Вопреки

Самое сложное состояло в том, чтобы каждый раз при встречи натягивать на лицо улыбку, хотя ему было совсем не до смеха, - настоящую, широкую, добродушную улыбку, которая казалась слишком тесной для его несоразмерно большого рта и часто болезненно сводила скулы, не приученные к подобным мышечным метаморфозам.

Но, не смотря на все трудности, он с блеском исполнял свою роль, - роль беззаботного весельчака, этакого рубахи-парня, умеющего вовремя пошутить и всегда к месту рассказать новый, ещё не обросший бородой анекдот. Раньше, ещё в студенческие годы, это давалось ему довольно легко, но теперь… теперь всё изменилось. Теперь он любил, страстно и самозабвенно любил женщину, которую не должен был любить. Не должен!..Кого угодно, но не её. Ведь он любил жену своего лучшего друга.

Это представлялось ему невероятным, невозможным, немыслимым, и всё же это было так. Он любил её. Что можно придумать хуже? Ему было позволительно смиренно поклоняться ей, подобно богине – прекрасной и недосягаемой как сама луна, или же смертельно ненавидеть за то, что она отнимала у него частичку близкого и дорогого человека, но он не имел права любить её. Только не любить!

Ему думалось, что совершенно ясно, чего заслуживает его скороспелое, непрошеное чувство... Нет, не жалости. И вовсе не сострадания. Презрения. Исключительно презрения. Он понимал это, понимал слишком хорошо, но продолжал любить её, любить вопреки всему: здравому смыслу, гордости, искренней привязанности к другу, собственным принципам и взглядам, - вопреки себе самому.

А она… Что она? О, она ни о чём не подозревала и жила своей жизнью, наполненной до краёв повседневными делами, рутинными обязанностями, незначительными проблемами, пустячными обидами, крохотными радостями и небольшими победами, - разными мелочами, которые, видимо, делали её по-настоящему счастливой…

Он же не знал, что предпринять, и, сколько не искал, не видел никакого выхода из создавшегося положения.

Забыть?.. Но как? У него не было сил, чтобы не думать о ней.

Сказать ей о своих чувствах?.. Никогда! Это значило бы предать их дружбу, а он чувствовал, что не способен на предательство. Да и к чему? Она всё равно никогда бы не ответила ему взаимностью. А что если?.. Но он не разрешал себе подобных «если».

Уехать? Убежать на край света? Но он уже не мог обходиться без неё, без всего того, что давали их приятельские отношения: без тех невесомых поцелуев, которыми она одаривала его при встрече и прощании, едва ощутимых рукопожатий, мимоходом брошенных дежурных фраз, без её завораживающего смеха и притягательных фиалковых глаз…

Ему оставалось лишь смириться. Смириться и ждать... Ждать? Чего? Он и сам не знал. Но продолжал надеяться на что-то. А пока с блеском исполнял роль беззаботного весельчака, каждый раз при встрече натягивая на лицо широкую, добродушную улыбку, которая казалась всё же слишком тесной для его несоразмерно большого рта.