В тылу врага

Перед рассветом
 
Небольшая деревня Покровка, где жили Уманские, находилась в ста километрах от Харькова. Как и многие, Уманские перебивались чем могли: выращивали картофель, овощи. Тем и кормились. Как-то раз, по весне, жгли на огороде старую траву. Неподалёку, в берёзовой колке, рубили жердины, чтобы обновить огородный плетень. Иван, углубившись в тонкомерный березняк, вдруг закричал: "Скорей сюда, скорей!..". В прошлогодней траве лежали кожаный патронташ, фуражка, полуистлевший пиджак. Тут же валялись несколько гильз. На фуражке отчётливо сохранился светлый отпечаток красноармейской звезды. Оказалось, что на покровской земле во время гражданской войны проходила линия Южного фронта, войска которого, с боями преследуя отходившие после поражения в Орловско-Курской операции белогвардейские армии генерала Деникина и отражая их контрудары, освободили Харьков. Тогда ещё Иван не знал, что вскоре и ему придётся освобождать землю от другого врага.
А пока в этот город, за несколько лет до начала Великой Отечественной войны, перебрался Иван Уманский со своей семьёй. Дочь Лида пошла в первый класс, а он с супругой Натальей Петровной, стали работать на Харьковском тракторном заводе. Всё шло своим чередом до памятного июньского рассвета, когда мирную тишину нарушили залпы вражеских орудий. Война! Спутала она и планы Уманских. Тракторный завод эвакуировали на Урал. Наталья Петровна, забрав дочек Лиду и Тоню, перебралась опять в Покровку.
- Сбереги, Наталья, дочек, - говорил Иван, прощаясь. - Ухожу в партизаны, может, не свидимся больше. Немного помолчав, как это делается перед расставанием, добавил:
- Окажусь в районе Покровки, загляну.
Обняв ещё раз жену и дочек, вышел. Осенние листья устилали деревенскую улицу. Ветер, поднимая их вверх, затихал, и они снова медленно опускались на землю. Иван оглянулся: в окне деревенской избы - три родных лица. Он ещё раз прощально помахал им рукой.
Уже там, в партизанских лесах, он нет-нет да и возвращался мысленно к тому прощанию, которое, как он считал, было последним. Вот уже сколько времени прошло, а ему всё не удавалось побывать в Покровке. Военная партизанская работа сдерживала. Не так просто было действовать в тылу врага. Осенние промозглые дожди, холодный лес, - всё это должно было навести на партизан уныние и гиблую тоску, но не наводили, ибо каждый из них был озадачен одним - как можно скорее очистить родную землю от врага. А враг всё лютовал, всё рвался дальше, на восток, к Москве. Уманский впервые видел так много вражеской техники. Вдоль дорог всё гремело, гудело, воздух был пропитан бензиновой гарью. Раздавались резкие команды офицеров, звучала отрывистая немецкая речь. Потом этот поток кончился, стали попадаться пустые сожжённые деревни с одинокими печными трубами. На пепелищах жутко выли бездомные псы. Вот что враг оставлял после себя.
 
Перед тем, как войти в одну из деревень, послали вперёд разведчиков. Вернувшись, они доложили, что деревня пуста. А деревни-то, в сущности, и не было. Обугленные брёвна. Чудом уцелели лишь несколько домов. Иван, которому тогда уже шёл тридцать седьмой год, вместе с группой партизан расположился в одном из этих домов, в другом - остальные. Кто-то возился у печки, принесли воду, развязали мешки, достав нехитрую партизанскую провизию. Подкрепились после трудного перехода по лесам, решили часок-другой поспать, как вдруг услышали вой моторов и грохот гусениц. В деревню, с противоположной стороны, входила вражеская танковая часть. Партизаны засуетились Послышалась команда комиссара:
- Залить огонь, приготовиться к бою. Уманский с пулемётом - в сени, прикроешь нас с крыльца.
Комиссар прильнул к окну. В избе наступила полная тишина. А танки уже втягивались в улицу. Уманский насчитал их - шесть. Вот ещё два, ещё один. Ёлки-палки - как грибы после дождя. Следом двигались машины. В них, подняв воротники шинелей, сидели пехотинцы. Ввязаться в бой с такими силами, значит заранее обречь себя на гибель. Только бы не заметили, только бы прошли мимо...
 
Будто подчиняясь мыслям Уманского, колонна проехала. Иван вытер холодный пот, как вдруг крыльцо заскрипело. Видно фашисты что-то заметили, и группа солдат решила проверить дом. Как много значит на войне секунда! Когда граната упала в сени, немец, бросивший её, уже был мёртв: Уманский застрелил его в упор. В тот же миг он схватил гранату и выбросил её на улицу. Закричал, чтобы услышали в соседнем доме:
- Отходить мелкими группами!
А бой уже закипал. Партизаны отходили, отстреливаясь, залегая кто за сараями, кто за чёрными обожжёнными срубами. Били по машинам. Фашисты прыгали с них и занимали оборону. Группа прикрытия вела по ним непрерывный огонь. Иван Уманский короткими очередями достреливал уже третий диск. В горле першило, глаза съедал дым. Он ощущал, как в висках, во всём теле шумела кровь. Он почувствовал по времени, что пора уходить. Наверное, свои уже достигли леса. Так и произошло. Вскоре и Уманский добежал до него.
 
Быстро сгустились сумерки. Всю ночь партизаны пролежали в лесу, и всю ночь по деревьям били вражеские орудия. Сыпались срезанные осколками ветви. Пошёл дождь, сменившийся снегом. Ночь прошла быстро. Впереди партизан ждала новая военная работа.

"Бьётся в тесной печурке огонь..."

Действия партизанского отряда были больше стихийными: взрывали попадавшиеся на пути вражеские склады с горючим, совершали налёты на отставшие от колонн машины. Вскоре эти действия обрели направленность - работать во взаимодействии с другими воинскими формированиями Советской Армии. Враг ещё сильнее ощущал удары партизан, которые не давали ему опомниться и добивали до конца. В минуты передышки кто-то из бойцов затягивал задушевную:
- Бьётся в тесной печурке огонь,
на поленьях смола, как слеза,
и поёт мне в землянке гармонь
про улыбку твою и глаза...
Как-то после такой передышки вошли в одну деревушку. Безлюдно. В одинокой избе обнаружили одинокого старика.
- Немцы тут были?
- Денька три назад были, а потом ушли.
Старик ещё пояснил, что фашисты по лесам всё стреляли, искали кого-то. Не нашли, так в отместку в соседней деревне шестерых повесили.
- Где та деревня? - спросил Уманский.
- Версты три отсюда. Да вы не вздумайте туда податься, они и ночью сильно охраняют, а поймают - лютуют уж больно шибко, - предупредил старик.
- Сколько их?
- С десяток.
- Не так уж и много. Попробуем справиться, - поспешил заверить Уманский.
К рассвету партизанский отряд уже лежал в снегу под плетнями. Партизаны были в белых маскхалатах и капюшонах. Ждали долго. Наконец увидели: сначала в дом вошли двое. Потом они вышли и встали с автоматами у ворот и крыльца. Остальные повалили в баню гурьбой, без кителей, в одних брюках и сапогах - попариться захотелось на русской земле. Выждав ещё несколько минут, партизаны ударили из автоматов по часовым.
- Баньки захотелось, получайте, - повторял, стреляя из пулемёта, Уманский. Товарищи его тоже били из автоматов по закрытой двери баньки, в тусклые её оконца. Убитых часовых, всю фашистскую амуницию бросили в предбанник, облили керосином и подожгли. Потом партизаны сняли с виселицы повешенных. Вырыли на окраине деревни неглубокие могилы. Постояли минуту-другую, обнажив головы. Надо было уходить, неровен час, враг мог нагрянуть.
 
Отряд продолжал свой рейд. В одном месте взломали рельсы на железной дороге, в небольшой деревушке взяли двух "языков". Образовался коридор для передышки, и Уманский решил наведаться в Покровку, благо, что она находилась на этот раз неподалёку.
- Как там мои родные? - подъезжая со своими товарищами к деревне, думал Иван. На белых конях, в такого же цвета плащёвках, они и въехали во двор. Наталья так и всплеснула руками:
- Родненькие вы мои, живы-здоровы. Проходите в избу, я вас покормлю.
- Не суетись, Наталья, мы на минутку, - Иван обнял жену и добавил:
- Рад, что и вы живы-здоровы. Вскочил на коня. Только и успела Наталья сунуть ему в руку небольшой свёрток с провизией. И осталась стоять на снегу, всё махая ему рукой. Долго смотрела вслед удалявшейся фигуре отца и прильнувшая к окну дочь Лида.
- Возвращайся, папа, - шептала она.
 
Без вести пропавший
 
А он не возвратился. Наталье Петровне вручили извещение, что её муж Иван Петрович Уманский пропал без вести. Не знала она после этого, что и думать. В душе ещё теплилась надежда, что Иван её жив - не похоронку же принесли, а только лишь извещение. Значит, военные и сами толком не знают, что с Иваном приключилось, успокаивала себя Наталья. А приключилось с Уманским вот что. После того, как он побывал в Покровке и его фигура скрылась за горизонтом, он ещё несколько дней со своими товарищами из партизанского отряда наводили ужас на фашистов, подрывая мосты, железные дороги. Под откос летели поезда с вражеской техникой, машины.
 
А потом были белгородские леса, где партизанский отряд, в котором находился и Уманский, снова вёл тяжёлые бои в тылу врага. Как-то утром вдали загремело, заухало, сплошные разрывы снарядов слились в одну огненную линию. Из завесы огня, дыма и взметённой снарядами земли стали выскакивать чёрные фигуры, которые чётко вырисовывались на чистом снегу. Это были вражеские солдаты. Чёрные силуэты приближались, и вот уже целая вражеская лавина хлынула, а за ней из огня и дыма появились несколько фашистских танков. Они сворачивали влево, в сторону шоссе. Пехота, утопая в сугробах, торопилась к лесу. До него ещё было с километр, когда справа, из-за другого лесочка, вырвалась конница. Через несколько минут всё было кончено. Больше сотни фашистов попали под неожиданную атаку кавалерии. Их жалкие остатки убегали к лесу, отстреливаясь. Но тут партизаны из засады открыли по ним лобовой огонь, уничтожив последних.
А потом? Потом была та страшная холодная ночь. Оказалось, что фашисты подтянули резервы и начали укрепляться в тылу, в том самом лесу, где находился партизанский отряд. Дороги назад не было, а впереди лежало поле, усеянное вражескими трупами. Там, за полем, наши. Но как к ним пройти? Ведь всё пространство хорошо простреливалось. Пришлось ползком, держась кустарников, добираться к своим. Здесь-то и достала Уманского вражеская пуля. Ранение оказалось тяжёлым.
 
Военный госпиталь, больничные палаты, в которых мучительно думалось о том, как там родные, в Покровке? А родные, жена, дочки, в очередной раз склонившись над извещением, всё же надеялись, что их родной человек жив. Они полагали, что когда сильно во что-то веришь, надеешься, то обязательно произойдёт чудо. И оно произошло. Долгожданная весточка пришла из Магнитогорска. Иван Петрович сообщал жене, что после госпиталя врачи вынесли вердикт - к строевой не годен. А ведь шёл еще 1943 год. Хотелось снова, если уж не к партизанам, так на фронт - до Победы громить врага. Но, видать, отвоевался я, Наталья, писал он далее в письме, - ранение оказалось не из лёгких. Подлечившись, решил податься на Урал. Выбрал Магнитку. Устроился слесарем, в шамотно-динасовый цех металлургического комбината. Вот немножко обустроюсь, мои родные, и заберу вас к себе.
Он так и сделал: через полтора года, обустроившись, забрал семью. Произошло это уже после войны.
Медали Георгия Жукова, к 30 - и 50-летию Победы в Великой Отечественной войне, к 60-летию Вооружённых Сил СССР. Особых-то наград у Ивана Петровича нет. Как нет и его уже рядом с нами. Он прожил 95 лет, рядовой солдат войны.
 
Да, сколько таких рядовых Великой Отечественной с честью выполнили свой воинский долг, не спасовали перед врагом, не встали перед ним на колени. Как не сделал этого и Иван Петрович Уманский. В минувший недавно 66-й День Победы я побывал на его могиле, поклонился ему от нас всех, живущих сегодня под миролюбивым голубым небом. Он в полной мере заслужил это.
 
...Я шёл с кладбища по чистой аллее в объятиях майской весны.
Мирной весны.