Сильный духом

Большая семья
 
Первым из большой семьи Прокопенко прибыл на Магнитку Прокофий. Затем старшая сестра Дарья, потом Афанасий, Дмитрий и Тимофей. Младший Егор остался с родителями в деревне Пожаро, что в Шумяческом районе Смоленской области. Учился, постигая азы школьной науки. Когда от сестры и братьев приходили письма, то он читал их родителям. Вместе с ними переживал за родных, которые, в свою очередь, просили не беспокоиться за них, что они, мол, неплохо устроились на новом месте, работают, строя в степи большой город, крупнейший металлургический комбинат.
 

- Может быть, и нам податься на Магнитку? - как-то высказал свою мысль вопросом Филимон Онуфриевич. Супруга Анастасия Марковна возражать не стала. Что касается Егора, то он согласно кивнул: соскучился по сестрёнке и братьям. А вскоре и встретился с ними на магнитогорской земле. Здесь продолжил учёбу в восьмой школе, которая располагалась на одиннадцатом участке. Окончил девять классов. На лето устроился временно табельщиком-учётчиком в подсобное хозяйство металлургического комбината "Поля орошения". Июньским утром сорок первого вместе со всеми услышал из репродуктора страшное - война! Ушёл на фронт Прокофий, проводили Афанасия и Тимофея. Егору не подошёл пока срок брать в руки оружие. Он продолжал работать. Кладовщик молочной фермы, заведующий складом горюче-смазочных материалов - эти дополнительные профессии он успел освоить до ухода в армию.
 

- Вот и твой черёд настал, сынок. Береги себя, не суй голову куда-попало, будь осторожен, - напутствовала Егора мать.
- Хорошо, мама, постараюсь сберечь себя. Но ты же понимаешь, что война - это не прогулка, всякое может быть. Могу обещать только одно, что не стану прятаться за спины других.
Егор обнял мать, почувствовав, что она вот-вот заплачет.
- Что ты, мама, не надо, всё будет в порядке.
 

Он взял вещмешок и шагнул за порог на большую войну. Она началась с учений под Тюменью в районе Андреевского озера. Кроме него вокруг ничего примечательного не было. Песок и сосны, сосны и песок. В учебном полку обучали на младших сержантов. Будущие военные командиры сами построили себе землянки. Конечно, это было не ахти какое жильё, но всё же лучше, нежели в продуваемых палатках. Получив звание - младший сержант - Егор Прокопенко вместе с другими выехал в Челябинск на станцию Шерстни. Надеялся отсюда уже податься на фронт, но не вышло. Опять вернули назад, под Тюмень. До осени 1943 года обучался в военно-пехотном училище, эвакуированном в Сибирь из Таллина. Стал младшим лейтенантом. Шёл декабрь сорок четвёртого. Настало и его время бить врага, точнее - добивать. Ведь за три года советские войска изрядно потрепали фашистов в битвах под Москвой, Сталинградом, под Курском. А зимой сорок четвёртого уже гнали немцев по той же дороге, по которой они пришли на нашу землю. Когда Егор Прокопенко вместе со своими боевыми друзьями прибыли в Гродно, где их распределили по фронтам, германские войска как раз откатывались уже к западной границе. Им наступали на пятки войска первого Белорусского фронта, в состав которого и вошла воинская часть, где находился Прокопенко.
 

Наступление это уже шаг к успеху. А если ещё оно организовано вдогонку отступающему противнику, то успех обеспечен вдвойне. Так оно в большинстве своём и было. Может о наступлении лучше было бы говорить стихами. Но и они, со своим ритмичным, рифмованным благозвучием, не всегда уместны, потому что наступление - это не ритмичный, размеренный шаг, а скорее натужная трудная работа. Шаг за шагом, остановка только на мгновение, чтобы перезарядить автомат и снова вперёд, ускоряя этот шаг, который переходил на бег. Потом он стихал, но преследование врага продолжалось. Батальоны и роты свёртывались в колонны и топали дальше по дорогам, бездорожью, по большакам и просёлкам, напрямую и в обход, напропалую и с осторожностью, через взрывы мин и снарядов и по чёрным пятнам разрывов на полях. Шли чаще с кряхтением, чем с песнями, потому что надо было не только идти, но и тащить на себе всё, что необходимо для неизбежного впереди нового боя.
 
Отдыхали урывками, буквально час-два, прямо у дороги. Разводил Егор с друзьями костёр. На первый взгляд, наверно, это было красиво - костёр на снегу, но вряд ли кто-нибудь успевал воспринять эту красоту. Не до того было. Едва закипала на костре вода, едва запивали горячим чаем промёрзший с лунными блёстками хлеб и консервы, как уже клонило, валило на хвойную подстилку. Засыпал в такие минуты передышки и Егор. Чувствовал, что вокруг и над ним что-то летает, витает...но он уже далеко. Его уже просто нет. Ему уже некогда позаботиться о себе. Правда, он ещё успевал подумать, что может подгореть полушубок на спине или обмёрзнуть нос, однако что-либо предпринимать он уже был не в силах. Впрочем, поднимался Егор с боевыми товарищами, не успев ни подгореть, ни обморозить нос, только застывала какая-то "смазка" в суставах, и в первые минуты люди двигались так, будто разучились ходить. Но вскоре снова обретали твёрдость шага и шли, и шли.
 
Восточная Пруссия
 
Перешли западную границу, ступив на землю Восточной Пруссии. Вся бегущая Пруссия стекалась к портам, гаваням, причалам, пристаням, волоча за собой к берегу всё движимое барахло. Вот такую Восточную Пруссию марта сорок пятого увидел Егор Прокопенко. Здесь были брошены уже не соломенные валенки и не было надпиленных столбов, как при отступлении ранее, - здесь были брошены уже целые города, оставлены элеваторы с хлебом, заводы с самолётами на конвейере, магазины и склады, эшелоны, гружённые снарядами, электростанции на ходу.Здесь, в восточно-прусском "котле", Гитлер бросил, оставил на убой десятки дивизий. Где они, аккуратные могильщики Вязьмы, факельщики Смоленска, сортировщики окровавленной обуви, снятых с расстрелянных советских солдат? У фашистов уже не осталось земли, чтобы похоронить своих мертвецов, не осталось места, куда тащить барахло, времени, чтобы упаковать вещи. Не осталось воли, чтобы отходить по инструкции, сил, чтобы бежать от кары. "Котёл" выкипел до дна. Но осталась накипь, которая ещё сопротивлялась и сопротивлялась жестоко.
 

...Прокопенко залёг в укрытии. Рядом - боевые товарищи. Жестокое мерцание пулемётных очередей, вспышки автоматных выстрелов точно обозначили фашистское пристанище. Пора, надо идти. И он шагнул в ночь. Перебежками достиг стены одноэтажного каменного дома, из которого выбежали несколько фашистов и исчезли за стоящим неподалеку сараем.
- Все ли покинули дом? - подумал Егор. - Надо бы проверить. Отдав автомат стоявшему рядом солдату, Прокопенко достал пистолет, сбросил предохранитель. В коридоре было темно, ни зги не видно. Пройдя в один конец, Егор остановился, прислушался: тихо! Осторожно пошёл обратно. Сделал один шаг, другой, больше не успел - посланная вдогонку пуля попала в правую ногу. Проволочив её по коридору, Егор вывалился из дома, отполз за угол. Сняв ремень, перевязал рану, чтобы не сочилась. Почувствовал, что слабеет. Очнулся в медицинском пункте. Узнал, что у него раздроблена кость. Ногу загипсовали и Прокопенко отправили в военный госпиталь.
 
Последние залпы
 
Перевозили с одного места на другое в товарном вагоне. Хорошо ещё на нижней полке. На верхней с гипсом не вылежал бы! А так вроде бы всё хорошо шло до тех пор, пока рана не открылась. Когда это произошло, то Егора сняли с поезда. Необходима была срочная операция. Сделали. Одну, вторую, третью. Потом ещё две. Зашив артерию, врачи обнаружили, что дальше в ногу кровь перестала поступать. Снова оперировать? Вопрос не остался долго без ответа. Тем более, что у раненого поднялась температура. Её сбили. И сказали, что ногу нужно отрезать. Егор не сразу понял врачей. А когда до него дошло, то он наотрез отказался от такой операции. Без ноги в двадцать один год!
 

- Соглашайся, Егор! - говорили палатные, лежавшие с ним вместе. Некоторые из них уже были без ноги.
- Зато живы, - убеждали они.
Но Егор никак не мог привыкнуть даже к одной этой мысли.
- Без ноги?! Да как же это! Лучше на тот свет, чем без неё жить!
Отрезали. Причём, без наркоза. Куда надо сделали укол, после которого нижняя часть тела стала бесчувственной. Её как бы не было. Прокопенко лежал и хорошо видел, как военный хирург, отрезав ногу, доделал всё необходимое после этого. Когда Егора привезли в палату, он уже спал. Снилась ему война. Позади стреляли, а он всё бежал и бежал полем, лесом, пока не упал, споткнувшись. Лежал долго. Рядом пробегали боевые товарищи, что-то кричали, махая руками. Что? Он не мог разобрать. Потом разобрал. Победа! И стреляли уже последними залпами. Он проснулся. В палате было шумно. Все что-то оживлённо обсуждали. Егор, встряхнувшись ото сна,наконец-то врубился:
- Победа, победа что-ли?!
 

Сон оказался в руку Салют, прогремевший в Москве, донёсся до госпитальной палаты отголосками последних залпов. Они с шипением, хрипом и треском возникали в радиоприёмнике. Репродуктор был не приспособлен к трансляции залпов из тысячи орудий. Тем не менее залпы эти прозвучали, как показалось Егору, торжественней всех маршей, известных человеку. Московские залпы отозвались в чёрном диске репродуктора слабым эхом, но на помощь им пришёл самодеятельный салют. Он возник стихийно и внезапно. В палате были слышны радостные возгласы, приветственные крики, шутки, смех, песни, рождённые счастьем Победы. К могучему залпу тысячи орудий каждый хотел приобщить свой маленький залп ладоней, свой личный салют.
 

Через месяц после Победы поезд вёз Егора Прокопенко в Балахну Горьковской области. Здесь ему же в который раз привели ногу в порядок, обработали как положено. Полежал Егор несколько месяцев, пока рана получше не зажила, и стал собираться домой. Письмо решил не писать, чтобы не расстраивать мать. Но домой не сразу попал. Приехал сначала в Москву, решив повременить с появлением в Магнитке. Пусть заживёт душевная рана - Егор ещё не мог свыкнуться с мыслью, что он на костылях. Поторговал в Москве папиросами, другими мелкими товарами, приобрёл новых друзей. Жизнь налаживалась, но тянуло домой.
 
Приехал. Оказалось, зря переживал, что его безножного плохо встретят. Хорошо встретили, радостно, ведь главное, что живой вернулся с большой войны. Устроился бухгалтером на работу в артель имени Сергея Мироновича Кирова, что находилась на пятом участке. Встретил вскоре прекрасную девушку Ирину. Сыграли свадьбу.
 

- Вот уже более полувека как вместе, - говорит Егор Филимонович. - Четырёх сыновей вырастили. Внуки есть, правнучки.
- Отца и деда не забывают, - спрашиваю я.
- Нет, молодцы, наведываются. Помогают.
 
...Годы. Они оставили свой неизгладимый отпечаток на его прожитой жизни. Нелёгкими были эти годы. Но они не сломили Егора Филимоновича Прокопенко, сильного духом человека, прошедшего трудными дорогами войны, выжившего и оставившего на земле добрый след. Он, этот добрый след, - сыновья, внуки,правнучки. Когда они навещают его, то на душе у ветерана войны становится светло.
 
Жизнь продолжается.