Пари

А Танька Зайонц, помню, хотела как-то с меня двести рублей содрать ни за что, ни про что. Мы сидели с ней на верхней палубе «Кронверка» за тем же столиком, за которым сидел Олег Даль в фильме «Золотая мина», и смотрели, как пивная бутылка ритмично, в такт приливной волне, бьется о борт нашего корабля.

Мы сами только что бросили ее в Неву и сначала поспорили о том, прибьет ли ее к борту, а потом – захлебнется она, или и дальше будет действовать нам на нервы. Это было важно для нас обоих, потому что лезть в воду никто не хотел: проигравший должен был перейти под мостом этот узенький проливчик, отделяющий Заячий остров от Петроградской стороны. Это сейчас пацаны не вылезают из-под моста, подбирая со дна монеты, которые бросают в воду туристы, а в те годы – я не помню, чтобы кто-то купался в этом месте, тем более в начале апреля. В общем, мы сидели уже, наверное, полчаса, и я уже начал злиться, потому что бутылка никак не хотела захлебываться, а Танька никак не хотела лезть в воду, - но я-то знал, что рано или поздно начнется отлив, и тогда она как-нибудь выкрутится. Бутылка все не тонула, а я уже пересказал ей почти весь фильм – с Олегом Далем в главной роли – и стал рассказывать историю баркентины «Сириус», служившей до семидесятых на Балтийском море и ставшей рестораном «Кронверк», в котором мы, собственно говоря, и познакомились полгода назад.

Ресторан находился в трюме и был одним из самых дорогих в городе, а на палубе были небольшой бар и танцплощадка, где тусовались мажоры, фарцовщики и валютные проститутки, да еще мы – студенты-юристы, филологи, географы и биологи, - в общем, некоторые из обитателей двух университетских общежитий, стоявших через дорогу. А на верхней палубе стояли несколько столиков, за которыми можно было просто посидеть и выпить, заказав выпивку в баре. Или просто так зайти и посидеть, если тебя здесь знали, - а нас еще как знали, потому что мы едва ли не каждую ночь бегали сюда прямо в тапочках за добавкой. Бутылка водки у халдея стоила ночью пятнадцать рублей.

Я видел, что Танька пребывает в нерешительности, и поднажал, сказал, что замерз уже, и что мы так до ледохода прождем, а она покачала головой и спросила, что будет, если она под лед провалится. Я сказал, что этого не предусмотрел, но что-нибудь придумаю, но ее этим, похоже, не подбодрил. А под деревянным мостиком, соединяющим Петропавловку с большой землей, действительно, пролив еще был скован льдом, - хотя кое-где уже наметились полыньи, и местами вода даже проступала на поверхность, - да и большая Нева вдоль берегов еще не полностью освободилась от льда, но Танька была честной девушкой, хоть и вышла замуж за директора большого универмага, который был старше ее на семнадцать лет, и я знал, что она пойдет, если только бутылку не унесет течением. Я решил еще немного поднажать и сходил в бар за коктейлем для нее и еще двумя бутылками пива для себя. Она спросила, с кем это я там внизу разговаривал, и я сказал, что это знакомые проститутки. Она очень заинтересовалась и спросила, сколько они берут, и я ответил, что со своих – сотню. У нее глаза на лоб полезли, и она свесилась за борт и стала рассматривать стоявших внизу девиц, а те ей, видимо, что-то сказали, - потому что она быстро вернулась обратно, посмотрела на меня несколько озадаченно и спросила, с кем из них я переспал. Я сказал, что не дурак платить сотню ни за что, ни про что, а даром мне не надо. Танька долго обдумывала мои слова, а потом, неожиданно для меня, сказала, что сотня – слишком мало. Я засмеялся и спросил, сколько это, по ее мнению, стоит, и она заявила, что не меньше двух сотен. Ты чего (говорю), совсем обалдела, тебе чего не хватает? Тогда она посмотрела мне в глаза долгим тоскливым взглядом и сказала, что пошла купаться. Я обрадовался, и мы перешли через мостик на остров, и тут я, глядя на ее отчаянную решимость, вдруг пожалел, что не все предусмотрел, и не устелил ей дорогу цветами, и стал срывать с себя на ходу одежду, зная, что сейчас первым полезу в эту студеную воду и буду крушить лед, и резать руки и ноги, разгребая его перед ней, или просто растоплю его и разогрею, к чертовой матери, всю Неву вместе с Финским заливом, и пусть потом старожилы удивляются, как рано в этом году зацвела сирень.

Постовой милиционер поначалу подозрительно следил за моими действиями, но когда Танька начала раздеваться, он просто сдвинул фуражку на затылок, открыл рот и так и замер, смешавшись с группой каких-то иностранных туристов, потому что посмотреть у Таньки Зайонц было на что.