Коза. окончание

В здании огромной церкви, несмотря на праздник Троицы, было пустынно. Я разглядывала огромные раскрашенные стены с интересом, не забывая прижиматься к папе и сторониться бабули.
Родитель мой гладил меня по голове и молчал.

-Пап, почему здесь негде сесть?- в полный голос(тогда я не знала, что в православной церкви принято изъясняться шепотом) спросила я.
Баба Маня, мельтешившая рядом, с такой яростью цыкнула на меня, что я опешила.
-Нельзя здесь горланить!-зашипела она, сильно бледнея.-Апостолы покарают и боженька проклянёт.
-Не выдумывай,- вмешался в нашу беседу отец.-Бог за это не наказывает.
-Ай,- отмахнулась от него старуха.-Опять ты со своими американско- баптистскими штучками. Не верю я им! Не верю и верить не собираюсь.

Я чуть не задохнулась от волнения(еще бы: так с моим папой никто из его дочек не разговаривал. Мне на миг показалось, что сейчас родитель снимет ремень и как следует хлестнёт им старуху, ну, или поставит её в угол)
Он же, вместо того, чтобы приступить к предполагаемым мною экзекуциям, миролюбиво сказал:
-Эх, Маня, Маня..когда ж ты ума наберешься.

От возникшего противостояния меня отвлекло зазвучавшее песнопение. Нестройные, срывающиеся женские голоса и басистый мужской вдруг запели что-то на непонятном мне языке, постоянно останавливаясь для того, чтобы посреди фразы набрать дыхание.
-Ой, как плохо поют,- громко прошептала я, обращаясь к отцу.
Баба Маня же в это время, отделившись от нас, засеменила к алтарю, где и стала переговариваться с тучным длинноволосым мужчиной в черном одеянии. Беседуя, она целовала его руки и постоянно осеняла себя крестом, сложив пальцы щепотью(словно для того, чтобы посыпать что-нибудь солью)
Мужчина в черном отстранил её и подошел к нам.
-Они не православные,- злорадно ввернула баба Маня, появляясь откуда-то из-под его локтя.- Не признают нашу веру! Не крестятся и не читают псалмов.
Зациклившись на словосочетании «не читают псалмов», я опять чуть не задохнулась от такой наглой лжи.
Пока мужчина в рясе здоровался с отцом за руку( совсем как папины друзья по работе)я мысленно подбирала «репертуар»(в частности библейские псалмы Давида, которые мама со мной разучивала), чтобы опровергнуть в корне неверное старухино заявление.
-Поцелуй батюшку!- не догадываясь о моих переживаниях, низко наклонилась и прошипела клеветница.-Поцелуй!
И я поцеловала…Обхватив мужчину за бёдра(куда достала) я крепко поцеловала его в причинное место(конечно, тогда я не придавала этому какого-то крамольного значения), а потом подняла вверх голову и сказала:
-Здравствуйте, дяденька.

Надо отдать должное батюшке. Он не растерялся, а, подхватив меня на руки, сердечно чмокнул в щеки и прижал к себе.
Так мы и вышли на улицу: я, сидя на его руках, улыбающийся папа, обескураженная баба Маня и еще какая-то женщина с тетрадью под мышкой.


Дорога домой, как мне показалось, длилась бесконечно. Моё пребывание на папиной шее(в буквальном смысле) уже не радовало меня. Я то и дело проваливалась в сон, соскальзывая руками с коротко остриженной папиной головы. Его крепкие руки подхватывали меня и возвращали на место, а я просыпалась и начинала капризничать:
-Я очень устала,- говорила я папе.-Зачем ты меня водил в этот дом(я имела в виду церковь), в котором даже сесть негде? Зачем послушался бабку(в приступе сильнейшей усталости я могла городить то, что вздумаю, не заботясь о приличиях, за что мне частенько влетало от родителя)
Папина тетка, слушая моё поношение, шла рядом с папой и хмыкала.
-Это тебе не конфетки есть! Тут, милочка, выносливость нужна и терпение. Что ж не поёшь?- спросила она меня и ухмыльнулась.

Я совсем упала духом и под конец пути заплакала. Не помогли мне ни папины манипуляции(подбрасывания и кружение ), ни тем более старухины нотации, коими она разразилась в адрес отца (о его многодетности и неумении как следует зарабатывать)
До самого дома женщина остервенело ворчала, войдя в злорадственный раж и не желая ни на минуту умолкнуть, а в жилище, увидев открывшуюся её (и нашим с папой) взору картину, без сил опустилась на пол.
Некоторое время она бесшумно хватала ртом воздух, а потом её стало сильно трясти.
Отец не на шутку испугался. Сняв меня с шеи, он кинулся к ведру с водой, и, схватив его с лавки, облил ею посиневшую старуху всю,-сверху донизу,- так резко, как сделала бы это уборщица, пытающаяся вылить из ведра не только воду, но и грязь.
Старухин платок при этом упал на пол и обнажил её полулысое темя.
Сестры(и я)не выдержав подобного зрелища, истошно закричали.

Не стану томить читателя и в окончании сей нехитрой истории напишу о том, что же всё-таки мы увидели, когда вошли в дом бабы Мани. ..
А увидели мы с отцом красные бумажки. Они были повсюду: на мебели, на полу и даже на стене. Красные бумажки…Море банкнот красного цвета…

В ходе расследования, проведённого отцом в присутствии окосевшей от произвола гостей женщины, выяснилось, что мои сестры, оставшиеся дома, устав смотреть очередную программу(наверняка какой-нибудь пленум ЦК КПСС, или балет,- тогда другого не показывали, тем более в день Троицы)стали кувыркаться на полу, застеленном добротным ковром, и случайно сдвинули его в сторону.
Под ним оказались несметные сокровища. Правда, сёстры тогда не сильно (вообще не) разбирались в денежных вопросах, поэтому приняли найденные бумажки просто за фантики и стали играть ими, словно опавшими листьями, набирая их в охапки и разбрасывая всюду, и даже умудрились наклеить на беленую стену несколько купюр, предварительно наслюнив или окунув в ведро с водой(об этом история умалчивает)

Я запомню на всю жизнь, как женщина, частично отошедшая от шока, ползая по полу, собирала деньги с тем же пылом, что и сильно-проголодавшийся человек, подбирающий брошенную ему в качестве подаяния пищу.
-Пошел вон отсюда!- кричала она истошным голосом, обращаясь к отцу и трясясь всем телом.-Пошел вон со своим отродьем!
Конечно же, мы не заставили себя долго «упрашивать» и покинули жилище бабы Мани для того, чтобы никогда больше в нем не появляться.
Старуха, выкрикивая ругательства и проклятия, провожала нас до самых ворот.