Память о тебе

Я бы хотел встретить тебя, а потом позабыть – чтобы воспоминания о тебе не бередили мне душу. Однако я знаю, что в моём сердце ты хотела бы остаться навечно молодой и красивой. Поэтому я говорю: как жаль, что красота наша и молодость всего лишь сиюминутный ручей, текущий среди зыбучих песков, под раскалённым солнцем.
 
Да, свет, исходящий от нас, теперь не столь ослепителен. Мы приучились вглядываться друг в друга; разучились влюбляться. Отвратительные морщины всё чаще впиваются в наши лица, как, впрочем, и в наши желания. И мы притягиваем к себе ветошь, как магнит железо. Нам тягостно влачить наши тела. А когда-то единственный взмах крыла отрывал от земли нас и влёк в несметное роение звёзд – словно бы в фейерверк свежих эмоций.
 
Вот одиноко сидишь ты на стуле передо мной, с опущенной головой, с разбросанной по лицу причёской, – и плачешь, потому что твои опалённые крылья не в силах поднять груз скопившихся в тебе лет. И я плачу вместе с тобой. И губы мои невольно касаются твоих исколотых, окровавленных ног. И я думаю, сколь много пришлось тебе выстрадать, через что пройти, чтобы вот так своеобыденно плакать со мной в этой маленькой, тусклой комнате.
 
Жалость к тебе переполняет меня. Но ведь и ты испытываешь ко мне сходное чувство! А ещё ты ревнуешь меня к своей молодости, не находя возможности возродиться здесь и сейчас в образе обворожительной бабочки, память о которой всегда со мной. В жизни не встречалось мне ничего удивительнее. И я благодарен тебе за это, хотя сегодня – как разорившийся богач, оставивший в ломбарде всё своё золото, – с болью в сердце произношу твоё имя.
 
Дрожа всем телом, обнимаю тебя. Порою некая тёмная завеса опускается на меня, и мне хочется оттолкнуть тебя от себя, разбить, будто давшую трещину хрустальную вазу, – как бы мстя тебе за твою недолгосрочность в этом нещадном мире, за твою тленность. Но я сдерживаюсь, мучительно выкручиваю себе руки. Я тоже соткан из плоти. В моих жилах течёт горькая кровь, а в твоих – алое молоко. И ты не виновата. Ни в чём. Как же я смею обвинять тебя в природе твоей человеческой, возмущаться твоей рассыпчатой, словно пыль, красотой, игнорируя твою духовную суть! Нет, не любовницей хочу называть тебя, но святой. Ибо святость твоя лучезарным пёрышком запечатлена в хрусталиках твоих глаз.
 
И разве не дуновение времени должно отодвинуть громоздкий камень от гробницы, где содержатся наши души, и мы благополучно выльемся в позабытый нами некогда мир, чтобы раствориться в нём, стать его сущностью? Кто знает, может быть, уже никогда с тобой не увидимся. И глупые воспоминания перестанут выжимать из нас слёзы – точно воду из тряпки, которой ты изо дня в день касаешься в нашем жилище пыльных поверхностей: самоотверженно удаляешь осевшую на них память.