Фантасмагория3

Каждый человек создаёт вокруг себя жизненное пространство. Он живёт в этом пространстве. В этом пространстве он реализует себя, чувствует себя счастливым или несчастливым. Это его галактика. Он, как водится, звезда, а все вокруг планеты. И от того, какая он звезда зависит и жизнь в его галактике. Если он щедро льёт свои лучи, обогревая людей, значит, и жизнь вокруг него светлая и ясная. Бывают, конечно, атмосферные явления в виде грозовых туч со штормовым ветром. Сверкают молнии, гремит гром, проносится с шумом ливень, а затем небо вновь очищается и звезда-солнце вновь начинает светить, обогревая всё вокруг. Вот так устроена наша жизнь.

После баньки и вечернего чая я лёг спать. Спальня была уютной с огромной кроватью, пуховыми перинами, свежим постельным бельём так и ласкавшим тело. Едва моя голова коснулась подушки, как я тотчас же уснул. Провалился в сладкий сон. Сладок был твой сон или нет узнаёшь только утром, когда просыпаешься. Если во всём теле ощущаешь лёгкость, есть желание что-то делать, двигаться, действовать, то и спал, значит, хорошо.

Спал я хорошо, потому что утром ощущал необыкновенную лёгкость во всём теле, но ночью мне приснился весьма странный сон. Я помнил его отчетливо, во всех деталях, хотя мне никогда не снятся сны и я даже завидовал людям, которым они снились.

Вначале в моей спальне появился маленький человечек, вернее старичок с белой бородой, голубыми глазами. Кажется, на нём были холщовые брюки в черно-серую полоску, вышитая рубашка из льна (не знаю, как уж я определял материал, из которого сшита его одежда). Рубашка была подпоясанная веревочкой с кистями на концах, обут он был в лапти. Кажется, это домовой. Ну, конечно же, мне всё это снится.
Домовой щелкнул пальцами и перед ним появился маленький столик и четыре кресла, с изогнутыми спинками. Домовой достал колоду карт и недовольно пробормотал: «Опаздывают! Как всегда опаздывают!»

При эти словах в комнату влетел дракончик, как водится о трёх головах, изящно помахивая крыльями он сел на кресло. Ну, конечно же, это был Змей Горыныч только миниатюрный, вслед за ним влетела Баба-яга, в ступе с помелом в руке, чему я уже не удивился. Последним величественно вошёл, вернее прошёл сквозь стену Кощей-бессмертный. Одет он в был как современный байкер, весь в кожаном, да в цепях и в фуражке с кокардой. На кокарде был изображен череп, глаза у которого отливали зелёным цветом, наверное, в глазницы был вставлен фосфор.

– Что, друзья, начнём, – сказал Домовой, – раздавая карты.
Он раздал карты, играли они в обыкновенного дурачка.
– И кто это там спит? – поинтересовалась Баба-яга. Женщины, как известно, любопытны.
– Странник, – небрежно ответил Домовой. Меня даже задело столь пренебрежительное отношение к моей персоне.
– Бедный странник! – покачал всеми тремя головами Змей-Горыныч.
– Это не он, а мы бедные, – поправил его Кощей-Бессмертный. – Ему только грозит то, что он станет несчастным человеком, а мы все погибнем.
– Тьфу, тьфу на тебя, – запричитала Баба-яга. – Мы существовали и будем существовать вечно.

– Лучше умереть, – сказал Горыныч. – К чему такое бледное существование. Ведь нас питают фантазии людей, а они перестали фантазировать, мечтать. Даже дети теперь не верят в нас, а как жить без веры.
– А что этот странник-то может? – спросил домовой.
– Этого никто не знает, но он первый за последние годы, поэтому ему все так и обрадовались. Он что-то ищет, а что он ищет никому неведомо. Если он найдёт то, не знаю что и принесёт его сюда, то мы возродимся.
– Да уж, – заметил Горыныч. – Надоело мне быть таким небольшим. Вскоре я совсем уменьшусь в размерах, потом стану таким маленьким, что меня можно будет разглядеть только в микроскоп, а если этот процесс не остановить, то неизвестно во что превращусь.

Разговаривая, они не прекращали играть в карты. Домовой играл в паре с Кощеем и они уже успели повесить шестёрки в качестве погонов Горынычу и Яговне, но тех проигрыш в карты видно совсем не задевал. Играли они больше механически, чем азартно. Их больше беспокоило происходящее в их мире. Только я тут-то причём?

Не на все вопросы можно ответить, тем более во сне. К тому же комната исчезла и я увидел свет, ослепительно яркий свет. Понадобилось некоторое время, чтобы глаза привыкли к белому сиянию и лишь затем разглядел величественного старца, который мерил шагами пространство огромной комнаты такой же ослепительно белой, как он и сам.

– Пётр! – грозно вдруг вскричал старец.
И тут же в комнате образовался другой старец, но не столь величественный, однако такой же белоснежный, как и все остальное. Такое обилие белого цвета и света подавляло, я ощущал себя какой-то букашкой, чем-то очень и очень незначительным, верно, поэтому и мое присутствие было никем не замечано.

Явившийся на зов старец почтительно склонился в поклоне и тихо проговорил:
– Да, Савоаф!
– Кто у нас за Россию отвечает? – сердито вопросил Савоаф.
– Фома, – ещё тише ответствовал Пётр.
– Сам знаю, что Фома, – продолжал сердиться Савоаф. – А что нельзя его кем-либо заменить? Вечно у него какой-либо недогляд. То революция у них там, то перестройка. – никакого спокойствия…
– У нас же догматы, никаких реформ, живём по раз заведённому порядку. Вы же сами единый порядок устанавливали.

– Знаю, знаю, – продолжал раздраженно Савоаф, – уж попенять ни на что нельзя… Кто там у нас из вознёсшихся самый крупный специалист по России?
– Непомнящий…
– Какой ещё Непомнящий? Что значит Непомнящий? И как он может быть специалистом, если ничего не помнит?
– Вы его сами лишили памяти. Страдал он очень будучи во плоти… Вот Вы и решили дать ему покой. А какой покой, если воспоминания будоражат душу?!

– Да, припоминаю, – успокаиваясь, проговорил Савоаф. – И что? Он действительно самый крупный специалист?
– Да, ни разу не ошибся. И всё в России произошло именно так, как он и предвидел…
– Вот, вот, как он предвидел. А что же наш отдел прогнозов?
– Наш отдел ошибся… Да Вы же сами помните, какой скандал тогда был: многие из ангелов тогда понесли наказание, некоторые до сих в покаянии находятся.

– Да помню я всё, – вновь осерчал Савоаф, – только вот помнить плохое не хочется. Ну-ка подай мне сводки за вчерашний земной день.
– Сводки в пределах нормы. Пятьдесят девять процентов людей обратились к Вам в минуты горя; десять процентов просили простить им свои грехи; двадцать пять требовали материальных благ; два процента – помочь в любовных делах; три процента – избавить от импотенции; один процент благодарил Вас.
– Вот видишь, сколько гадостей каждый день на меня. Поневоле тут стараешься забыть о плохом, иначе даже я не выдержу. Эти люди кого хочешь достанут.
– Простите, а зачем Вы эту Россию создали. Ведь от неё одни лишь мировые катаклизмы…

– Зачем! Зачем! – вновь пришёл в раздражении Савоаф. – Уж так получилось. Много ты желаешь знать, Пётр. Если бы знал много, то на моём бы месте сидел…
– Нет, что Вы, мне и на своём месте хорошо, – испуганно перебил его Пётр.
– И это я знаю. Никто из вас на моё место не желает… А ведь сколько просил! Вам бы всем за мою спину спрятаться, да все проблемы на меня сваливать…
– Каюсь, слаб я духом, – покаянно произнёс Пётр.
– Слаб, – передразнил его Савоаф. – А я вот всегда должен быть сильным и всемогущим. Тьфу ты, надоело… Вот так и с Россией было…

– Неужели, вы были немощны, когда её создавали?! – испугался Пётр. – Вот почему оттуда все сюрпризы…
– Дурак ты, Пётр! – в сердцах воскликнул Савоаф. – Слабым я по определению не могу быть. Договор у нас на Россию с Люцифером.
– Вот почему вы в дела России не вмешиваетесь! – воскликнул Пётр.
– Да, не вмешиваюсь, – подтвердил Савоаф.
– А, вот почему весь остальной мир, созданной тобой, Савоаф, по законам живёт, а эти, как им заблагорассудится! – продемонстрировал свою сообразительность Пётр.
– Да уж, живут, как положено. А эти… – далее Савоаф не продолжил, а лишь махнул рукой. – Ты вот что, Пётр, отправь Непомнящего в Россию. Пусть новый прогноз составит.

– Память возвращать Непомнящему?
– Ни в коем случае. Сам всё вспомнит, когда время подойдёт. Ох, нехорошее что-то я предчувствую.
– Каким должен быть возраст Непомнящего?
– Молодой пусть будет. Лет так двадцать пять. Ну всё иди, Пётр, у меня тут текущих дел накопилось прорва, а тут ещё это… Всё, иди!