Из записок челнока, честь республики

Лихие годы, перестройка, чтобы выжить надо крутиться, а как? Привыкшие к порядку, соблюдению законов, сформированным жизненным устоям и социалистическим принципам люди оказались в весьма затруднительной ситуации. Если делать все по закону будешь на самом дне, люди без совести и принципов быстро пошли вверх, поднялись, но это уже в общем, а в частности...
***
На соседнем пути таможенники с азартом шурудили поезд. На перроне толпились снятые с поезда с сумками, баулами, мешками. Марина с Галей, молодые женщины, ехали с товаром в Польшу, они напросились в компанию к двум Галиным сотрудникам, мужчинам лет тридцати пяти, которые всегда хорошо наторговывали. Заработать 40 долларов, это уже хорошо, треть зарплаты, а ребята хвастали, что привозили по две сотни.
 
Конечно, товар товару рознь, но иногда половину товара домой тащишь. Да, и что девчата могли купить? В магазинах ничего нет, все разбирается сразу по привозу через черных ход и немного выбрасывается на прилавок для толпы. Забрали все, что было в запасе дома , купили пластмассовые ковшики, тяжелые, как гнет, толстые фарфоровые тарелки, халаты, пластилин, карандаши, Галя нашла дома проволоку и, скрутив, сунула в сумку.
 
У ребят, конечно, товар получше, есть доступ к промтоварной базе. Сашина жена работает товароведом. Ну, что есть, то есть. Спасибо, что помогли купить по шесть бутылок спирта. Поезд стоит на границе. Во всех купе звенящая тишина, прилипшие к чуть-чуть отодвинутым оконным шторкам лица и шепот: «Идут в наш вагон. Начинается шмон». Поведение резко меняется у всех, кто –то делает вид, что спит, кто-то безразлично пьет чай, вздрагивая скулами.
 
Галя делает вид, что спит, Марина не может справиться с нервозностью, выдают частое дыхание и неконтролируемое раздувание ноздрей. Она старается сделать дыхание спокойным, но сопение сильнее ее усилий. Распахиваются двери сразу нескольких купе: «Что везете? Наркотики, оружие, деньги есть? Сколько спирта? Водки? Сигарет?» - обычные вопросы таможни. Типовые ответы: «Нет, нет, нет. В разрешенном количестве».
 
Главное быть спокойным, не привлечь к себе внимание, гдядишь и пронесет. У каждого в сумке сверх нормы пару бутылок водки минимум, а то бутылок шесть спирта «Royal”. Вот на чем подъем! Каждому надо заработать. Поезд забит простыми людьми, они не воруют миллионы или заводы, они тащат в мешках в Польшу, купленный в магазинах, разношерстный товар, чтоб заработать сотню долларов, простояв на морозе пару дней и перетаскивая на себе неподъемные сумки, напрягаясь так, что пупок развязывается.
 
Неделю или две до того, бегали по магазинам и скупали все, что попадет. Путь челнока – это постоянное напряжение, страх, ожидание рэкетиров, холод, усталость, недоедание, недосыпание. Напряжение зашкаливает... Сердце трепыхает, готово выскочить. Иголками покалывает подошвы. Галя принуждает руки не дрожать и делает вид, что зевает. Таможенник осматривает купе, сумки вжаты, втоптаны, стянуты максимально.
 
Взгляд останавливается на раздувающихся ноздрях: «Пани, твои сумки!». Марина дрожащими руками снимает с полки и ставит перед таможенником три сумки. Через минуту таможенник вытаскивает шесть бутылок «Royal”. Как приговор: «Пани с вещами на выход». Марина плачет, забирает сумки и выходит. Два соседних купе высаживают полностью. Люди сопротивляются, пытаются договориться с таможенниками. Поезд трогается, и с этого поезда высажена толпа людей.
 
Остальным повезло, пронесло, проехали! В глазах облегчение, радость, скорее спать, завтра работа. Галя, расстроена, Марину высадили, а ей одной ехать дальше с двумя сотрудниками не совсем удобно, нужно где-то ночевать, оставить на кого-то вещи на 10 минут, она женщина, они мужчины. Но ехать надо, все куплено за одолженные деньги, дома денег нет, кормить детей надо.
 
Ребятам тоже не в нюх тащить с собой женщину с тремя сумками, у них своих по четыре. Предупредили сразу: «Сумки подносить и переставлять не будем и ждать тоже не будем, Марину высадили, ты одна, хочешь едь, хочешь оставайся». Галя поехала. Приехали на Варшавский вокзал ночью. Зябко. Мужчины оставили ее на открытой платформе сторожить сумки и пошли покупать билеты, чтоб ехать дальше, неуютно и страшно. Галя им позавидовала, вдвоем, сумки оставили и в туалет сейчас сходят.
 
По платформе, носилась шатающаяся пьяная молодежь в раскрашенных плащах, горланя песни и выкрикивая лозунги. Вот черт, еще в какой-то праздник угораздило, когда все пьяные, вдвойне страшно одной стоять на полуосвещенной платформе с сумками. Сотрудники вернулись, отправление местного поезда было только в 8 утра. Сели на сумки, дождались и сделав еще одну пересадку добрались до пункта назначения к четырем часам дня.
 
Галя намучилась, перебегая, то с одной , то с двумя сумками, тяжело за мужчинами угнаться. Ребята из-подо лба на нее поглядывали, было видно, что мучит совесть, что отказались ей помочь. Обижаться на них нельзя, спасибо, что взяли с собой. Это работа, и каждый несет то, что взял, не можешь нести не едь. Здесь нет мужчин и женщин, здесь челноки пытаются заработать деньги.
 
В конец уставшая и замученная, наконец, услышала долгожданные слова: «Приехали, базар через 50 метров». Из последних сил, она дотащила до базара свои сумки и, остановившись прямо у входа, разложила клеенку. Не успела открыть сумку, как ее обступили покупатели: «Что пани мае?». И, вспотевшая и замученная пани, распродала полторы сумки за последние до закрытия рынка два часа.
 
Торг шел по полной, такого у нее никогда не было, да... сюда, очевидно, челноки заезжают редко, ребята нашли рыбное место. Недаром они никого не хотят с собой брать, но им нечего бояться, она сюда одна дорогу все равно не найдет. Ей и так подфартило, что работали вместе и любили похвастать перед ней. Вот она и вынудила их взять ее и Марину с собой.
 
«Ну как торг?», – подходя спросил Саша, довольный результатом. Это был домовитый коренастый белорус, неким образом научившийся говорить на польском. «Класс!, - улыбнулась Галя, - полторы сумки, как не бывало». «Где ночевать будешь?», - уже озабочено спросил Саша, боясь, что придется взять на себя заботу о ее ночлеге. «Там где и Вы», - ответила Галя, осознавая свою бестактность, продиктованную безысходностью, - Вы же меня одну на улице в мороз не бросите».
 
По Сашиному лицу, как ветерок пробежал: «Так и знал, что забота на меня упадет. Тут подходил один мужик, предлагал квартиру однокомнутую за 20 долларов, там никто не живет. Пойдешь?». - «А Вы?» - «Мы ночуем бесплатно у одной женщины здесь у рынка, она живет с сыном и любит выпить, мы с ней дружим. Там больше нет мест». – «Нет, я буду бояться одна в чужой квартире, хозяина не знаю, и у кого еще ключи от этой квартиры не знаю, а я с деньгами и сумками. Нет, я с вами».
 
Виктор побежал к пане Яде, так звали женщину лет пятидесяти, у который они ночевали, узнать, можно ли привести Галю. На удивление пани Ядя согласилась, и они втроем двинули к ней с рынка, благо идти было недалеко, а так бы Галя, наверное, упала бы и прямо на дороге уснула. Вошли в деревянный домик из двух комнат, в первой стояла печь с лежанкой, но почему-то она была нетоплена. В центре второй, уже натопленной комнаты стол, у стен два дивана, кровать, шкаф, печка, вот и вся мебель. Галя отметила - спальных мест мало.
 
Ну хуже всего, было то, что как только они переступили порог, с холодной лежанки в первой комнате подхватился выпивший молодой мужчина: «О-о-о!. - воскликнул он, - яка гарна пани, будешь спать со мной на кровати». На каком языке он разговаривал было непонятно, или на польском, на котором Галя знала только несколько предложений необходимых при торговле, или на белорусском или на украинском?
 
Но она поняла, что он сказал, румянец негодования залил ее щеки, она даже отступила шаг назад к двери, но за дверью наступала ночь и мороз. Нужно реплику принять, как шутку, иначе, ночевать на улице. Так и сделала, улыбнулась шутке и сказала указав на Сашу: «То мой муж, он шуткуе, шуткуе, а потым голову чик», и провела ладоню по горлу. На каком языке она говорила, трудно сказать, наверное в то время это был международный, или смешанный язык трех или даже четырех народов. Главное, люди понимали друг друга.
 
Хозяйка стала накрывать на стол, ребята и Галя достали ссобойки и водку, и все присели к столу. Зашел сосед, друг Франека, сына хозяйки, тоже присел к столу, заговорили о жизни. Франек устроился на маленький стульчик возле Гали и все ей подкладывал еду на тарелку и говорил комплименты. Галя чувствовала себя почти также напряженно, как и при шмоне таможни. Тихонько сказала Саше: «Мне страшно, не бросайте меня». «Будем видеть , как все пойдет», - сказал, тоже озабоченный шуткой, Саша.
 
В чужой стране, в чужом доме, глядя на ночь, против хозяев лучше не переть. Выпив после дальней дороги, по сто грамм, поев горячей картошки с салом, и грибочками, настроение поднялось и изначальная напряженность спала.
Усталость перешла в расслабление, тепло потекло по жилам, щеки зарумянились. Намучившись и намерзшись по-другому начинаешь ценить тепло дома. Галя очень хотела спать, но, внутренняя настороженность держала на ногах.
(окончание следует).