Железная леди

Посвящается моей двоюродной бабушке Наталье Григорьевне.

 
Как-то в детстве я нашел оторванную от книги обложку с фотографией красивой девушки.
 

 
- Это кто?
- Бэтт Дэвис, - ответила мама. - Такая американская актриса.
 
Я продолжал рыться в фотографиях.
 
- А откуда у нас фото Бэтт Дэвис в таком количестве, да еще с какими-то датами? И почему плохого качества?
 
Мама засмеялась:
 
- А это уже не она. Это - тетя Натали в молодости.
 
Хотя по возрасту она была уже бабушкой, все называли ее тетей. Да как-то в голове не укладывалось, что бабушки такие бывают. Тем более, внуков у нее не было.
 
Это моя бабушка звала ее "Натали". Мне казалось, это имя очень подходит к ее характеру - звонкое, стройное, металлическое...
 
Проданные драгоценности
 
Наши предки были богатыми купцами. Пра-прадед уже подал заявку в первую гильдию, и даже вступительный взнос - миллион рублей золотом - был приготовлен. Но, как говорится в одном известном фильме: "пришел гегемон - и все пошло прахом..." Пра-прадед, бросив все, успел пересечь границу. Детям его выехать из советской России не удалось. Зато они сумели скрыть свое происхождение и избежать репрессий, чему уже были рады. Его племянница уехала с мужем в Псковскую область, где они осели в одном небольшом городке. В Петербург она вернулась только в тридцатые - вдовой с тремя детьми. Наташа была младшей.
 

Вся семья - мать, брат, сестра и тетя Варя с мужем и детьми ютились в одной комнате огромной коммуналки. Все было заставлено кроватями, даже всем не хватало места. Поэтому брату на ночь ставили раскладушку, которая перегораживала дверь ("Все на ночь в туалет сходили? Ну, тогда все, можешь стелить"), а сама Наташа спала на составленных вместе стульях около окна. У тети Вари не было постоянной работы, муж ее страдал пороком похуже пьянства - всю зарплату проигрывал в карты. Брат учился и немного подрабатывал, сестра получала копейки. С тех пор как погиб отчим, они окончательно погрязли в нищете. Мать выбивалась из сил, чтобы вовремя оплатить электричество и дрова...
 
Как Натали могла помочь семье? Несмотря на образование, знание языка, найти хорошо оплачиваемую работу было трудно. Обычный средний оклад не решил бы проблем. Обожаемые ею героини английских рассказов в таких случаях продавали фамильные драгоценности. Но единственной драгоценностью, которой она располагала, была ее красота и молодость. Их-то она и решила продать... Нет, не то, что многие подумали бы! Конечно, о том чтобы пойти "на панель", не могло быть и речи. Наташа просто из всех добивающихся ее женихов выбрала самого материально обеспеченного. Намного старше ее. По званию - полковник, по натуре - торгаш. Из тех, что делают себе состояние на чужом горе. То есть, поступила именно так, так дОлжно по ее мнению поступить порядочной леди из обедневшей семьи... Разумеется, об истинной причине такого странного выбора она тогда никому не сказала - уверяла родственников, что выходит замуж по любви.
 
Была ли Натали в то время в кого-нибудь влюблена? Может, и была. Об этом никто никогда так и не узнал. О том, что творилось в ее душе, когда она принимала такое решение, можно попробовать догадаться только по одному полунамеку, оброненному уже в разговоре с нами (ей тогда было уже за восемьдесят): "Что остается? Только воспоминания. Вот, прокручивается в голове постоянно какое-нибудь событие... И все думаешь: а могла бы я тогда поступить иначе? Например, пойти с ТЕМ человеком, а не с этим... И может, все было бы в жизни иначе... кто знает? Но тогда казалось, что я поступаю правильно".
 
Муж оказался жестоким деспотом, ревнивцем, но что еще хуже - ужасным скупердяем! Требовал отчета за каждую копейку, строго следил за тем, чтобы средства из семейного бюджета не уплывали в карманы родственников - ни наличными, ни в виде подарков. Даже угощать родных обедом приходилось в его отсутствие... Жертва оказалась напрасной. Но о разводе Наталья и не помышляла - это "недостойно леди".
 
Из-за больного сердца и осложнений от перенесенного в детстве ревматизма Натали не могла иметь детей. Но мужа это ничуть не расстраивало, даже наоборот: "Это хорошо, зачем нам лишние рты? Жить надо для себя!"
 
Она была верна ему до самой его смерти. Терпела все его выходки, выполняла прихоти, выкраивала средства на помощь семье из собственных расходов, пускаясь на самые изощренные хитрости - например, выпросила у мужа деньги на швейную машинку (ведь можно будет экономить на платьях!). Купила у знакомой - подержанную, а разницу отдала сестре... Наташа экономила на всем - терла белье часами, сдирая себе кожу, чтобы обойтись минимумом хозяйственного мыла; заваривала себе один и тот же чай по десять раз, пока вода с него не становилась совсем прозрачной. Она научилась разным кулинарным изыскам и, вставая до рассвета, несколько часов проводила у плиты, готовя ресторанные блюда, чтобы у мужа возникало впечатление, будто на еду уходит больше денег, чем на самом деле...
 
Это все равно были крохи, конечно. Но ничто не могло выбить ее из равновесия. Она повторяла фразу, услышанную когда-то от своей учительницы английского: "Если зарабатывая двадцать фунтов, ты будешь тратить двадцать один - всегда будешь в долгах, а если будешь тратить девятнадцать - у тебя всегда будут водиться деньги". Эта учительница была ее кумиром с детства. Наряду с Маргарет Тэтчер и Джейн Эйр.
 
Восемь шагов
 
Самое поразительное в железном самообладании и нечеловеческом терпении Натали было то, что часто единственным побудительным мотивом к ее подвигам были не какие-то великие цели - не любовь, не жажда власти, не сострадание и даже не гордость, а убеждение, что "леди должны себя вести именно так". Пожалуй, самое подходящее слово, которым можно охарактеризовать Натали, это ПРИЛЕЖАНИЕ. Доведенное до совершенства. Наверное, если бы она сидела на званом обеде, и ее бы в этот момент укусила кобра, Натали вежливо улыбнулась бы, произнесла как можно спокойнее: "Извините, мне придется вас оставить", вышла бы из залы и молча умерла в уединенном месте, чтобы "никому не доставлять неприятности и не привлекать к себе лишнего внимания".
 
Но больше всего меня удивляло даже не это, а ее потрясающая физическая выносливость. Несмотря на полутораметровый рост и хрупкое сложение, несмотря на врожденный порок сердца и перенесенную в детстве тяжелую болезнь, тетушка Натали в пожилом возрасте таскала тяжести, наверное, не меньше собственного веса. Три километра. По лесной дороге - там, где идя налегке, люди проклинали гористую местность и сыпучий песок, она шествовала с невозмутимым выражением лица, идеально прямой спиной и ровным дыханием, неся две двадцатикилограммовые торбы на ремне, перекинутом через плечо, с таким видом, словно это было меховое боа или изящная сумочка!
 
Кое-что мне стало понятно, когда я узнал одну историю из ее раннего детства.
Наташе было тогда шесть. Родители отправили ее на неделю в деревню к знакомым. А вместе с ней - четырехлетнюю двоюродную сестренку. Детей посадили на поезд, попросили проводницу присмотреть, а в месте назначения их должны были встретить. Но то ли проводница ушла куда-то. то ли сама перепутала... в общем, девочки вышли не на той станции. Обнаружив ошибку, шестилетняя Наташа ничуть не испугалась и не расстроилась. Решив, что одна остановка - это не так уж много, и если идти вслед за поездом, непременно попадешь туда, куда нужно, она взяла за руку сестренку, взяла под мышку ее куклу (размером почти с самого ребенка), и они пошли вдоль железной дороги. Сколько там было километров - не знаю. Но уж точно не меньше пяти. Конечно, маленькая кузина вскоре устала и закапризничала. После нескольких безуспешных попыток заставить ребенка встать и идти дальше, Наташа поступила единственным на ее взгляд возможным в данной ситуации способом: подняла малышку, посадила себе на спину и понесла. При этом в руках продолжала нести ее куклу. Несколько раз, когда становилось совсем невмоготу, девочка порывалась бросить куклу, но сестренка закатывала истерику, отказываясь продолжать путь без любимой куклы. "Давай мы ее спрячем в кустах, а потом я вернусь сюда одна и заберу". Но ребенок не слушал разумных доводов. И Наташа поднимала куклу и шла дальше. "Во всем важна последовательность и методичность". Она наметила себе план - восемь шагов. Сначала хотела десять - ведь считать она умела аж до ста! Но на девятом шаге у сестренки ослабевали руки, она начинала сползать со спины... И тогда: "Раз... два... три... четыре... пять... шесть... семь... восемь!" Поставить куклу между колен. Подсадить ребенка повыше. Вытереть пот. Взять куклу. И снова: "Раз... два... три... четыре..." Ей ни на секунду не пришло в голову, что можно вообще оставить кузину вместе с куклой, а самой идти за помощью: "Я ведь за нее отвечала... и вообще, когда мы пришли на платформу, оказалось, что нас никто не встречает. Взрослые в письме что-то перепутали, а телефонов-то не было". Вариант подойти к любым незнакомым взрослым людям на станции и попросить помочь, она вообще не рассматривала: "Это ведь МОИ проблемы. С какой стати обращаться к чужим людям?"
 
Адреса знакомых она не помнила. Те совершенно случайно встретили детей на улице и чуть в обморок не упали, увидев растрепанную, испачканную, но совершенно спокойную Наташу, которая деловито оглядывала окрестности в надежде увидеть знакомый дом, крепко держа за руку зареванную сестренку, а в другой у нее была извалявшаяся в песке огромная кукла...
 
Тетушка-Фея
 
Натали рискнула распорядиться материальными ценностями без разрешения мужа только один раз - когда во время блокады обменяла на продукты несколько метров кальсонного полотна... Вернувшись с фронта невредимым и с богатыми трофеями, муж первым делом устроил ей выволочку: "Дура! В войну наживать надо, а не проживать!"
 
После войны мужа отправили служить в Германию. Там Натали в совершенстве овладела немецким, а потом, сдружившись с соседкой французского происхождения, выучила еще и французский. Новая подруга научила ее множеству новых поварских и прочих нужных в хозяйстве навыков. А еще научила вышивать. Натали свои вышивки вставляла в рамочки и дарила подругам - ведь из-за жадности мужа, почему-то растущей пропорционально их благосостоянию, она не могла себе позволить отблагодарить их за участие и помощь ничем более дорогим. А Натали за все всегда привыкла платить...
 
В СССР супруги вернулись через несколько лет с несколькими ящиками "экспроприированного" немецкого антиквариата. Однако, насладиться красивой жизнью мародеру было не суждено. Вскоре после возвращения на родину он тяжело заболел. Натали до последнего ухаживала за ним, как за малым ребенком, ничем не выдавая усталости и молча перенося все оскорбления. Характер мужа во время болезни стал совершенно невыносим. Но Натали была как всегда спокойна, безупречно вежлива и аккуратна, и никто никогда в жизни не видел ее слез.
 
Похоронив мужа, она унаследовала квартиру и "все, что нажито непосильным трудом". И с этого момента превратилась в тетушку Натали - добрую фею в крахмальном переднике. Мелкие вещички она раздаривала многочисленным родственникам. Наверное, у каждого в нашем многочисленном клане есть дома серебряная пепельница, или эмалевая старинная миниатюрка, или инкрустированная перламутром шкатулка - подарок тети Наташи. Вещи покрупнее она потихоньку продавала и... давала деньги в долг нуждающейся родне. Всем, кто просил. Если у людей была совесть - долг ей возвращали. Если нет... это не означало, что в следующий раз она не даст. Сама же тетя Натали за все рассчитывалась до копейки - даже с родной сестрой, если случалось занять у нее три копейки на трамвай. То, что любимым сестре и брату всегда делались самые дорогие подарки, в расчет не бралось... И, разумеется, если всем троим случалось выехать на отдых, все расходы Натали брала на себя, как само собой разумеющееся.
 
Вскоре государство посчитало проживание одинокой пожилой женщины в трехкомнатной квартире на Сенной площади слишком роскошным - к ней подселили соседей, квартира превратилась в коммуналку. Теперь в коридоре могли валяться какие-то банки, ведра, тряпки, стоптанные шлепанцы... В кухне могла появиться грязная посуда аж на целых два часа! Тетя Натали со своим обычным английским гнусавым акцентом (то ли от природного строения носоглотки, то ли от частого общения на иностранных языках) извинялась: "Это не мое, это соседей". и лишь за порогом ее комнаты начинался ее мир - до блеска натертый паркет и мебель без единого пятнышка. Накрахмаленные кружевные занавески ручной работы. Тяжелый дубовый стол. Картины в бронзовых рамах. Масса всевозможных штучек - мраморных, серебряных, фарфоровых... Но все это было без единой крошечки пыли, расставлено в идеальном порядке. "Одна моя немецкая подруга, - поясняла тетя Натали с интонацией Рины Зеленой в роли миссис Хадсон, - Говорила, что в доме всегда будет порядок, если сразу избавляться от всех лишних вещей".
 
Брат укорял ее за расточительность: "Совсем так разоришься!" На что Натали отвечала: "Детей у меня нет, а одинокому человеку ничего не нужно. Лишние вещи - это лишняя забота".
 
Теперь все большие праздники отмечались у тети Натали. Она заранее разыскивала по всему городу деликатесы, два дня все это готовила, а потом дубовый стол раздвигался во всю длину комнаты, сервировался немецким фарфором и серебром, а яркие солнечные лучи, просеиваясь сквозь кружево, играли на хрустальных подвесках бронзовой люстры, перепрыгивали на толстые резные бокалы, казавшиеся мне в детстве ледяной посудой Снежной королевы, и рассыпались маленькими веселыми радугами по белоснежной скатерти.
 
Раньше я думал, что вся эта парадная обстановка, идеальный порядок и собственная крайняя опрятность - атрибут приема гостей. Именно так делалось у нас дома. Я только не понимал, как это тетя Натали умудряется достигнуть такого совершенства, и почему даже залезая втихаря в ее шкаф, я не находил там какого-нибудь кома неглаженного белья или коробки с подобранными по всей комнате и закинутыми наспех вещами... Однажды, когда тетя Наташа по возрасту уже была бы прабабушкой, мы заглянули к ней без предупреждения - надо было кое-что передать. Мобильников не было, зашли по дороге... Тетя Натали была дома одна. Она никого не ждала. Даже соседи (к тому времени единственные) уехали в отпуск. Тетушка открыла нам дверь в строгом домашнем... ПЛАТЬЕ, идеально сидящем на миниатюрной фигуре, до глубокой старости сохранившей девическую стройность, с аккуратно уложенными в прическу седыми, но по-прежнему роскошными волосами. Она пригласила нас зайти, извинившись, что никого не ждала, потому дома "не прибрано". Неприбранность заключалась в том, что на столе лежало несколько раскрытых книг, тетрадь, авторучка и очки... Я с удивлением увидел, что это - немецкие словари и какая-то книга на немецком. "Язык без практики забывается... вот, начала читать Гете и поняла, что забываю немецкую грамматику... Нужно освежить в памяти... Вообще, мозг нужно нагружать постоянно". Но в ее глазах уже была тень какой-то обреченности - она понимала, что ее знания языков уже вряд ли всерьез для чего-то понадобятся.
 
Каждый раз, когда мы заходили в гости, тетя Наташа предлагала нам что-нибудь забрать из оставшегося антиквариата. Мы отбрыкивались: "Ты и так всю жизнь делала подарки и маме, и мне... куда уж еще?!". Но она буквально насильно заставляла забирать вещи: "Они мне мешают! А вам пригодится. Это можно продать. Я Оле подарила одну картину, она ее продала - и во Францию съездила!" Мы благодарили за щедрость, и уверяли, что у нас рука не поднимется это продавать, потому что... ну. потому что деньги приходят и уходят, а это - произведения искусства, которые на самом деле бесценны. Потому что это - частичка души людей. которые их создавали, частичка эпохи, живая история... "Нет-нет! Продавайте, это всего лишь вещи!" Мы заверили, что непременно продадим, если совсем будет есть нечего, а вообще лучше оставим внукам. Это ее несколько успокоило: "Только не вздумайте это хранить, как подарки хранят... это всего лишь старый хлам... мне-то он даром достался". Я промолчал насчет "даром". Я знал, что она имела в виду - что не платила за эти вещи денег. Больше всего тетя Натали боялась кому-нибудь задолжать. Она старалась лучше переплатить - чтобы уж наверняка никто не имел права предъявить ей претензий.
 

Начало конца
 
Их было трое неразлучных - две сестры и брат. Аня, Натали и Василий. Они всегда держались друг за друга. Любили повторять поговорку: "Против двух друзей медведь пойдет, против двух братьев - нет". Родная кровь - для них это было свято. "Мужья, жены - это все равно чужие люди, а вот родные дети, родные сестры и братья - это навсегда". Поэтому после смерти брата клан развалился - ведь его жена, невестка, кумовья - "чужие люди". Старшая сестра была сильно занята делами собственной семьи, в которой все, кроме ее дочки и внука - тоже "чужие люди". Семейные празднества постепенно сошли на нет... А похоронив старшую сестру - мою бабушку - тетя Натали стала вести еще более уединенный образ жизни. Любые попытки как-то ей помочь наталкивались на холодную стену сдержанно-вежливой отстраненности.
 
"Дочка"
 
Мы не могли себе представить, как разовьются события, когда пригласили в Питер одинокую тетушку - дальнюю не кровную родственницу, то есть, по меркам нашей семьи "чужого человека". Мы с ней были в теплых отношениях, и когда увидели, что одной в маленьком военном поселке ей уже тяжело, что домишко-барак разваливается, работы там не найти, жить не на что, да и здоровье не то - предложили переехать к нам. Она долго упиралась: "Не хочу вас стеснять". Но после безуспешного обследования у местных врачей, ставивших только один диагноз: "это климакс, потом все пройдет", сдалась: "Ладно, подлечусь в Питере, а там посмотрим".
 
Узнав об этом, тетя Натали вдруг объявила как что-то уже решенное:
 
- Галя пусть живет у меня. Я ей один шкаф уже освободила. Комнату я сейчас приватизирую и оформлю на нее. Я уже узнавала - через дарственную дешевле получится.
 
И, увидев наши недоумение, добавила:
 
- Галя мне по возрасту как раз в дочки подходит.
 
В жизни тети Натали вновь появился смысл, она развила бурную деятельность - бегала по инстанциям, оформляя документы, предложение помощи отвергала: "Я сама еще в состоянии и ходить, и в очередях стоять!" Была куплена какая-то дополнительная мебель, посуда. Вместо старенькой "Радуги" водрузился импортный телек с видиком (на тот момент - одна из последних моделей). Вскоре нас практически отлучили от собственной тети! Только иногда раздавался звонок по телефону: "А Галя вот это любит? А как Галя привыкла? Галя так нервничает из-за работы... я ей говорю, что так нельзя переживать, это вредно!"
 
Результат обследования оказался неутешительным. Питерские врачи развели руками: "Если бы она обратилась к нам хотя бы на два года раньше, можно было бы оперировать! А теперь, увы... мы сделать уже ничего не можем. Остается надеяться на чудо". Чуда не произошло. Тетя Галя умерла в пятьдесят лет, всего год прожив в Питере. А тетя Натали так поникла, будто сломалась внутри нее какая-то металлическая конструкция. Впервые мы увидели на ее лице растерянность и отчаяние. Она беспомощно разводила руками:
 
- Я ведь все делала для Гали... Я находила все лекарства, я заставляла ее соблюдать все назначения... Что я делала не так? В чем была моя ошибка?
 
Убеждать, что это судьба, изменить которую не в наших силах, что никто не виноват, было бесполезно. Тетя Натали почему-то считала, что непременно могла спасти приобретенную в старости "дочку", просто чего-то не учла, не рассчитала...
 
Закат
 
Она вновь занялась переоформлением квартиры. Теперь уже на мою маму. Пару раз заходила ко мне на работу за документами. Коллеги передавали:
 
- Тут к тебе какая-то дама пришла... похожая на английскую королеву...
- Нет, скорее, на мисс Марпл!
 
В последний раз я видел на ее лице улыбку, когда она приехала к нам на новую дачу. Позавтракав, тетя Натали по-хозяйски оглядела участок:
 
- Ну, давайте я вам помогу. Что так сидеть?
 
Мы переглянулись: трогательно, но чем может помочь на огороде старушка за восемьдесят? И потом... неужели она хочет сесть в грядки вот в этом своем светлом костюмчике и замшевых перчатках с пуговками? Но тетя Натали уже расстегивала перчатки...
 
- Теть Натали, так ничего ведь не надо! Грядки прополоты, ягоды еще не созрели...
 
- Давайте я вам дров наколю! Где у вас топор?
 
- Что ты! Не надо! Дров много.
 
- Может, помогу вам елку свалить? Я умею! Дайте ножовку...
 
Тут я всерьез испугался. И закричал, что елки нам очень нужны, что избавляться от них не входит в наши планы, и что вообще тут все, как надо, и мы приехали сюда отдыхать, а не работать... и чтобы ей не пришло в голову копать колодец или еще что-то в этом роде, я сунул тетушке в руки последний аргумент - пушистого сибирского кота. Необыкновенно красивого и ласкового. Кот немедленно замурчал, обнял тетю Натали за шею мягкими лапами и начал облизывать... вот тут она и улыбнулась. Неожиданно искренне и тепло.
 

Осенью того же года тетя Натали схватилась двигать шкаф (видимо, отказ от помощи - это принципиально, поскольку дело было в выходной, а жила она в одной остановке от нас - мы бы после ее звонка через пятнадцать минут пришли). Нам позвонили соседи - тетушке плохо, врач скоро будет...
 
Лопнул какой-то сосуд, но врачи уверяли - все не так страшно, тетю нужно госпитализировать, несколько процедур - и ее в две недели поставят на ноги, общее состояние здоровья хорошее, надо только немного подлечиться в условиях стационара. Но она и слышать не хотела о госпитализации. Врач вздохнул: "Тогда труднее и дольше будет, но я выпишу назначения, будем лечить консервативно, в домашних условиях".
 
Доктор наивно думал, что старушка боится больницы и современных аппаратов... как бы не так! Она приняла сознательное решение не лечиться. Начались месяцы мучений. Уговорить выпить таблетку. Поставить капельницу "Ну ради нас! Все равно ведь иначе не отстанем, пока не сделаем все, что нужно!"
 
"Мисс Марпл" обнаружила ценники на упаковках лекарств, путем несложных подсчетов определила, что с ее пенсии это куплено быть не может, и больше к ним не прикасалась... Нам было заявлено:
 
- Поставьте мне стакан воды и уходите... Через три дня заберите только тело, чтобы не протухло.
 
Разговоры о суициде стали постоянными. И не только разговоры. Один раз мы поймали тетушку на подоконнике, воюющую со шпингалетом заклеенных и обледеневших снаружи окон... Пытались взывать к ее логическому мышлению, которое она в себе так ценила:
 
- Со второго этажа ты не убьешься! Только переломаешься вся и будешь лежать, ходить под себя, а мы будем тебя кормить через воронку... Ты этого хочешь?
 
В другой раз она пыталась удушиться полотенцем. Ее нельзя было оставить ни на минуту. И все это время было заполнено изматывающим противостоянием, попыткой убедить лечиться: "Ведь ты так ценишь свою независимость! Тебе нужно просто на некоторое время подчиниться врачам, и ты снова сможешь сама себя обслуживать!"
 
Ответ был:
 
- Я не буду лечиться. Я не хочу жить.
 
Она пыталась морить себя голодом, но эти попытки прекратились, когда я объяснил, что без еды человек может прожить сорок дней без вреда для здоровья, а потом начнет умирать постепенно и мучительно.
 
Последние проблески разума ознаменовались следующим распоряжением:
 
- Отпевать меня не вздумайте. И свечек и молитв никаких не надо. Нечего тратиться.
- Это недорого.
- Все равно ни к чему. Я атеистка, мне это ничего не даст.
- А если ПОТОМ передумаешь? Представляешь, вот приходишь ты туда - и видишь, что все совсем не так, как ты думала? Что тогда? Ты уж тогда как-нибудь дай нам знать, что передумала, хорошо?
- Нет там ничего. Просто тьма. И смысла никакого нет. Ни в чем. Жизнь человеческая бессмысленна...
 
Вскоре болезнь начала развиваться. Проблемы с сосудами сказались на головном мозге, на психике... Последние недели были страшны и мучительны для всех. Казалось, расплавился некий внутренний железный стержень, на котором все держалось, и внешняя оболочка опала, потеряла форму, приняла причудливые, фантастические очертания...
 
Санитары морга признались, что испытали суеверный ужас, обмывая тело - это было тело юной девушки без единой морщинки или обвислости, к которому как будто пришита голова старухи...
 
Придя в пустую квартиру, где еще ощущалось присутствие хозяйки, мы взглянули на ее фото...
 
- Ну, что? Все еще считаешь, что не надо за тебя молиться? Если передумала - так может, и денег дашь на поминовение? Ты же всегда за все платишь!
 
Порыв ветра колыхнул занавески и волной прошел по комнате. В массивном буфете что-то зашуршало. Из щели между ящиком и стенкой выпала бумажка - пятьсот рублей.