Акушерка

Моей героини уже лет шесть нет в живых. Но её судьба меня очень взволновала, и я решил её опубликовать. Чтобы помнили. Вот только портрет не грузится - возможно, из-за тиф-формата. .

Евдокия Семеновна КАДОЧНИКОВА прожила долгую и трудную жизнь. Родилась она еще в 1910 году. Память 94-летней бабушки не держит дат, не всегда сохраняет последовательности событий и эпизодов. Ярче помнится то, что было очень давно, еще в детстве. Рассказ получается, словно разрезанная и случайным образом склеенная магнитофонная запись. Но сами эпизоды она помнит с необычайной яркостью. Особенно те, что навсегда врезались в память своим драматизмом.

Первым делом я, конечно, спросил Евдокию Семеновну, не родственница ли она знаменитому киноактеру советской эпохи Павлу Кадочникову.

- Моим мужем был Павел Кадочников, - вдруг отвечает она. И, выждав лукавую паузу, продолжает: - Только мой был Павел Яковлевич, а его двоюродного брата, киноактера, звали Павел Петрович. Жизнь у него начиналась нелегко. Отец его был мельником, и в годы нэпа купил какую-то отравленную соль: она для скотины была, а жулье со станций воровало и продавало. Родители погибли, двух дочек забрали к себе родственники, а Павел, будущий киноактер, очень рано ушел на заработки, пешком до Москвы дошел, с 12 лет работал учеником слесаря на заводе. Потом попал в Ленинград, женился там, на протяжении шести лет был рабочим сцены, и постепенно втянулся в театральную жизнь. А мы потом читаем: он и то закончил, и это – да ничего он не кончал! Встречаясь с родными, признавался, что до определенной поры не имел актерского образования, хотя с приходом всесоюзной славы пришлось заняться самообучением, сдачей экзаменов, ему помогала жена-актриса. Ну, а «рабочую» и студенческую биографию ему сочинили в 1948 году, перед самым вручением Сталинской премии за «Подвиг разведчика». Ведь сын мельника – это «классово чуждый элемент»!.. Говорил, что на роль в этом фильме он был утвержден из-за того, что избранный на эту роль актер был нездоров, а у Кадочникова уже были за плечами несколько замеченных ролей в кино, да и типаж подошел.

Но когда приезжал на родину, никому не понравился. И в Пятигорске, когда встречался со зрителями, многим не нравился излишней манерностью, о нем отзывались как о кривляке. Но потом слава заставила соответствовать... И все равно, когда судьба нас свела и сделала родственниками (а это было уже после войны), братья его вышучивали и не считали его профессию серьезным делом. А мне, повидавшей в госпиталях, какие страдания вынесли фронтовики, было обидно за мужа: руки - золотые, прошел войну водителем Т-34, воевал не щадя себя, а пришел с фронта с парой «медашек». А тут за одно только изображение подвигов - ордена! Я спрашивала – не стыдно ли Павлу их получать. А он смеется: «Мне дают – я беру».

Детали рассказа плохо укладываются в официальную биографию лауреата трех Сталинских премий, народного артиста и Героя Социалистического труда, но мне приходилось заниматься изысканиями в семейной истории, и я уже знаю, что в фамильных преданиях половина несовпадений с официальными данными – сущая правда, а другая половина – результат невольных искажений истины, внесенных личностными оценками рассказчиков по отношению к событиям и их участникам.

Даша Калинина родилась в Пятигорске, в семье потомственного земского врача. И дед ее, и отец были еще теми универсалами врачебной практики, которые в одиночку, с помощью одних медсестер и нянек, лечили в земской больнице любые хвори, будучи и хирургами, и терапевтами.

В гимназию брали с восьми лет, и Дашенька училась вместе с дочкой пятигорского попа, они жили рядом, вместе бегали в гимназию два года подряд. Но однажды, пару дней не дождавшись подружки, она пошла – и увидела заколоченные окна и двери. Мальчишки ей рассказали: взяли семью на рассвете, посадили на подводу, следом два солдата шли пешком. У стены кладбища рыли могилу солдат с попом, а попадья молилась. Дочка ничего не понимала: всего девять лет... Потом чекисты их поставили у края могилы и расстреляли. Всю семью. Что такое кровь ребенка в сравнении с борьбой за народное счастье, за торжество марксизма и атеизма?.. А вот Даша оставалась верующей всю жизнь.

В те времена классовой борьбы на квалифицированного врача выучиться Даше не позволили. Отец делал операции ответработникам в присутствии вооруженных чекистов. Как дочь беспартийного служащего, ее даже в пионеры не принимали. После школы смогла поступить лишь в Кисловодский медтехникум, где получила профессию акушерки. Вышла замуж; тот, первый супруг, был партийным работником, к началу войны – секретарем горкома в Пятигорске, но его перебрасывали и в Ставрополь. Был ревнив до крайности, даже стрелял в жену, ранил в плечо. А потом на колени падал, молил о прощении. Первой красавицей она не слыла, но была очень хороша собой. Когда 8 марта 1942 года Евдокия Семеновна попала под мобилизацию и немедленно была отправлена с госпиталем в полосу действий фронта в районе Курска, муж был в Ставрополе и выручить жену не успел. Она ждала до самого отхода эшелона, что он если не выручит ее, так хоть попрощаться смогут по-людски…

- …Приползает солдатик: товарищ младший лейтенант, вас командир вызывает. Ну, поползли с ним, добрались до палатки командира. «Кем ваш муж работает?» - «Секретарь горкома партии». – «Напишите ему от моего имени, что он полный дурак». Прочитала я то письмо… «Верните мою…» - и дальше грязь с матюгами, - подбородок моей собеседницы и теперь вздрагивает от обиды. - После войны развелись. Ну, у него большая должность, я ведь бывала у знакомых и в Пятигорске, и в Кисловодске, в Миассе жили... В общем, это он там не скучал. А мне было не до увеселений.

Страшно, страшно было. Бои в десяти километрах от Курска, Рокоссовский собрал заключенных по лагерям, одел-обул, и его армию бросили в психическую атаку! Если бы тогда не эта армия – вряд ли остановили бы его. Я не видела бой, но я видела тех страшных, очень кровавых раненых, что после этой психической атаки в огромном числе начали поступать в наш госпиталь. Я была ординатором палаты, а в палате - около восьмидесяти таких кошмарных раненых. У нас санитары с ума сходили, глядя на них, и это не метафора. А я верующая (мне от этого беда была всю жизнь), и вот я стою на коленях посреди той палаты и молюсь за них, изрубленных, изорванных.

Лежит 25-летний парень, из зэков – в рукопашной он немцу всадил штык в челюсть, а другой подкрался и нашему нож вогнал в голову, а ручку сломал. И вот он лежал умирал. «Сестра! – твердо так говорит, - у меня двое детей, я поправлюсь – ты дождись меня, я тебя из-под земли достану». «Всё-всё, миленький, ты поправишься, только молись Богу, молись», - и я на коленях перед ним у койки стою, и сама молюсь… А у него глаза уже мутнеют. А он верит мне, я… я много обманывала их всех там… наверное, за это мне… такое одиночество…

А меня звали «акушеркой», и потом меня уже все, кто выжили и ожили, так и окликали, им лучше этой акушерки не было. Вроде как снова их в жизнь приняла… Хотя и моя профессия на войне была нужна: и роды принимала, и женские болезни лечила… У нас в передвижном госпитале были два вагона санитарные, а под госпиталь оборудованы «пульмановские». Восемь месяцев на дорогах войны, очень мало... То мы ближе к фронту передвигаемся, то фронт нас настигает. Потом нас перевели в городок Троицк, под Челябинск, на стационар. И демобилизовалась я только в 1946 году, в звании старшего лейтенанта, пять лет была военврачом. Отписали меня из Троицка аж в Полтаву, а там начальник говорит – у меня все штаты полные, а вас все шлют и шлют. Возвращайтесь! И на обратном пути в поезде мы с Кадочниковым, Павлом Яковлевичем моим, и познакомились. Он уже домой возвращался, после госпиталя и по демобилизации, и очень лихо отплясывал в вагоне. Очень решительный был. Быстро познакомился, а в Златоусте, на родине, его встречал родной брат Саша, тоже демобилизовавшийся офицер. А Павел меня к отходящему эшелону не отпустил: обнял и держит… И появляется Саша с моим чемоданом. Там, в Златоусте, и сыграли свадьбу. Потом поехали в Троицк, мою демобилизацию оформлять…

В Находку Кадочниковы приехали в 1953 году по вербовке, уже с двумя детьми – Татьяной и Анатолием. Старший сын, от первого брака, жил у бабушки в Миассе. Павел Яковлевич был на Миасском автозаводе хорошим специалистом, а вот в Находке не успел даже поработать: его сразила тяжелая и скоротечная болезнь, он умер после операции. Более шести лет проработала овдовевшая женщина школьным медиком. Затем в горздраве ей предложили поехать на медицинскую работу на север Приморья – чтобы и «северную» пенсию заработать, и на пенсию раньше выйти. Было это в начале 60-х. Поехала в посёлок Терней – и в такую красоту попала, что прожила там семь с половиной лет. Фельдшер-акушер с опытом госпитальной медсестры - такой медик незаменим там, в таежном краю, где из транспорта только трактор или санитарный самолет.

Отпуска проводила в Находке, устраиваясь и тут на работу: были уже внуки, надо было им на гостинцы зарабатывать… Белому халату отдала 45 лет, уйдя на пенсию только в конце 60-х годов. Но и на пенсии тоже работала довольно долго. «Нечем было хвалиться, надо было работать и работать», - говорит эта много пережившая труженица. Пользовалась любовью, уважением и авторитетом, где бы ни трудилась. Никогда не испытывала трудностей с жильем, хотя и голод, и холод испытать довелось.

Всех троих детей она пережила: старший сын после суворовского училища поступил в мединститут, занимался научной работой, но рано умер из-за болезни мозга. Дочь закончила университет по специальности «иностранные языки», родила в двух браках шестерых детей. Но однажды трагически погибла от сильных ожогов, растапливая печь бензином (при пожаре в ее доме сгорели все документы, семейные архивы и фотографии, а восстанавливать все было недосуг. Хотя по нынешним временам не исключено, что бабе Даше полагался бы статус участника войны). В начале 90-х ее сбила машина, но переехавший ее военачальник очень немало средств положил, пока медики сумели срастить сломанные кости весьма пожилой женщине. Думала, что скоро умрет, но вот еще с десяток лет позади. А два года назад Евдокия Семеновна похоронила сына Анатолия, зверски убитого неизвестными, как предполагают, из-за жилья.

- Так что мне очень страшно жилось, - печально заключает Евдокия Семеновна. - И дочь мне тыкала – мол, ты у нас еще с николаевских времен, у тебя ветхозаветные представления, так что молчи. Не уговорила я ее сохранить первую семью. И потом никогда ко мне она не прислушивалась. Так что счастливую старость я себе не заработала. Я пока стараюсь о себе не напоминать, я бы и рада была с кем-то из внуков жить. У меня их шесть, внуков… но никто не зовет, а в «Дом старости» мне не хочется. И поэтому никуда не «якаю».

- Но подумайте о другом: старики молодым даны и нужны для того, чтобы вырастать людьми. И оставаться людьми. Потому что без любви человеку жить нельзя. А любовь – это искренняя забота. К кому бы там ни было. И прежде всего прочего – к своим близким… Вот Вы прожили тяжелую жизнь. Скажите, что для Вас в ней было главным?

- Главным делом в жизни была медицина, знание медицины. Я очень многое видела с обратной стороны, засорена была медицина случайными людьми, даже с купленными дипломами попадались, и нередко. Тогда о таком меньше говорили, но случалось. Однако много было и настоящих врачей, честных подвижников. Честным и добрым человеком надо жить. У нас такие не потеряны. И их больше, чем подлых, и я встречала в жизни таких немало.

- Откуда же тогда берется подлость?

- Наверное, она оттого, что у людей не хватает на жилье… И еще – очень плохо влияет спиртное. Если б было его меньше, намного было бы меньше и подлости.

- У Михаила Булгакова в романе «Мастер и Маргарита» сказано, что люди – они такие же, как и две тысячи лет назад, только квартирный вопрос их испортил.

- Да, да, да… Вот пожалуйста – сын погиб. И ведь есть какой-то человек, он боится рассказать, и написал анонимку: «Мать знает все, мать вам все расскажет». А что я расскажу?..

- Что держит Вас в жизни?

- Верую. Оч-чень много лишнего понаписано о вере. Но верить надо каждому. В душе Бога иметь – это обязательно. И ходить в церковь нужно, по мере своих сил. Правда, хотя я православная, но лет пять ходила и к пастору Пак Кван-Бэ (пресвитерианская церковь). Сюда просто ближе было. Очень мне понравилась его простота. А теперь не хожу, старые переломы сказываются.

От автора. Статью эту я написал аж в 2004 году. В том же году или летом 2005 года Евдокия Семёновна умерла - просто от старости. Жила она в двухэтажном деревянном доме послевоенной постройки без услуг, и до последних лет жизни выходила прибирать в подъезде: «Надо трудиться, пока ноги держат. Это и молодёжи пример».