет загонять, как кисточку держать (как наша, говорят, учительша по рисованию делала). А он вот так, вот. Интересно.
Как же начать? Я посмотрел на белый лист. Начертил линии, которые будут столом. Я сидел позади всех, поэтому начал заглядывать, как рисуют другие. Вот, девчонка прямо впереди, рисует сначала яблоки. А, ну так они впереди! Типа за-крывать будут. Голимое черчение!
Нарисовал, как умел карандашом контуры яблок. Так по логике дальше вазу нужно.
Кое-как, коряво, изобразил вазу. Блин, как хреново-то. Ладно. Так теперь круж-ку…

---

… - Так, это чья? – показал мужчина мой рисунок.
Я поднял руку, немного краснея. Так себе, конечно, но как смог.
- Так ваша, да? – он ко всем почему-то на вы обращался. – Конечно не Перов, но…
Вокруг засмеялись негромко.
- Но, в общем, можете, можете. Главное, вы смогли передать перспективу! А это считайте половина дело!
Он взял следующую…


… Вообще он оригинально вел кружок. Вслед за натюрмортами, на следующий день, рисовали куб. простой куб, лежащий на столе. Он ходил по рядам, и смотрел как мы рисуем. Подошел и ко мне.
- Отлично, отлично, – прокомментировал он мое творение. – Теперь обозначьте светотень.
- Это как?
- Вот смотрите, – он нарисовал на моем листе маленький куб. – Хотя нет, всем скажу.
Он подошел к доске. Взял мел и нарисовал куб.
- При рисовании предметов, очень важно знать, откуда падает свет, – начал он…


… Меня зацепило. Реально зацепило рисование. Блин, я будто не учился, а вспоминал, как нужно все делать. Предлагаемые Ильей Андреевичем объекты мне быстро надоели, и я стал рисовать пейзажи, что видел за окном.
- Вы быстро прогрессируете, Игорь, – говорил Илья Андреевич. – Вы раньше не учились рисовать?
- Нет, – мотал я головой. – Только здесь.
Занятия были не каждый день. Через один. В свободное время, я мотался по пе-риметру, выискивая интересные картинки. У меня реально получалось. Я сам не понимал, как это выходит, просто линия за линией, повторял, что видел, а потом, Опа! Вот она картиночка!
В конце июля решился на поиск подальше. Любовь Юрьевна куда-то отпроси-лась, так что я ее не подставлю, если что. Перебрался через забор и направил сто-пы к тому месту, куда мы в «поход» ходили.

Это было потрясно. Ушел я часа в три дня, на место попал в четыре. Пока ис-кал, как говорил Андреич, ракурс, наступил вечер.
Честно говоря, я забыл про время, когда увидел этот закат! Карандаш сам летал по листу. Я запоминал каждый оттенок, чтобы потом, по эскизу нарисовать вели-чие этой картины! В какой-то момент, меня так захватило действо, что я букваль-но кровью готов был рисовать, это алое сияние! Я буквально чуть не рыдал, что у меня с собой нет красок!
Такой подъем! Я никогда не испытывал, такого трепета. Алые лучи казалось, плавили мое тело, делая его податливым, и наполняя его величием закатного пла-мени! Мне казалось, что вот-вот, и я взлечу с этого холма, на котором стоял!
С моих губ не сходила широкая улыбка, и странные мысли пронзали меня. Хо-телось умереть, умереть, чтобы моя душа вечно жила в этом буйстве алых тонов! Казалось, сделай шаг и скользнешь по алому клинку, навсегда растворившись в мощи закатного огня! ...

…Очнулся я лежащим вниз лицом, уткнувшись в траву. Под рукой зашуршал альбом, где я делал эскиз. Не глядя, сунул его в рюкзак. Темно. Черт, сколько же времени?! Я вообще офигел от себя. Взять и уснуть! Я слетел с холма и быстрым шагом двинул назад…

…В темноте привычная дорога пугала. Я и не думал, что-же ночью так напу-гать может. Я шел, буквально обмирая от страха. Мне казалось, что по бокам про-носились, какие-то тени, то слева, то справа. Но я боялся даже повернуть голову. И все прибавлял шаг. Вскоре я уже почти бежал.
Вдруг слева, сзади громко затрещали кусты. Вот тут я форсаж и врубил! Я на-верно касался земли только кончиками кроссовок! Сзади треск тоже не отставал. Не знаю, что со мной было, я летел как птица, и орал как сирена! Или мне только казалось, что орал. Я вообще ту ночь помню смутно. Как забор перелетел? Как добрался до корпуса? Вылетело напрочь. Остановился только под фонарем у вхо-да. Не оборачиваясь, зашел внутрь. Все уже спали…

…Следующий день просто выпал из памяти. Точнее он запомнился кусками, не связанными друг с другом. Я нашел ватман, попросил ключ от нашего карцера.
Мазки, длинные, короткие. Белый лист дрожал под кистью, как живой, будто впитывая огонь, который струился из рук. Я ругался сквозь зубы на медленность, с которой рисую, на тело, которое решило устать и хотело в туалет. На лампу на-стольную, которую уволок как-то из воспитательской. Она все время светила не туда, сволочь! Кто-то приходил, кажется. Стоял рядом, уходил.
А кисть все летала по листу. Мне казалось, что я слышал какую-то музыку, да-лекую-далекую, удивительно помогающую мне, именно такая, какая была нужна. Я чувствовал, что иногда по лицу бегут слезы, а может. А ладно…
Проснулся я здесь же, на лавке. Как лег спать? Когда? Лист ватмана был на-крыт какой-то простыней. Я почему-то не желал смотреть, что получилось. Так и пошел с ним…

…- Вот Илья Андреевич, посмотрите, – я пришел, а занятия уже идут.
Мужчина удивленно посмотрел на меня.
- Ну, показывайте, – кивнул он.
Я как-то равнодушно поставил на подставку для холстов лист ватмана, прикре-пленный к картону. Для твердости. Снял ткань. И также равнодушно отошел.
- Мамочки! – ахнул кто-то из девчонок.
В комнате будто реально закат пошел. Не знаю, как так получилось. Казалось, будто смотришь в окно, открытое, на холм, на закат.
- Смотри, а облака словно движутся! – сдавленно прошептал кто-то.
Мужчина медленно встал со стула.
- Я ничего говорить не буду, – тихо произнес он. – Но лично у меня, такое ощу-щение, что я чувствую запах трав и свежесть идущую с реки.
Он помолчал, глядя на картину.
- Спасибо, коллега, – добавил он, не смотря в глаза.


8.

- Совсем ты меня забыл, с этим рисованием, – попеняла мне Таня.
Я виновато развел руки. Есть такое дело. Но странная фигня, после той, закат-ной картины жгучее желание рисовать пропало. Нет, рисовать вовсе, я не пере-стал. На занятия ходил, все путем. Но как раньше, запоем, не бегал, выбирая, что нарисовать.
А между тем до этой страсти (да и во время нее) были поцелуи. Мои первые и не очень умелые, но чрезвычайно притягательные.
- Пойдем куда-нибудь, – прошептала девушка. – Подальше.
Она сидела у меня на коленях, и мы опять целовались. Какое – же пьянящее чувство, вызывает простое прикосновение губ! Что в этом есть? Что за рецепторы сокрыты под этой алой кожей?
Еще я опасался одного. Во время этого всего, я прекращал думать. Прекращал и все. Ни одной мысли. Как в пустой бочке. А прекращал думать, появлялись эти долбаные искорки.
- Пойдем в подвал? – предложила вдруг Таня.
Как-то странно ее глаза блестели при этом.
- Пойдем, – согласился я.
За это время я натаскал туда матрасов старых и теперь там можно было и пова-ляться в свое удовольствие.
Вот мы и валялись. Таня лежала почти на мне, я обнимал ее за талию. Сердце гулко и часто билось, ее грудь прижималась к моему телу и ее глаза блестели в свете костра (так, для света зажег).
- Знаешь, о чем я думаю? – спросила она, оторвав свои губы от моих.
- И о чем?
- О том, что ты туповат. Местами.
- Смелое заявление. Доказательства?
Она снова практически впилась в мои губы долгим поцелуем. Ее рука расстег-нула ремень брюк. Сердце стремительно ухнуло вниз. Она передвинула мою руку с талии на, гм, ягодицу. Какая – то пьянящая волна ударила в голову. Руки немно-го подрагивали.
- Ну, так и будешь просто лежать? – улыбка ироничная, голос слегка с хрипот-цой.
- Я правильно понял? – спросил я, еще не в силах поверить в свое счастье.
- Вот. Я же говорю, что ты тупой! – притворно рассердилась девушка.
Я облизал пересохшие губы, нашаривая в кармане квадратик. Саня два дня на-зад сунул мне это резиновое изделие. Как это он вовремя сделал!
Я коснулся рукой груди, затаив дыхание. Вот это кайф! Ее рубашка, или как там это называется, распахнулась, открывая чашки черного лифчика.
О! Да–да! Груди слегка дрогнули, когда упал поддерживающий их бюстгаль-тер. Я замер, потом медленно склонился и поцеловал каждый сосок.
Таня открыла глаза, подернутые поволокой.
-Еще раз так сделай, – попросила она. – Ах!
Я принялся целовать эти спелые вишенки, иногда обводя подрагивающую плоть языком. Девушка прерывисто дышала, часто-часто, иногда слышался еле слышный стон.
У меня реально начало сносить крышу. Пуговицу на своих джинсах я едва не оторвал. Сдернул их вниз, вместе с плавками. У меня стоял, как врезанный из де-рева.
- Большой, – вдруг сказала Таня. – А так маленький.
- Ты то откуда знаешь?
- Ой, тоже мне, тайна! – фыркнула она.
Она протянула руку и осторожно коснулась моего напряженного органа. Он качнулся, а по телу прокатилось очень приятное чувство.
- Слушай, а как же мы … Ну что бы, … - вдруг спохватилась она
- Все путем, – успокоил я ее, показывая квадратик.
Я завис на вытянутых руках над ней. Таня прикрыла глаза.
- М-м! – я попал куда нужно. Но что-то стон, нифига не наслаждения. Я замер, когда она дернулся подо мной.
Я принялся вновь целовать ее грудь, губы, живот. Почувствовав как пропадает эта одеревенелость, исчезает гримаса боли с лица. Ага! …

… - Давай хоть оденемся? – сказала Таня. – Что-то прохладно.
Она полезла за одеждой, по пути задев кое-что, что было еще в презервативе. Лень снимать, такая нега, блаженство, пальцем шевелить неохота.
- Еще одиннадцать, – сказала она, доставая часы. – Куча времени…

---

… - Что это? – сказал я, озираясь. – Где я?
- Это гостиная, – ответил кто-то сзади.
Я обернулся и увидел высокого парня, задумчиво глядящего на меня. Его длин-ные волосы рассыпались по широким плечам. Он был одет в странную облегаю-щую одежду, отливающую металлическим блеском, глубокого черного цвета.
Мы стояли по колено в каком-то странном лучистом свете, какого серебристого оттенка. Насколько хватало глаз, во все стороны тянулась ровная как стол равни-на, сияющая серебром.
- Здравствуйте, – сказал я первое, что пришло в голову.
Парень усмехнулся и, отвечая на приветствие, кивнул.
- А что это? – показал я рукой вокруг.
- Гостиная. Говорю же, – улыбка не сходила с его губ. – Здесь встречаются те, кто знает, как сюда попасть.
- Но я не знаю, – возразил я.
- То-то и оно, – ответил он. – Обычно сначала узнают способ, а потом прихо-дят. А не наоборот.
- А для чего она? – спросил я.
- Здесь можно вообразить все, что угодно. И это появится.
В его руке вдруг возник японский кривой меч. Катана, кажется. Возник и про-пал.
- А зачем это воображать?
- Многие, например, отсюда начинают свой путь, – ответил он. – Представляют его и вперед.
- Что за путь? Куда?
- Куда кто хочет. Точнее куда надо. Иногда здесь и битвы происходят.
- Битвы? – во рту пересохло.
Парень кивнул.
- И за что бьются?
- По разному. Иногда, так, типа спарринга. Иногда и без шуток, всерьез хле-щутся. За силу.
- Это типа, как в «Матрице»? – спросил я.
- Это скорее в «Матрице», как здесь, – ответил он. – Кто-то решил описать это место, вот фильм и получился.
Мне внезапно стало плохо. Затошнило, заболела голова.
- Что-то мне не хорошо, – пробормотал я.
- Все в порядке. У тебя просто кончается энергия. Скоро ты проснешься.
- И что потом? – через силу спросил я.
- Года на полтора, два станешь обычным человеком. Ну, почти.
- А потом? – мне становилось все хуже.
- А потом, Игорь, мы встретимся. Мы рядом живем. Там.
Он показал куда-то вниз.
- Я тебя уже обнаружил. Так что не переживай.
- Как вас зовут? – я почти хрипел.
- Алексей…
Я кивнул не в силах ответить. Меня бросило навзничь, в глазах потемнело, я почувствовал, что лечу куда-то вниз…

…- Вставай, Игорь, – меня трясли за плечо. – Игорь.
Я открыл глаза. Танька, подвал.
- Ну, ты и спать! – сказала она. – Уже шесть, пойдем.
- Алексей, – прошептал я.
- Что? – обернулась девушка.
- Ничего. Так, приснилось. Пойдем, – я встал и, застегнув рубаху, двинул за ней…


9.

Дрожащими руками я закрыл тетрадь. Может, перепутали? Конечно, ведь как иначе-то? Тетрадки с историями болезней, вдруг покатились с сидения, и с тихим шлепком упав на пол, веером раскатились вокруг.
Савалов Игорь Максимович – чернели буквы на той, которая была в руках. Я вновь открыл историю, листнул страницу. Но как?! Как такое может быть?!
- Ой! – вышедшая из какого-то кабинета медсестра наткнулась на лежащие тет-ради.
Меня же будто парализовало. Что это? Вот, что это?
…Дз – аутизм,… - выхватили глаза. Под сердцем заныло, будто воткнули нож. Спицу раскаленную!
- Что такое, Лиза? – донесся из кабинета мужской голос.
- Да тут, – девушка посмотрела на меня. – Истории принесли.
Она подошла ко мне, нагнулась, потрясла за плечо..
- Эй, парень, что с тобой?
Ее голос доносился откуда-то издалека. Я видел ее встревоженное лицо, нахму-ренные брови, под белым колпаком.
«Что это? Чья это глупая шутка? - билась мысль. – Зачем? Зачем!!!?»
- Андрей Алексеевич, вот, – сказала девушка, к кому-то обернувшись – сидит, молчит.
Послышались шаги.
- Ох, ты, – вдруг сказал мужчина. – Как нехорошо-то!
- Игорь! – меня вновь затрясли – Игорь!
Я с трудом сфокусировал взгляд перед собой.
- Кто ему дал?! – он поднял, выпавшую у меня из рук историю болезни.
- Не знаю, – ответила девушка откуда-то сбоку. – Наверно Алена опять.
- Как нехорошо! Нехорошо! Давай, в кабинет его заводим!
Стул подо мной оказался мягким. А, это не стул. Кушетка.
- Давай, пей парень, – мне сунули в руку стакан.
Я недоуменно посмотрел на него. Поднял механически руку, выпил.
- Зачем ты это прочитал, – тихо пробормотал доктор. – Жил, да жил бы себе.
Комната вдруг крутнулась в бок. Я подставил руку. Голова глухо стукнулась о стену позади…
…- Очнулся Андрей Алексеевич, – голос женский, знакомый.
- Хорошо, Лиза, – послышались приближающиеся шаги.
В носу противно свербило от какого-то запаха. Затекла шея и спина.
Чуть не застонав, я сел. В глазах все расплывалось.
- Ну что, Игорь? – спросил меня невысокий старичок с бородкой.
- Фигово, – честно ответил я. – Что со мной?
Тот вздохнул, побарабанил пальцами сложенных на груди рук.
- Вот, – он показал тетрадь, поднимая ее со стола за спиной. – Ты это прочел, помнишь?
В голове пронесся раскаленный ветер. Меня бросило в жар.
- Видно придется рассказать тебе, – сокрушенно покачал он головой.

Автобус гремел расхлебанными дверями. Время от времени Любовь Юрьевна с тревогой оборачивалась на меня. Я кивал ей, что все в норме. В норме…

…- В моей практике это уникальный случай, – говорил Андрей Алексеевич. – От такого не вылечиваются, это необратимо.
Он пожевал губами.
- Что ты помнишь до десяти лет? – задал он вопрос.
- Садик помню, школу, – ответил я глухо.
- Это поразительно! – мужчина всплеснул руками. – Фантомные воспоминания такой детальности! Поразительно!
- Доктор, вот как… Что это? – кивнул я на тетрадь, совершенно пропустив сло-ва доктора мимо ушей. – Почему там написано, что у меня какой-то аутизм? Что это за фигня?
- Понимаешь, Игорь, – терпеливо проговорил доктор. – Аутизм, это… как бы тебе сказать… Это когда человек не реагирует на то, что происходит вокруг про-исходит.
- Так это я что, дебил что-ли?
- Нет, Игорь. Дебил – это когда неправильная реакция на внешние раздражите-ли. А у тебя никакой не было. Такие дети просто сидят и ничего не делают. Если коротко.
- И что? Я ничего не понимаю, – мой мозг просто кипел!
- В какой-то момент времени такие дети могут даже погибнуть, – он помор-щился глядя на меня. – Просто так. Упасть, подавиться. Могут просто перестать дышать даже!
- Доктор! – взмолился я. – Со мной-то, что?
Доктор кинул на меня испытующий взгляд.
- Ты упал. Просто упал. Ударился затылком. Сильно.
Я невольно пощупал шрам на голове.
- Доктор, но... Но как!! Я не помню этого!!
- Если бы я знал, как, ... – вздохнул мужчина. – Я бы наверно Нобелевским лау-реатом стал.
Он немного помолчал.
- В больнице после операции, ты вдруг заговорил. Я тогда вас, детишек в смыс-ле таких, вел. И детдом ваш, тот, специальный. Прихожу тебя посмотреть, и вижу картину. Ты сидишь, и ешь. САМ понимаешь?
- Я глазам своим не поверил. Ты демонстрировал реакции абсолютно нормаль-ного ребенка. Реагировал на людей, предметы, следил за движениями. Совершал все действия, которые характерны для такого возраста! Только жаловался на сны.
- Сны?! – поразился я. – И что с ними?!
- Ты кричал во сне. Звал кого-то. Каждую ночь. Однажды даже под кровать за-полз. Я положительно растерялся тогда…
- Когда зажила твоя голова, – продолжил врач. – Я перевел тебя в свое отделе-ние, для наблюдения. Тебе давали легкие успокоительные. Ты постепенно пере-стал кричать, спать стал спокойнее. Но все время спрашивал про маму с папой. И брата. Костю кажется. Но их у тебя никогда не было. Я даже растерялся тогда…
- Как не было?! – в груди у меня противно захолодело. – Но… Но я же помню! Я … не смог я закончить фразы. Колючий комок застрял в горле.
- Кто знает? – пожал плечами мужчина. – Но факт, что родителей и брата у тебя никогда не было.
- Но как так, доктор! – из моих глаз все–же потекли слезы. – Я же их помню! Как же так! Как так?!
Я вскочил на ноги, потрясая кистями.
- Я помню воспитательницу в садике, школу!!! Я же помню!!! И что, этого ни-когда не было?!!
Андрей Алексеич досадливо крякнул.
- Понимаешь, – медленно сказал он. – Я бы и рад сказать, что было. Но…
Он развел руками.
Я уставился невидящим взглядом в пол. Прошлое. Я перебирал картины про-шлого. Как же так?! Почему я не помнил, как я получил шрам, больницы. Все же это записано! А я не помнил! Без сил рухнул на кушетку. Но как, так? Вот мама, стоя на кухне у плиты, улыбается мне, жаря свои безумно вкусные оладьи. Вот отец, запускает кораблик, весной по ручью? И Костя, мой брат. Близнец! Показы-вает мне на заросли малины у соседей. А наш дом, на тенистой тихой улочке? А машина отца, красная! А девочка Лера, соседка у бабушки, куда мы ездили ле-том…
И я не помню до десяти никаких детских домов и больниц! И этого доктора то-же!
- Мозг иногда выкидывает потрясающие фортеля, – журчал голос врача. - Ук-рываясь от того, что может навредить. Он может отключать память, придумывать того, что не было. Или вводить этакий полусон, когда человек все видит, но не реагирует.
Доктор откинулся на стуле.
- Я думаю твой разум, очнувшись или заработав, в целях самосохранения при-думал эту историю с семьей. Чтобы удержаться в реальности. Чего больше всего хочется ребенку не имеющего родных?
- Что-же мне делать-то теперь? – спросил я после долгой паузы.
- Ничего, – сказал доктор. – Живи, как жил. Главное, что сейчас с тобой все нормально.
- Доктор. а я не псих?
- Нет! - рассмеялся врач. – Ты абсолютно нормален. Некоторые люди, истории и похлеще придумывают. И главное, сами в них верят!


---

Не по-летнему холодный ветер, неприятно холодил тело. С утра шел дождь, и с листьев иногда еще срывались вниз, тяжелые прозрачные капли. Погода будто напоминала, что лето кончается, уже не за горами осень.
Таня молчала, глядя на мужчину идущего от главного здания.
- Идет, – сказал я.
- Да, – ответила девушка.
Мужчина был среднего роста, одетый в простую, даже бедную одежду. Щеку его справа, рассекал лиловый рубец шрама. На руках вздувались вены.
- Что теперь будет? – спросила Таня.
- Жить будете, – ответил я. – Дома лучше, чем здесь.
Таня вздохнула, не глядя на меня.
- Да, ты наверно прав.
- Слушай, но никто не запрещает – же, приходить в гости! – успокоил я ее.
- Точно! – впервые за это день улыбнулась девушка. – А я себе надумала!
Мужчина тем временем подошел вплотную, посмотрел на меня жестким взгля-дом серых глаз
- Это Игорь, пап, – сказала Таня.
Мужчина посмотрел на меня заметно потеплевшим взглядом.
- Иван Анатольевич, – подал он руку.
Я пожал ее…

… Я не стал ждать, пока они сядут на автобус (остановка было видна от ворот). Пока Таня отвернулась, я быстро шагнул за стену, скрывшую меня из виду. не-смотря на внешнее спокойствие, внутри будто вынули все и гулял холодный ве-тер.
Прямым ходом, мимо корпусов, я направился к своему укромному месту. В подвал.
Там, сидя на старых матрасах, я сжигал душу воспоминаниями. Вот была она рядом, даже не задумывался, как она стала мне дорога, сколько она занимала мес-та в моей жизни. Оказалась много. Вот почему так? Почему эта гребаная судьба отбирает раз за разом все самое ценное, что есть в моей серой жизни!
Но, что ей здесь оставаться, что-ли? – внезапно рассердился я на себя – в этих унылых стенах. Среди этих «доброжелательных» людей? У нее есть отец, он лю-бит ее, он пришел за ней, сразу как вышел. А я что? Сижу тут, рассуждаю как… как… Как скотина последняя! Плохо МНЕ! Жалею СЕБЯ!
Плохо. Плохо мне. Очень…

Как я уснул, не понял. Темнота перед глазами превратилась в трубу, по которой я летел с огромной скоростью. Серые стены плавно изгибались во все стороны…
… Все также, по колено в каком-то сиянии, но в густом, густейшем, молочном тумане. Ни одного звука, кроме моего дыхания и стука сердца.
Пожав плечами, я пошел вперед.
Как очутился на улице какого-то города, я не заметил. Вдруг из тумана просту-пили контуры зданий, а ноги уже шагали по вполне обычному асфальту. Я оста-новился и огляделся. Туман отступил на приличное расстояние, но верхушки многоэтажек и небо скрывались в мутной пелене...
Тротуар шел вниз, с холма, упирался в дорогу, идущую поперек него, на кото-рой была начерчена пешеходная зебра.
Я подошел к переходу. Светофор не горел, а впрочем, он и не был нужен. Доро-га была пуста и тиха.
На другой стороне дороги полуоткрытые железные ворота вели во двор какого-то учреждения. Судя по парку за зданиями, это больница.
Асфальтированная дорожка шла вокруг стен, а от нее, вниз, к виднеющейся за деревьями водной глади, шла довольно-таки широкая тропинка.
Она упиралась в настил моста, перекинутого через ручей, даже скорее неболь-шую речку. На перилах моста были, зачем-то пристегнуты замки, обычные навес-ные замки. На некоторых были написаны имена.
За мостом тропинка раздваивалась. Правое ответвление асфальтированное, шло к серым корпусам, выступающим из молочной взвеси.
Левое шло по берегу пруда, среди кустов, по опавшей листве. Куда я еще мог свернуть? Под ногами зашуршала листва.
Противоположный берег надежно укрывала белесая пелена. Вода уходила в эту муть, и только плеск говорил о том, что где-то там есть берег.
Куда это интересно я пришел? Что это за место?
Сзади послышались неторопливые шаги. Постепенно из тумана проявилась мужская фигура, медленно идущая по дорожке. Он окидывал местность задумчи-вым, затуманенным взглядом. Его губы иногда шевелились, видимо вторя мыс-лям. Он прошел мимо, даже не посмотрев на меня.
- Эй! – позвал я его.
- Он тебя не услышит, – раздался голос сзади.
Я обернулся. Недаром голос показался знакомым. Алексей. Стоял и смотрел, привалившись к дереву.
- Почему? – спросил я.
- Он в реальности. Просто глубоко задумался. Вот ты его и увидел.
- Где я?
- Там же. Гостиная. Почти.
Он отлепился от дерева и подошел ближе.
- А кто это был? – поинтересовался я, кивая в ту сторону, куда ушел тот чело-век.
- Евгений. Его поиск и путь подходят к концу. Он почти на Грани.
- Грани? Чего?
- Долго объяснять, поверь. А между тем времени у тебя не так много, – произ-нес Алексей. – Ну что, спрашивай!
- А что?
Тут я заметил, что мы опять стоим на той равнине, со светом до колена.
- Здесь легче, – пояснил Алексей, заметив мое удивление.
- Так мы что, видели реального человека?
- Да, вполне реального.
- А там что, реальность?
- Можно и так сказать. Если взять концепцию мира из «Дозоров», там мы были в сумерках.
- Садись, – сказал он. – Так тебе будет проще.
За мной, как оказалось, стояло кресло. Большое такое, удобное.
- Ты хочешь понять, как ты забыл прошлое, – произнес парень.
- А ты знаешь?
- Это не трудно. Для меня. Хроники, вещь общедоступная.
- И что со мной? – нетерпеливо спросил я.
- Если коротко, то ты подселенец, – ответил Алексей. – Чужой.
Я оторопело уставился на него. Он легко улыбнулся.
- Я покажу.
Передо мной вдруг появился экран. Вот так, просто, будто окошко.


… Чуть полноватая женщина с укоризной смотрела на градусник.
- Тридцать семь, – со вздохом произнесла она. – Вот теперь будешь лежать, а не бегать под дождем.
Парнишка лежащий в кровати, под одеялом, сделал умоляющее лицо.
- Ну, мам!
- Все, Костя, все, – она поправила одеяло. – Постарайся заснуть…
… Женщина стояла у открытой двери машины.
- Ну, садись! – донесся изнутри мужской голос.
- А может, не поедем? – с сомнением произнесла женщина.
- Марина, ты чего!? – возмутился мужчина. – Взрослый же уже парень.
- Как-то это неправильно, – покачала головой женщина. – Игорь едет, а Костя нет…


… Экран передо мной схлопнулся.
- И что это было? – глухо спросил я.
- Это были Хроники Акаши. В них есть все что было, и даже что будет. Что бы-ло, прошлое, смотреть намного легче.
- Но ведь этого небыло? – я ведь сам документы видел!
Вдруг меня затошнило.
- Руку дай! – резко сказал парень.
Как только он взял меня за запястье, резко полегчало.
- Ты снова растратил весь свой запас. Будет не очень хорошо потом.
- А почему я еще здесь?
- Я тебя поддержал. Поделился энергией. Иначе ты бы опять только через пару лет смог бы.
- Почему я подселенец?
- Сейчас покажу.
Мы стояли на лестнице. Обшарпанные, белые стены, на окнах решетки. Мимо прошли две женщин в белых халатах.
- Ну, что, ты сегодня пораньше уйдешь? – спросила она у другой.
- Да. Маша раньше выйдет, я договорилась.
- Ладно.
Мы постояли еще минут пять. Я уже хотел спросить, чего мы ждем, как Алек-сей молча показал на дверь. Из замка торчали ключи. Дверь тихонько приоткры-лась. Из-за двери показался мальчик. Это же я, блин!
В руке он (я)держал какой-то мячик. Подошел ближе, встал у перил лестничной площадки. Стоял, стоял. Вдруг мячик выпал из руки, скакнул по полу и упал вниз. Мальчик (или я!) постоял и посмотрел и стал перелезать через перила. Залез, сно-ва замер. Я не выдержал и рванул к нему. Но руки прошли сквозь… Меня? Я вновь попытался схватить его, но с тем же успехом.
- Ты ничего здесь не можешь сделать, – раздался сзади голос Алексея. – Только смотреть.
Вдруг дверь приоткрылась и из-за нее в недоумении выглянула женщина.
- Игорь!!! – это она увидела мальчика на перилах.
Парень, не обращая на нее внимания, потянулся за мячиком.
- Стой! – женщина бросилась к нему, но ее руки ухватили только воздух. Па-рень полетел вниз.
С отвратительным хрустом он ударился о ступеньки. Сердце мое билось как бешеное. Я сбежал вниз. Из-под головы (моей головы!) расплывалась кровь. Но мальчик был счастлив. Он сжимал в руке мячик…
- Андрей Алексеич! – кричали сверху…

… Грузовик промчался мимо, сверкнув фарами и грохнув бортами на кочке. Алексей показал на него и шагнул во внезапно сгустившуюся впереди пелену ту-мана. Я поспешил за ним. Звуки шагов тонули в окружающей мутной тишине.
Туман оборвался внезапно. Мы стояли на повороте дороги, полотно асфальта заворачивало за лесной массив.
Машина, легковая, красного цвета, показалась среди древесных стволов. Блик солнца отражался на ветровом стекле, скрывая лица тех, кто сидел внутри. Но я знал, каким-то образом знал, кто сидит в этой машине.
Сзади послышался рев моторов. Я увидел, обернувшись, приближающиеся два грузовика. Впереди шла длинная фура, а за ней ехал давешний грузовик. Он по-минутно показывался из-за красного корпуса фуры, видимо, очень сильно желая обогнать ее.
Когда они промчались мимо нас, грузовик уже выехал на встречку. Я медленно повернулся им вслед, зная уже, что увижу. Свой кошмар, бесконечное то мучение, разворачивалось передо мной. Сверкнули красные огни на фонарях фуры, из под колес появился дым, фура завиляла.
Грузовик тоже стал резко тормозить, вильнул влево, вправо. Послышался отча-янный визг…
Я знал, что будет, но это все равно случилось неожиданно. Глухой удар, звук сминаемого железа. Из-за морды грузовика, среди клуба пыли, мелькнуло смятое нечто, лишь отдаленно напоминающее машину…
От остановившейся фуры бежали двое мужчин, сзади еще остановились маши-ны, захлопали дверцы машин. А я не мог сдвинуться с места, будто ноги были за-литы в бетон…
… Легковушка лежала на обочине. Капота машины практически не было, кры-ша была вдавлена внутрь.
Из разбитого грузовика буквально выпал молодой парень. Его лицо и руки бы-ли в крови, он, пошатываясь, посмотрел на лежащую на обочине машину и мед-ленно сполз по крылу кабины на землю.
- Смотри, – раздался как-то гулко голос Алексея.
Я закрыл было глаза, не в силах все это видеть, зная. Что ничего не могу сде-лать.
Открыв глаза, я увидел, как из покореженной машины, люди в оранжевых жи-летах, достают тела. Одно из них, самое маленькое, поспешно грузили в скорую. Взвыла сирена, машина буквально скакнула вперед, выворачивая на асфальт и уносясь вдаль.
Алексей махнул рукой, предлагая идти за ним…

…Вокруг нас суетились люди.
- Что с пульсом?! – прокричал мужчина слева, стоящий у головы мальчика.
- Падает!
- Давай электроды! – он склонился.
- Ну, парень, давай, давай, – пробормотал он. – Разряд!
Тело выгнулось.
- Пульса нет! – крикнула какая-то девушка.
- Еще! Разряд!
Тело опять выгнулось.
В это время Алексей обратил мое внимание, что над телом этого мальчика, стал струиться какой-то дымок. Постепенно он принял форму тела под ним.
- Умирает, – прокомментировал Алексей. – Видишь, Нить почти оборвалась.
Действительно, между телом внизу и его копией из дыма, вилась какая-то беле-сая нить. Когда она исчезла, тело вверху вздрогнуло.
- Все, – устало произнесла девушка, что говорила о пульсе.
Люди вокруг затихли. Мужчина выругался.
Я вдруг почувствовал холод. Прикрыл глаза, голова разболелась. Потер виски.

Когда открыл глаза, увидел, что я нахожусь в другом месте. Но опять вокруг суетились люди в белом. А над телом тоже висело его подобие.
- Что?! – бородатый мужчина вскинул голову и упер взгляд в женщину напро-тив.
- Падает.
- Черт!
- Все пульса нет!
- Блин, давай разряд!
Опять выгнулось внизу тело. Еще раз. Нить все истончалась, пока не исчезла.
- Может, для него так и лучше, – пробормотала пожилая женщина рядом с вра-чом.
От какой-то аппаратуры послышался однотонный писк. Подобие тела вверху, из дыма, начало исчезать, как и у первого.
- Да все уже, – досадливо бросил мужчина. – Бесполезно!
Внезапно, над телом стала вновь появляться дымка, превратившаяся в подобие человеческой фигуры. Та самая нить, но толстая, и ярко-серебристая, впилась ле-жащему в живот. Тело чуть дернулось, когда этот призрак опустился в него. Пик-нула прерывисто аппаратура.
- Пульс! – крикнул кто-то.
Все замерли, уже потянувшись, было к выходу.
- Черт! – заорал бородатый. – Быстрей! Сколько прошло?
- Минуты три, четыре!
Мужчина откинул простыню.
- Как же ты жить хочешь, парень, – пробормотал он…

Мы вновь очутились на равнине–гостиной. Я хватанул воздух. Оказывается я перестал дышать. Алексей стоял, внимательно глядя на меня.
- Ну что увидел? – спросил он.
- Увидел. Только не понял ничего, – честно ответил я.
- Вот незадача. Это была история твоего перемещения сюда.
- Куда сюда?
- В этот мир.
- В мир? В смысле? Как это? – уже вконец запутался я.
- Та-ак. Блин и чего я все это тебе показывал? Объясняю. Ты Игорь Савалов, имеющий родителей и брата, там, в своем мире попал в аварию и умер.
У меня вдруг перехватило дыхание.
- То есть, как умер? – голос что-то засипел – а …
- Местный, наш, Игорь Савалов, имел диагноз – аутизм. Он сирота, и находясь в специальном детдоме, упал, как ты видел с лестницы. Раны его были не столь смертельны, но видимо его путь в этом качестве закончился. Поэтому он тоже ушел. Причем практически в один момент с тобой.
Алексей внимательно посмотрел на меня.
- И вот, твоя душа занимает место того мальчика, в его теле.
- Нифига себе, – пробормотал я. – Че так бывает?
- Не знаю. Я первый раз такое вижу. Но, читал об этом.
- Значит, все, что я помню, все было?
- Конечно. Только не с этим телом и не здесь.
Мы помолчали. Я вспомнил пару случаев. Тогда они мне показались забавны-ми. А сейчас все встало на свои места.
Пару раз, спросонья, я не узнавал себя в зеркале. На мгновение, на краткий миг, но мне казалось, что лицо напротив, не мое. Тогда я отмахивался, ну как такое может быть?
Иногда, видя в полумраке кафельную стену туалета, и полускрытое тенями свое лицо, я ощущал страх, да-да, именно страх, какой-то иррациональный, непонят-ный страх и мне казалось, что вот-вот из-за плеча выглянет кто-то…
- Причудлива судьба, – негромко произнес Алексей. – Да ты не терзайся, не ду-май. Ты не захватчик этого тела. Он, тот несчастный мальчик Игорь ушел сам, добровольно. Ты же видел.
- Да уж, – ответил я.
- Не знаю почему вернули тебя так, и именно сюда, но возвращают всегда из-за того, что надо что-то сделать, что-то очень важное…


10.

Комната была откровенно убогой. Три на четыре, туалет в коридоре. Общага, в общем. Ладно, хоть только один жить буду. Слышал по двое, трое в такую конуру селят.
Рамы, с пыльными стеклами, кажется, когда-то открывались. Даже места, где когда-то были шпингалеты, выделялись более светлым тоном на старом дереве. Но теперь рамы были заколочены немаленькими такими гвоздями.
Я бросил сумку на железную кровать, ну точь в точь, как моя в детдоме. Обувь снимать не решился, здесь было как не грязней чем на улице.
Вечером, вымыв пол, окна, прибравшись, в общем, я сидел и пил чай. Сварга-нил кипятильник из двух лезвий, спичек и куска провода, нашел банку литровую в стенном шкафу, тщательно вымыл ее и вот, теперь наслаждаюсь.
Внезапно, в вечерней тишине комнаты, раздался стук в дверь. Уверенный та-кой, даже можно сказать хозяйский. Понятно, кажется «старички» решили навес-тить.
На пороге стоял чел, в линялой майке и старых спортивных штанах, лет сорока на вид.
- Новенький! – расплылся он в улыбке, дыхнув мощным, недавно обновленным перегаром. – Здорово!
Между тем, я встал на самом пороге, не собираясь впускать такое тело в только, что убранную комнату.
- Я Миша, – протянул он руку, резковатым жестом, изрядно пьяного человека.
- Игорь, – пожал я руку.
- Ты че, тут теперь будешь? – продолжал мужик.
Я кивнул, уже догадываясь к чему идет разговор.
- Так это, обмыть бы надо! Новоселье! – улыбнулся он щербатым ртом
- Денег нет, – мрачно ответил я.
- Да ты че? Это ж святое! – завозмущался тип. – Надо!
Он наставительно поднял, чуть скрюченный палец.
- Святое на иконах, – холодно отрезал я. – Говорю же, денег нет.
- Да ты че, парень? – мужик аж побагровел. – Традиции не нарушай!
Разговор этот быстро мне надоедал.
- Нет. Денег, – раздельно произнес я. – Понял?
- Ну-у, – протянул тип. – Это не по нашему!
- Ага, – ответил. – Ну, все, давай.
Дверь скрыла от меня опухшее удивленное лицо. Традиции у них! Последние деньги пробухать. Святое, блин. Да, кстати.
Я подошел к сумке, пошарился в боковом кармане и извлек четыре камешка. Обыкновенная речная галька, но с нарисованными на них рунами.
Обошел комнату, разложил камешки по углам. Потом встал посередине комна-ты и прикрыв глаза, представил помещение перед внутренним взором. Кивнул, защита встала…
… Привычно скользнул по трубе и очутился в Гостиной. Алексей появился че-рез несколько мгновений. Поднял руку в знак приветствия.
- Ну все хорошо? – спросил он.
- Да. Нормально. Теперь у меня отдельная комната.
Это хорошо, – он помолчал, глядя вдаль. – Защиту поставил?
Я кивнул. Эти наши встречи происходили с того самого дня. Каждую ночь, ко-гда мне удавалось остаться одному. Почти каждую.
… - Странно это, – говорил Алексей. – Обычно я учу людей сначала там.
Он махнул рукой куда-то в сторону.
- А уже потом они приходят сюда. И удивительно мне разговаривать с тобой здесь, не будучи знакомым физически.
Мы говорили о всяком. Этот человек, сам довольно молодой, знал так много. Иногда на мой вопрос он отвечал, казалось, полную ерунду. Но он не пытался ме-ня убеждать в своей правоте.
Просто иногда он жестом показывал следовать за собой, в пелену внезапно воз-никающего из ниоткуда тумана. И мы смотрели картины, события, людей. Они проходили мимо нас, плакали, смеялись, любили. Предавали, убивали. Строили тайные планы. И за всем этим наблюдали мы, словно безмолвные тени, незримые и неощутимые.
Иногда просто улыбался в ответ на мои сомнения. Сначала у меня сложилось впечатление, что этот человек был очень добрый и мягкий. Его ласковая улыбка, негромкий голос давали такое впечатление. Как-то раз я спросил, как же он живет в нашем далеко не доброжелательном мире.
Он опять улыбнулся, но на этот раз как-то горько.
- Здесь я могу быть самим собой, – Алексей смотрел в сторону. – Здесь я не встречу людей, которые неприятны мне.
- Я уже не помню, сколько их, тиранов, на моем счету. Судьба уже столько раз сталкивала с ними. Сильные и слабые. Высокомерные, властные, молодые, ста-рые. Все они пытались победить меня, заставить принять их правила игры…
- Тиранов?
- Да, тиранов. Врагов, которые могут сильно повлиять на течение жизни. Имен-но они учат нас искусству Войны.
Он посмотрел на мой, видимо озадаченный вид.
- Позже сам все поймешь. Не все можно рассказать, чтобы человек понял, как надо.
Иногда наши беседы заходили в области таких материй, что я вообще понимал с пятого на десятое. Вибрации, энергии. Вроде все говорилось простыми словами, а я тупил.
- Суть энергетики человека, это то, что наше, на вид вполне ощутимое, реаль-ное тело, по сути есть энергия, вибрация, воспринимаемая нами как твердое те-ло…

… - У каждого человека есть каналы подпитки его энергетических запасов – это уже из беседы о том, почему меня сначала выкидывало отсюда – то есть у каждо-го человека есть определенный запас энергии. И эти запасы пополняемы.
- В твоем случае наблюдается уникальная схема. Все дело в том, что у тебя ос-тался брат, да еще и в другом мире. Да еще и близнец. А между близнецами все-гда есть мощный канал. Поэтому они друг друга так чувствуют.
Алексей немного подумал.
- Получается, что вы получаете энергию сразу двух миров, и равномерно делите ее между собой. Поэтому ты и смог выйти сюда. Поэтому и сны тебе эти снились. Все из-за вашей связи, канала.
- И он тоже может сюда выходить? – спросил я.
- Может? Да я удивлен почему он еще не здесь! Хотя наверно для столь полной активации заложенных способностей, необходимо иметь насыщенную негативом жизнь. Но я думаю, что скоро и он появиться…
… - А кто тот парень? – спросил я однажды. – Кого я видел тогда?
- А. Евгений. Как и ты, как и мы все, изгой, одиночка. Его обучение почти за-кончилось. Скоро он найдет свой Путь.
- Путь? Расскажешь?
- Нет. Это не объяснить. Пока ты не на Пути, ты не поймешь, что это. Когда ты идешь по нему, объяснения уже не нужны.
Над равниной, в высоком голубом небе вдруг пронеслось что-то черное, с пе-репончатыми крыльями.
- Что это? – с удивлением спросил я.
- Кто–то из наших. Вышел полетать, размяться. Вот и резвиться.
- Здесь можно даже летать? – изумился я.
- Здесь все можно, – ответил. – Это же Гостиная.



11.

Документы в училище приняли без проволочек. Объяснили, когда приходить, даже назвали номер группы, в которой я буду учиться. Никаких экзаменов мне сдавать не надо было, детдомовские имели льготу. Оставалось только придти и учиться. Я выбрал профессию автослесаря, а что хорошая профессия, слесаря вез-де нужны. Учиться в этих стенах предстояло год (я одиннадцать классов закон-чил).
Идя обратно, я размышлял о том, почему в последнее время Алексей не появля-ется в Гостиной? И вообще, как-то быстро меня оттуда выкидывало, в обычный сон. Что бы это могло значить?
На остановке, мимо которой я шел, стоял парень. Чуть выше среднего роста, одетый, несмотря на жару, в черную ветровку. Черные же джинсы были заправле-ны в высокие ботинки, берцы, кажется, они называются. Длинные волосы парня были убраны в хвост.
А внимание я обратил на него потому, что он не спускал с меня глаз.
- Первое впечатление обычно самое верное, – говаривал Алексей. – Потом уже ты начинаешь сравнивать человека с теми, кто попадался уже в твоей жизни, про-водить аналогии.
Я чуть прикрыл глаза, ловя это первое, что придет в голову. Подошел ближе. Несмотря на какое-то отстраненное, даже высокомерное выражение лица, этот человек мне определенно нравился. Да, все же нелегко отделить первое впечатле-ние от последующих мыслей!
И тут этот парень кивнул мне. Кивок был хоть и легким, но вполне отчетливым. Я, на автомате, сделал тоже самое. Он что, знает меня? Пока я раздумывал, не-вольно замедлив шаг, к остановке подъехала Газель и парень сел в нее.
«Уехал, – подумал я, провожая желтую маршрутку взглядом. – Фигня какая-то. Что это значит?»
На входе в общагу стояла пьяная компания. Миша с таким-же, как он сам, ал-кашом и двумя бабами с испитыми лицами.
Я поморщился. Сейчас начнется. Сначала уговоры, потом угрозы. Все по давно накатанному сценарию. Уже неделю живу, а он все не поймет, что не любитель я спиртных напитков!
- О, сосед! – пьяным голосом заорал Миша.
Молча огибаю их компанию и иду к двери.
- А че это? Он нас, что не уважает? – произносит второй не менее пьяный го-лос.
- Гордый, – отвечает Миша.
- Эй, парень, постой-ка!
Ага! Уже стою! Почему такие тела, думают, что я обязан выполнять их жела-ния?
Дверь за мной хлопнула, но тут же снова открылась.
- Слышь, ты че глухой? – заорал мужик
Молча иду дальше. Сзади слышится топот.
Этот тип догоняет меня возле самой двери. Лицо его перекошено от злости
- Я не понял, щенок! – покачиваясь и дыша перегаром, сказал он. – Я же тебе сказал, «Стой!».
- Я слышал, – спокойно ответил я.
- Ну и че тогда, а? – блин, хоть закусывай.
- И не захотел.
Мужик нахмурился. Видимо напрягая последние извилины …

- Запомни, – сказал Алексей. – Люди чувствуют нас. Нашу силу, нашу ауру. Они будут всегда пытаться получить часть ее.
- Зачем? – спросил я.
- Так устроены. Это мы пытаемся сами добывать. Они же приучены получать.
- Тогда зачем ее давать?
- А зачем я делился с тобой своей силой? Одно дело делиться своей силой с друзьями, просто хорошими людьми. В этом случае срабатывает давешний Закон Воздаяния, и потраченная энергия возвращается десятикратно.
- Другое дело, когда энергию у тебя пытаются отобрать. Вампирят. Это нужно пресекать максимально быстро и жестко.
- А как отбирают?
- Очень просто. Обычно тупо пытаются разозлить, вывести из себя. Чтобы ты направил на них эмоцию, суть выплеснул силу. Эмоция, направленная на челове-ка, это отдача ему энергии. Только не понимают дурные, что, разозлив, направ-ляют на себя негатив. Что для здоровья вряд ли полезно.
- Эмоция, – задумчиво проговорил я. – Значит, злить-то не обязательно? Ра-дость тоже эмоция!
Алексе улыбнулся
- Но злить – то легче, – сказал он …

… - Слышь, проставиться бы надо, – заявил мужик. – Прописаться, ага.
- Нет, – просто ответил я.
- Слышь парень, – угрожающе проговорил тот. – Ты че, грубишь? Смотри, хуже чтоб не было.
- Не будет. Плохо бывает, когда перепьешь.
- Ты че борзеешь, а? – он ухватил меня за плечо
- Руку убери, – все так же спокойно сказал я.
- Ты че, сопля! - Разозлился «синяк». - Да я тебя …

… Дверь в комнату была распахнута. Я скрипнул зубами. На полу остались от-печатки грязной обуви. Одежда и белье лежали на полу, прямо в грязи. Возле по-рога валялись щепки из развороченного косяка. Сумка валялась посредине комна-ты, пустая. Один ремешок на ней был оторван, второй вообще был вырван с мя-сом.
Еда из шкафа исчезла, как и кое-какая посуда. Внутри у меня все клокотало от гнева. Всего же на час ушел и вот. Это, наверняка, Мишенька со своими дружка-ми. Но ведь хрен докажешь.
Больше нагадили, чем взяли. Я поднял валяющийся стул. Что у меня брать – то!
Когда чинил дверь, врезая новый замок, нарисовался Миша. С довольной улыб-кой он подошел ближе, рыгнул.
- Я же говорил обмыть надо! – заявил он.
Я посмотрел на него. Внутри опять закипело. Он немного попятился спиной под моим взглядом.
- Я бы не советовал тебе, Миша, и тем кто здесь был, и дальше увлекаться питьем. Отравиться можете – неожиданно, даже для себя, ответил я. Голос звучал как-то глухо-зловеще.
- Че? – типа не понял мужик.
Но я молча продолжал работать. Потоптавшись, он вскоре ушел обратно в свой гадюшник.


- Это он, он! – вопила какая-то алкашка, тыча в меня пальцем. – он Мишу тра-ванул!
С ней рядом стоял усталый милиционер. Посмотрев на меня, он сказал:
- Гражданин, документы ваши можно?
Я пожал плечами и полез за паспортом.
- Вот гражданочка утверждает, что вы отравили гражданина Гоняева Михаила Федоровича, – сказал мент, разглядывая мой документ.
- Их и травить не надо. Вы бы видели, что они пьют.
Тот согласно качнул головой.
- И все–же, где вы были с часу, – он посмотрел на бабешку, и та кивнула в от-вет. – До трех?
- В собесе, в очереди стоял.
- Ладно, – он подал обратно мой документ. – Все, больше нет вопросов.
- Пойдем Южина, пойдем, – он взял под локоть алкашку, почти потащив ее.
Потом я узнал, что Мишу увезли днем, на скорой. Допился, стало быть, наш любитель традиций. Его комната стояла открытой, и я заглянул внутрь. Как он живет здесь? Помойка же.

Вечер незаметно спустился на город. Заглянув в комнату алыми лучами, солнце величественно опустилось в надвигающиеся тучи. Длинные тени расчертили по-лосами пол.
Почему же Алексей пропал? В последний раз в июне он как-то странно попро-щался со мной:
- Ты слишком вспыльчив, – сказал он. – Временами не сдержан. Тебе нужно учиться, не возвышать себя.
- В смысле? – спросил я.
- Ты слишком прямолинеен. Привык идти напролом, открыв забрало. И при этом всем вокруг сообщать о своих действиях. Но это поправимо…
Что он этим хотел сказать. Как всегда я сначала ни черта не понимал поначалу в его словах. Но раньше он объяснял после. А теперь…
Проснувшись утром, долго лежал, глядя в потолок. Память сохранила краткий миг пребывания в Гостиной. И опять никого. Почему? Что я должен сделать?
Я приобрел привычку бродить по окрестностям города, по небольшим березо-вым рощицам, по густому сосновому лесу, что шел сразу за мостом. Если бы не исчезновение моего собеседника, я был бы наверно полностью доволен. Свобода. Никто не контролирует, куда и насколько ты пошел. Не будет ворчать, что позд-но. Я вдыхал запахи леса и в тишине просто смотрел в небо, обрамленное крона-ми деревьев. С города ветер, бывало, приносил собачий лай. Иногда музыку. А из-за реки доносился гудок локомотива, ведущего состав.

… В этот день, отправившись на прогулку, я никак не мог придти в то созерца-тельно – равнодушное состояние. Взгляд. Я чувствовал чей-то неотрывный взгляд, из кустов, из густых зарослей. Резко оборачиваясь, я все-же смог заметить легкое, быстрое движение позади. Впрочем, внимательный осмотр того места все равно ничего не дал. Разозлившись, я в конце концом ушел обратно.
Идя уже по улице, я скользил бессмысленным взглядом по окнам, дверям подъ-ездов, лицам людей идущих навстречу, сидящим на лавках. Настроение было не просто никакое, а минусовое. Куда я иду. В эту комнату пустую, в провонявшие мочой коридоры. А перед глазами стояла бескрайняя равнина, по которой вместо травы, струился свет.
Щелкнул замок. Дверь встала в проем, отрезая меня от темного коридора, от всего мира, от людей. В полумраке белела незаправленная кровать. Не включая свет, я разделся и лег…

… Я стоял на уступе, на склоне горы. Внизу колыхалось зеленое море крон де-ревьев. Далеко, у самого горизонта блестела серебристая полоска. Кажется вода. Море, что ли? Справа лес ограничивали угрюмые серые скалы горной гряды. лес-ное царство уходило до горизонта влево, и насколько хватало глаз, шелестели под теплым ветром кроны. Ну, а сейчас куда меня занесло?
- Ты у меня в гостях, – произнес сзади знакомый голос. – Нравиться?
Алексей, в своей этой черной облегающей одежде, подошел и встал рядом. Я промолчал, гася вспыхнувшую обиду.
- Это мой, личный мир, – тихо произнес он. – Здесь бывали немногие. У каждо-го человека есть свой мир. Ты тоже был в своем, помнишь тех рыцарей, город за воротами? Но только если человек согласен пустить тебя, можно посетить его.
- И зачем я здесь? – за меня еще говорила уже сильно погашенная, но обида.
- Чтобы понять, – ответил Алексей.
- Что?
- Как избавиться от чувства собственной значимости, исключительности.
- Зачем? Да и не замечал я за собой никогда такого чувства.
- А обида эта? Ты же сильно разозлился, когда я перестал общаться с тобой. Тебя очень напряг тот факт, что ТОБОЙ пренебрегли, ТЕБЯ забыли.
Он жестко взглянул мне в глаза. Заготовленные слова замерзли при этом взгляде.
- Что ты хочешь мне сказать? Что это не так? А ведь это именно так. Сейчас в тебе снова заговорит эго. Но прежде чем слушать его, дай себе честный ответ…
Он сделал паузу и положив мне руку на плечо сказал:
- Правду ли сказал этот волосатый или нет?
Эк он себя. Я растерянно потер виски. Голос внутри тоже молчал, прекрасно осознавая его правоту и понимая, что себе-то врать смысла нет.
- Пока мы возвеличиваем себя, потакаем обиде, трусости, ублажаем сиюминут-ные желания, мы тратим львиную долю энергии, которая к нам поступает. Воин - же ее накапливает, уровень за уровнем повышая собственные вибрации, расширяя энергетические каналы, наращивая личную силу.
- Что-то я вообще ничего не понимаю, – в голосе моем прорвалось нетерпение.
- Вот оно. Я. Вот он Я. С большой буквы. Вот МОИ желания, МОЕ время. Я, МНЕ. Все что я слышу, я сначала оценю. Проверю. Причем проверка эта не на предмет истинности, а на предмет подходит ли это для МЕНЯ.
- И что делать? – произнес я медленно. – Как быть?
Он повернулся лицом к колышущейся листве внизу.
- Открывать охоту за любым проявлением чувств собственной значимости. Только так ты сможешь выжить.
- Выжить? В смысле?
- В прямом, – улыбнулся Алексей.
Мы постояли в тишине, любуясь прекрасным пейзажем.
- Ладно, – Алексей опять посмотрел на меня. – Ты все поймешь. А теперь будь добр, просыпайся.
- Что?
- Просыпайся, говорю. Я стою под твоей дверью.



12.

Уже смеркалось и еще прохладный ветер, заставил поежиться и застегнуть вет-ровку. Привычным маршрутом, я повернул влево, прошел по тротуару, перешел дорогу и подошел к знакомым зеленым воротам дома. Нажав кнопку звонка, я оперся на забор, ожидая, когда мне откроют. Открыл Илья, опять уже здесь сидит!
- Здорово, заходи, – произнес он. – Мы на веранде!
Я зашел в ограду, и поднявшись на небольшое крыльцо, открыл крашенную ко-ричневой краской дверь. И еще раз налево.
Алексей сидел на диване, перед ним лежали листы бумаги, покрытые столби-ками строк.
- Песня? – кивнул я на стол
- Ага, – ответил он и протянул руку. – Здравствуй.
Илья протиснулся следом и сел на свой любимый стул у окна.
- Ну что, все? Получил диплом?
- Да.
- И когда уходишь? – это уже вопрос от Ильи.
- Через три дня.
- Отлично! – иронично воскликнул Алексей. – Вы двое, в армейку, а мне что делать?
- Да ладно тебе, – рассмеялся Илья. – Сам же говорил , сбор пошел! Новых на-берешь!
- Угу. Они как я вижу, должны, как раз к вашему приходу подгрести. Вот так.
Уже ночью, Алексей, задумчиво смотря в окно, в темноту, разбавляемую лишь светом редких фонарей и звезд, сказал:
- Знаете, я иногда не совсем понимаю, зачем, что я делаю. Зачем нам даны наши способности, и судьба… Зачем нужен «Феникс»?
Он помолчал, прикуривая сигарету. Мы с Ильей переглянулись, он показал знак молчания, я кивнул. У нашего Старшего, частенько бывали вот такие при-ступы откровений. Бьемся, бьемся над чем–нибудь (и он вместе с нами, что пока-зательно), потом сядем, а он как выдаст. И все. Проблема, которую мы грызли с одной стороны, с другой решается легко и изящно.
- Но имеет ли значение мое или наши желания, если есть долг? Поэтому и поя-вился «Феникс», поэтому встретились мы. Идет Сбор. Такие как мы, объединяют свои силы, выходят на новые уровни, становятся сильнее.
Он помолчал, затянулся и выдохнув дым произнес:
- Вот только зачем?...


Артемовский.
Осень 2010 года.