Дожить до рассвета

Побег
 
Германские концентрационные лагеря - лагеря смерти. Они прочно впечатались в сознание людей как предвоенного, так и послевоенного поколений. Бухенвальд и Освенцим. Треблинка и Майданек, Маутхаузен. На документе узника, который попадал сюда, имелась пометка: "Возвращение нежелательно". Зловещая пометка.
Лагеря смерти мало чем отличались между собой. Высокие и мрачные каменные стены, сторожевые башни, массивные, окованные железом ворота - всё, как в заброшенных средневековых крепостях. Но не в далёкие средние века, а в близкое нам чёрное время разгула фашизма руками узников возедены и трёхметровые стены, и башни с деревяными арками, и галереи с пулемётными бойницами.
Руками узников протянута и дополнительная ограда в пять рядов колючей проволоки. По ней пропустили ток высокого напряжения. Кое-где на оградах болтались железные бляшки с нарисованными на них черепами и перекрещенными костями: "Берегись! Не прикасайся! Смертельно!".
А вот и газовые камеры - "лаборатории" смерти. Здесь следили по секундамеру, какой газ смертоносный действует на людей всего быстрее и надёжней.
Адские печи крематория... Над их закопчёнными трубами круглые сутки без перерыва взвивались вместе с клубами дыма огненные языки зловещего пламени. Дым, пахнущий горелым человеческим мясом, ветер разносил далеко по холмам и долинам. Гудели, неистовствовали лагеря смерти.
Иван Стрельников был в другом, менее "смертельном" лагере. Сюда только долетали рассказы о тех ужасах, которые испытывали узники душегубок. Нацисты совершали показательные казни, тут же устраивали и дикие "игры". Узников травили собаками - так фашисты тренировали псов.
-Кто будет плохо работать, тех отправим на перевоспитание в лагеря смерти, - нередко напоминали военнопленным. Никому не хотелось такого перевоспитания, потому и старались не гневить военную администрацию лагеря. Работали, думая о побеге. Решил бежать вместе с другими и Стрельников. Но всё не было удобного случая. Ночью на нарах о многом передумал. Война, будь она неладная, все планы спутала. Только вернулся из армии, настроился на мирную трудовую жизнь, как снова повестка. Попал под Сталинград, в жестокую мясорубку.
Казалось, что небо смешалось с землёй. Вокруг шум и грохот. Танки гремят. Не понять только, чьи танки-то - наши или немецкие? Немецкие, кресты на броне, мутные кресты, еле различимые. Мимо прошли. Но почему? А где наши?! Ведь только что Иван бежал вместе со всеми в атаку. Что произошло? Он ещё раз приподнял голову: так и есть - его боевые товарищи отошли назад, чтобы перегруппироваться. А его ранило, и он лежит сейчас на издёрганной от снарядов земле, ждёт своей участи. Неужели плен?! Так вместе со всеми, кто мог тогда подняться и идти, зашагал Стрельников на запад. Долгим был этот путь. Но и он закончился у ворот наспех сколоченного гитлеровского лагеря. Немецкое командование рассчитывало на "блицкриг" - по образу и подобию форсированного марша по Европе. Фашисты хотели иметь в своём распоряжении резервное пушечное мясо: перевормируют русских военнопленных, оденут в форму вермахта и двинут сражаться за "великий рейх" - вперёд, за Волгу, на Кавказ, к Уралу, в Сибирь.
Место для лагеря фашисты выбирали не очень тщательно, обнеся колючей проволокой заброшенную территорию. Несколько летних бараков и землянки, похожие на глубокие окопы, прикрытые сверху брёвнами - всё жилье для тысяч военнопленных. На всех его, понятно, не хватало. Многие находились под открытым небом. Под солнцем и звёздами. Под нестерпимым зноем и лютой стужей. Поднацеленными с вышек дулами пулемётов и автоматов. Но вскоре гитлеровцы поняли, что вербовать изменников среди русских людей - пусток занятие, и их стали уничтожать.
Почти все успели побывать в так называемом трёхдневном "карантине" без пищи и воды. Потом на "сортировке", где фашисты требовали от каждого пленного выдать комиссаров, политработников, коммунистов, евреев. Сажали пленных и в штрафную землянку - вырытую яму, где человека оставляли на всю ночь под дождём, под снегом. За малейшую провинность пленных подвешивали к одному из столбов в виде креста, и в таком положении человек висел целый день, а то и сутки.
Лагерем управлял вермах. Эсесовцы и гестаповцы наведывались только для "фильтрации" и "чисток". В первую очередь расстреливали всех коммунистов и комиссаров. Составлялись и списки "неполноценных" людей - в них включались казахи, таджики, узбеки, а также больные. С очередным рассветом из лагеря отвозили военнопленных. Грузовые машины заполнялись десятками человек и отправлялись к месту расстрела. Обречённым говорили, что их везут на работу. На месте такой "работы" их загоняли в противотанковый ров и выстраивали вдоль его стенок. В спины людей раздавалась очередь из автоматов, оставшихся в живых добивали из пистолета. Трупы засыпали тонким слоем земли.
Военнопленные, не попавшие в списки смертников, находились в "загонах". В одном - русские, в другом - казахи, в третьем - украинцы, узбеки, таджики. Каждая группа на своём, огороженном проволокой поле.
Не всем, конечно, хватало места в землянках, поэтому укрывались, кто где мог. Иные - в норах, вырытых в земле. А одежда? Её практически не было. Все оборваны, разуты. Не трудно понять, почему: немцы снимали с пленных годные к носке обувь и обмундирование.
Ежедневно в лагере умирали. Трупы подолгу не убирали. Из-за тесноты живые не могли даже отодвинуться от мёртвых. Почти не кормили. Один раз в день, а иногда и в два дня - суп, сваренный из ботвы картофеля, моркови, свеклы и других отходов, которые выбрасывались немецкой кухней, и кружка суррогатного кофе. Иногда военнопленным бросали через проволочные заграждения сырое мясо убитых на фронте лошадей. Хлеба на день по 50-100 граммов. Его выпекали из муки с древесными опилками, он был горек, с трудом разжёвывался и вызывал рези в желудке.
-С людьми обращаются как со скотом, - говорили между собой военнопленные. - Надо бежать при любом удобном случае, - сходились во мнении другие.
И случай этот представился. Свыше ста человек бежало из лагеря. Через день после побега наткнулись на картофельное поле. Испекли клубни, притупили голод. Разбились на группы, каждая из которых должна была самостоятельно пробираться к своим. но не все добрались. Снова попал в плен и Иван Стрельников. Опять нелюдские муки, опять гибель друзей - товарищей, снова на волоске от смерти. Администрация лагеря начала урезать и без того скудный паёк. Среди военнопленных пошли толки о том, что отказ от работы приведёт к усилению репрессий и к новым жертвам, а поездки на работу увеличат возможность побега. С группой военнопленных Иван работал на сахарном заводе. Было это уже весной 1945 года. В один из дней немецкий конвой, как обычно, сопровождал военнопленных до места их работы, и вдруг навстречу - люди в военной форме, явно не в немецкой, но и не в советской. Оказалось, это были американцы, что позволило военнопленным поменяться местами со своим конвоем.
Через переводчика кое-как поняли, что американцы отпускают русских, как говорится, на все четыре стороны - идите назад, к себе домой. На что Иван Стрельников и его товарищи ответили, что пойдут снова воевать. Оказалось, что вот этого-то и не надо больше делать, потому что война уже заканчивается. Об этом бывшие военнопленные узнали от хозяев, у которых остановились заночевать. А на следующий день собрались в путь-дорогу.
 
Возвращение
 
Лежала она через всю Германию. Мелькали за окном вагона поля, луга, холмы, тянулась вдоль железной дороги молодая поросль кустарника. На соседних путях встречались вереницы санитарных поездов с ранеными пленными гитлеровцами. С грохотом проносились составы с установленными на платформах орудиями, танками и другой военной техникой.
Чем ближе поезд подходил к западной границе, тем больше было вокруг разрушений, говоривших о том, с какой ожесточённостью дрались, отступая, фашисты. Свежие воронки от разорвавшихся бомб. Закопчённые стены разбитых заводских цехов с зияющими в них оконными проёмами. Груды битого кирпича, раздробленного бетона, искорёженного железа - жестокая печать войны. Она осталась и на белорусских сёлах, раздавленными гусеницами танков со зловещей свастикой на бронированных башнях. Стрельников смотрел в окно и видел в нём горе и кровь ни в чём не повинных жертв. Горе и кровь были повсюду на израненной, многострадальной советской земле. Когда Иван прибыл в родное село Паршеновку Воронежской области, то узнал, что горе коснулось и их семьи - под Сталинградом погиб его старший брат Степан. Раненым вернулся с войны средний, Матвей. Здесь, в Паршеновке, Иван со своими братьями и сёстрами встретил радостное известие о Победе. Всё, тепернь можно приступить к мирному труду. Но оказалось, что это делать ещё рано - на Дальнем Востоке этому мирному труду угрожала милитаристская Япония. Стрельникову опять пришла повестка. Погрузились в эшелоны и поехали. Но повоевать с японцами так и не довелось: уж больно молниеносной была эта война - с 9 августа по 2 сентября 1945 года. Военный эшелон больше добирался до места назначения, чем длилась эта операция.
Разгром главных японских сухопутных сил Квантунской армии обусловил безоговорочную капитуляцию Японии, освобождение Южного Сахалина и Курильских островов. Возвратившись в родное село, Иван Стрельников наконец-то приступил к мирному труду. Но крестьянствовал недолго - молодость звала дальше. Решил податься на Магнитку, о которой тогда много писали и говорили. В сентябре сорок пятого устроился в шамотно-динасовый цех металлургического комбината, стал слесарить на механическом участке.
-Проработал в огнеупорном производстве тринадцать лет, - рассказывает Иван Андреевич, - больше не мог, болезнь подкосила. Подумал, ну всё, отжил своё. Но потом потихоньку выкарабкался. Врачи посоветовали сменить место работы. Сменил. Но связь с огнеупорным производством не прервалась. Ежегодно, в День Победы, тогдашнее руководство предприятия не обходило вниманием нас, бывших фронтовиков. Нас тогда много было, сейчас всё меньше и меньше. Нынешнее руководство завода проджолжает добрую традицию своих предшественников - тоже внимательно к нам, бывшим фронтовикам.
Разговор поддерживает супруга Ивана Андреевича Галина Семёновна:
-Да, всё меньше и меньше остаётся фронтовиков. Военные раны достают их в мирное время. Хорошо, конечно, когда ветеранов не забывают. Ведь что необходимо им сегодня - человеческое внимание, чуткость людска и доброта. Они заслужили это по праву, так как в своё время отстояли в жестокой схватке с врагом нынешнему и будущим поколениям право на жизнь, - подытожила Галина Семёновна.
Стрельниковы уже более шестидесяти лет вместе. Вырастили дочь Людмилу и сына Александра. Пятеро внуков: Эдик, Вадим, Марина, Георгий и Ангелина. Уже и првнук есть, Артём, который уже знает о военной жизни своего прадедушки, о том, как он выстоял и не сломался.
О многом говорили мы с ним: о прошедшей более шестидесяти лет назад Великой Отечественной войне, о нынешних событиях на Северном Кавказе, об отношении к этим событиям в нашей истории. Странно только, почему иные нынче, акцентируя своё внимание на всякого рода событиях, не приминут добавить, мол, в новейшей истории это трактуется так-то и так-то. История у нас одна, и не следует её подразделять на старую и новую. Не от этого ли подразделения мы напрочь отвергли всё самое лучшее, что было у нас в недалёком прошлом. Так ведь можно подвергнуть сомнению и нашу Победу в Великой Отечественной войне, договориться до того, что не советский солдат водрузил над рейхстагом красный флаг. Правильно считает Иван Стрельников, что к истории надо относиться бережно, ведь за каждой её вехой стоят конкретные люди с их судьбами и эти люди ещё живы. Но если даже их и не было бы рядом с нами, то не следовало бы в этом случае глумиться над их памятью.
Таково мнение ветерана войны, человека, пережившего её ужасы, побывавшего в фашистских застенках и вырвавшегося из них.
...Одно из окон его большой квартиры выходит на крытый Центральный рынок Магнитогорска. Нередко Иван Андреевич задерживает свой взгляд на этой будничной картине из городской жизни: люди спешат, суетятся, у них свои дела и заботы. О чём думается в таком случае Ивану Стрелькову? Может быть, о войне, о тех далёких годах жестоких испытаний, проверивших его на прочность?
Может быть...