Память минувших дней

Оккупация
 
За станицей Удобной взору открывается равнина, вдоль и поперёк исписанная дорогами. Ранней весной Николай со своими сверстниками часто выбегал на курган, одиноко стоявший на развилке двух дорог. Становился лицом к солнцу, щурил глаза. Как же безбрежно широка и как же волнующе красива кубанская степь весной! Пригревает солнце, бегут во все стороны голубые волны весеннего марева. И он, Николай любуется вместе с ребятами выросшими вдали скирдами сена, которые точно колыхаются на волнах. Куда ни глянь - простор и простор под чистым небом. Море, да и только! И разлилось оно так, что трудно узнать, где ему начало и где конец. На сотни вёрст тянутся сенокосы, темнеют на серой траве прошлогодние стога, загрубелые, насквозь просверленные мышинными норками. Повсюду белеет сухой ковыль, клонит ветер к земле непокорные шелковистые метёлки, а под тёплой полостьюс сопревших за зиму трав уже тянутся к свету игольчатые росточки молодого пырея. Чёрным покрывалом разметнулась зяблевая пахота, и летают над ней старожилы - вороны, а островки застаревшего снега то там, то здесь прижимаются к тёплой и уже парующей земле. Красива кубанская степь весной!
Таковой она была в марте 1941 года, - за два с половиной месяца до начала Великой Отечественной войны. Многие жители станицы Удобной не верили, что германский фашизм всё же развяжет войну. Развязал. Ушли на фронт отцы и деды - всё старшее поколение кубанской станицы. Взял в руки винтовку и отец Николая Лизагубова Иван Андреевич. Попрощался с женой Татьяной Матвеевной, с детьми и ушёл. А вскоре через станицу стали проходить наши войска. Николай научился распознавать все рода войск, воинские звания, виды оружия, марки грузовых и легковых машин, своих и трофейных. С первого взгляда разгадывал типы танков - не только тогда, когда танки тяжело отдыхали где-нибудь на обочине улицы, под прикрытием тополей, но и когда они катились по осенней пыльной дороге. Отзвуки дальнего ожесточённого боя, вернее, многих больших и малых боёв, шедших на западе и северо-западе, были явственно слышны здесь, в открытой степи, куда отступали наши воинские части. Дымы дальних пожаров медленно всходили к небу. Густая пыль, вновь и вновь взбиваемая множеством гусениц, колёс и ног, столбом стояла в вохдухе на протяжении дороги, уходящей за горизонт.
Стоя у калитки, Николай смотрел на движущихся людей, технику. О чём он думал? О том, что может быть горше отсупления своих войск?! Как сложится в станице жизнь при немцах? Думы нарушил голос матери:
-Николай, идит в дом, помоги по хозяйству.
Хозяйство у Лизагубовых было небольшое, но требовало к себе достаточного внимания. Управившись с порученным ему делом, Николай снова подошёл к палисаднику: дорога, проходившая рядом, была уже пуста. А вскоре её снова заполнил гул моторов - в станицу входили немецкие части. Расквартировались. У Лизагубовых стали жить двое - старик солдат и молодой унтер-офицер. Как-то, когда их не было дома, во дворе появились два бравых фашиста:
-Матка, матка, свинью бистро!
-Вот пожалуюсь вашему коменданту, будет вам тогда такая свинья, - отпарировала Татьяна Матвеевна.
То ли удивившись смелости хозяйки дома, то ли испугавшись, что женщина действительно пожалуется коменданту, немцы ретировались со двора. Больше они уже не заглядывали к Лизагубовым.
-Вообще-то, откровенно говоря, немцы нас не трогали, - вспоминая минувшие дни рассказывает Николай Иванович. - Как-то в один из дней старик немец показал нам семейную фотографию. На ломанном русском языке пояснил, кто есть кто на фото. И добавил, что он дорожит своей семьёй, что это Гитлер насильно погнал его, старика, и таких, как он, на войну. Мы знаем, что не победим, но разве Гитлеру это докажешь. Будучи тогда молодым, хотел даже вступить с немцем в полемику, дескать, что же вы не разобрались сначала с Гитлером у себя дома, может быть, и войны тогда не было бы, но мать одёрнула. Правильно сделала. Кто его знает, чем бы закончился тогда этот спор. Но, как говорится, всё обошлось. А через несколько дней после этого видим мы, что постояльцы наши стали сумрачными. Оказалось, что немецкие части стали терпеть на важных стратегических участках поражение - заканчивался декабрь 1942 года. А через месяц в нашу станицу вошли советские войска.
 
Эх, дороги...
 
-Мобилизовали на военную службу и нас, молодых - продолжает Николай Иванович. - Довезли до Армавира, где ещё раз уточнили, кто где будет служить. Попал я в 213-й запасной стрелковый полк. Начал вместе с другими необстрелянными молодыми бойцами изучать русскую винтовку образца 1901 года. Научили нас стрелять из неё, и потопали мы вскоре пешком аж к Чёрному морю. В районе станицы Крымской перебрались ночью на лодках через реку Кубань. Здесь впервые приняли бой с врагом. Выстояли.
Николай Иванович на какое-то время замолчал, воскрешая в памяти военные дела давно минувших дней. А дела эти были серьёзные, связанные с большим риском для жизни.
-Кто говорит, что ему было не страшно на войне, тот лукавит, - продолжает Николай Иванович. - Страшно действительно было. Как-то младший лейтенант Смирнов говорит мне: "Лизагубов, иди проверь, не уснули ли солдаты в окопах?". Ночью это было. Я ему говорю: "Товарищ младший лейтенант, можно я повременю немного...". Командирским окриком он осадил меня. Пришлось тут же шагнуть в ночь. Не прошёл и с десяток шагов, как услышал шипение - мина разорвалась совсем рядом, затем - вторая. Осколком перебило ребро. Попал в Краснодарский военный госпиталь. Долечивали уже в Азербайджане - в городе Кировабаде. С теплотой вспоминаю двух медицинских сестёр Эмму Суремовну и Марию Оганесовну. Называли мы их - наши мамы. Они действительно по-матерински заботились о нас. Теплота их сердец тоже сказалась на скором нашем излечении. Выписавшись из госпиталя, попал я в девятую роту 110 стрелокового полка, а затем в 80-й запасной артиллеристский полк.
Здесь он вспомнил слова одной известной песни:
-Эх, дороги,
пыль да туман,
холода, тревоги
да степной бурьян...
и продолжил:
-Сколько ещё военных дорог пришлось пройти после этого и сушей, и морем. Пели и такую:
-Прощай, любимый город!
Уходим завтра в море.
И ранней порой
мелькнёт за кормой
знакомый платок голубой...
Потом снова пыльные дороги, утренние туманы, леса и болота, болота и леса. Дошли до польской границы, перешли её. Здесь расстался со своим другом Николаем Степановичем Истягиным, который был постарше меня. Как говорится, разошлись военные пути-дороги. А нас, молодых, командир полка, майор Шуруй определил в 330-й ордена Суворова дважды Краснознамённый истребительный противотанковый полк, в четвёртую батарею. Стал помощником заряжающего сначала 76, а зате 100-миллиметрового проитвотанкового орудия на Сандомирском плацдарме. Есть такой город в Польше Сандомеж, который в годы войны именовался - Сандомир. Стоит на реке Висла. Здорово потрепали фашистов на этом плацдарме, да и нам самим пришлось нелегко Много боевых товарищей потеряли, но выстояли и двинулись дальше, за Одер. Путь - на Берлин! 60 километров не дошёл до него - ранили второй раз. В правой руке до сих пор два осколка сидят.
Он вытянул руку, показал, где они находятся. Заметил при этом, что вытаскивать их врачи не советуют, говорят, что после этого рука может высохнуть. А так она, как говорится,в рабочем состоянии, хотя и содержит в себе жестокие печати войны. Но вернёмся снова в минувшие дни, я отвлёкся немного.
-Привезли нас, раненых, в город Хмельницкий (ныне Проскуров), что на Украине. Здесь и встретил День Победы. Выпили на радостях фронтовые. 8 июня 1945 года выписался из госпиталя. Его начальник предложил мне остаться, мол, куда поедешь, Николай, бросай якорь на Украине. Хмельницкий - хороший город. Где работать? Поначалу склад охранять будешь. Всё равно ведь ты годен к нестроевой. Слушал начальника госпиталя, и как-то не по себе было: годен к нестроевой! Это ведь ещё только заключение военной комиссии. Причём, некоторые её специалисты сами же, в конце концов, резюмировали по поводу нашего здоровья, дескать, кто чувствует себя хорошо, тот может делать шаг в сторону тех, кто пополнит воинские части Советской Армии. Такой шаг сделал и я, чем поверг в уныние начальника Хмельницкого военного госпиталя - уж больно не хотел он меня отпускать. А когда понял, что не удержать Лизагубова, то, похлопав по плечу, сказал:
-Жаль, конечно, Николай, что покидаешь нас, но что ж, тебе виднее, доброго пути!
С таким напутствием отправился я в составе нового воинского пополнения дальше. Прибыли в город Бердичев Житомирской области, откуда нас отправили в Германию. На первый взгляд - парадокс: солдаты возвращались домой, а мы ехали на Запад. Но, как говорится, приказ не обсуждают. Приказали - значит так надо. Это уже потом, по дороге, нам пояснили, что отныне Германия поделена на два сектора - восточный и западный. На территории Восточной Германии будут дислоцироваться советские войска. Вот их и следовало пополнить молодыми солдатами. Но, к сожалению, наш воинский эшелон доехал только до одного из военных польских городков, носящего статус закрытого. Поработал я здесь немного телефонистом, до мая 1946 года. Когда нашу 354-ю дивизию расформировали, то многие из нас подумали тогда, что уж на этот раз все мы отправимся домой, хватит - навоевались. Оказалось, что до дома было ещё далеко: на базе расформированной дивизии создали 11-й мотострелковый полк, в составе которого прошли ещё сотни километров дорогами Польши. Довелось послушать в часы отдыха ансамбль песни и пляски Бориса Александровича Александрова. Помните, в первые дни войны:
-Вставай страна огромная,
Вставай на смертный бой!
С фашистской силой тёмною,
с проклятою ордой...
Кстати, они её тоже спели на том послевоенном концерте. Артисты пели, а перед нашими глазами проходила война, жестокая, смертная. Многие остались на полях её сражений. Оставшимся в живых предстояло жить и за себя, и за того парня.
Он замолчал, тяжело вздохнув: нелегко давались ему воспоминания минувших дней. И всё же он продолжил:
-Когда постоянно перед глазами лица погибших боевых товарищей, то, конечно же, становится до боли тягостно.. Признаться, первое время не мог с собой совладать. Да и потом с годами это не больно-то притупилось. Бывало поутру просыпался в холодном поту - опять война приснилась, окаянная. Она и поныне снится. Может, потому, что её осколки в себе ношу до сих пор?! А может, по другой причине. Сны ведь и поныне остаются загадкой для учёных, а нам, простым смертным, и подавно их не объяснить. А впрочем, этим и не стоит заниматься: снится и пусть снится. Я даже, например, как только закрою глаза, так сразу же, как в кино - кадр сменяется кадром и всё - война. Вот так-то!
-Николай Иванович, а когда же всё-таки домой вернулись? - спрашиваю его.
-Не спешите. До родного порога было ещё далеко. Как сейчас вижу воинский эшелон, в вагоны которого нас погрузили и повезли домой, в Россию. Остановились на одной из железнодорожных станций. Было это 22 февраля 1948 года. А на следующий день - моё дежурство. Остоял на посту, как положено. А уже 24 февраля повезли нас дальше - в сторону Армавира. От него до родной станицы Удобной - 115 километров. Они были последними, потому и преодолел я их легко, как на крыльях. Утром 1 марта 1948 года постучался в окно родного дома. Мать выглянула и снова задёрнула занавеску. Не признала, что ли, подумал я. Снова постучался. На этот раз мать не стала трогать занавеску, а вышла во вдор. Пригляделась на свету да так и осела на мартовский снег.
-Коленька, ты ли это?
-Я, мама, я, - только и смог выдохнуть. Обнялись.
-А я то сначала подумала, что пришли с воинской части,оказалось, что ты это, мой сынок, - повторяла она, смахивая на снег радостные слёзы.
-Вот такая встреча после пятилетней разлуки, встреча с матерью, с родным домом, - подытожил Николай Иванович.
Уже на другой день после этого он стал пасти колхозных коров. Через восемь месяцев подался к двоюродному брату, в соседнее село Фролово. Отработал два года. Узнав, что в Удобной вербуют в Укский леспромхоз, что под Ашой Челябинской области, решил податься на Урал. А через год, когда в леспромхоз приехали вербовать уже на Магнитку, ещё раз решил испытать свою судьбу. В августе 1953 года перешагнул порог третьего строительного управления треста "Магнитострой". Потом был обжимной цех металлургического комбината, где вырубал металл. Через полгода профессию вырубщика сократили. 16 марта 1955 года стал работать выгрузчиком туннельных сушил в шамотно-динасовом цехе огнеупорного производства, потом на лафете. Когда выстроили второй цех, резал металл для токарей. Делал это до ухода на пенсию.
... Из окна его квартиры, расположенной в одной из пятиэтажек Ленинского района Магнитогорска, хорошо виден тихий дворик. До недавнего времени он часто прохаживался по нему. Сейчас делает это реже - здоровье не то. И всё же он не сетует на него. Не привык канючить - война научила. Она и сегодня приходит к нему - в снах. И тогда он внезапно просыпается и долго лежит, прислушиваясь к ночной тишине. Её ничто не нарушает.
И пусть не нарушит никогда.
 
холода, тревоги