Верю. Надеюсь, значит, живу!

Все мы своим рождением обязаны мамушке родимой, ее любви неугасимой, всем, кто на всем пути поддерживал твою жизнь, наполнял ее светом любви, добра и милосердия. Возвращаясь памятью в далекое детство, бабушка Вера смахивает горючую слезу, вздыхает: «Мамка наша «сгорела» в самом цветущем возрасте. Трое детей было в семье. Четвертого рожать не захотела из-за измены мужа. А он, наш гулена, и не скрывал. Чуть ли не в открытую ходил к Настенке, которая вслух насмехалась над нашей матушкой. Вот та и взбунтовалась. Сделала аборт, а через три дня во время рыбалки вызвалась тянуть бредень. Застудилась. Неделю дома кровями исходила. В больнице мер экстренных не приняли…
 
Мне тогда еще семи годков не было, но помню все муки и страдания, которые мамушка наша перенесла из-за своего невежества и врачебного недосмотра. Ревем в три ручья у ее кровати, а ничего изменить не можем»...»
 
Осталась Верочка в семье за старшую. Средней Любаше было 4,5 года, братику Коле - всего 2,5. Вскоре появилась в доме добрая и ласковая женщина, к которой дети быстро привязались, но зато отец сторонился, вроде как не по сердцу она пришлась ему. О детках малых, что сердишком прикипели к новой мамке, он и не подумал. Вскоре в их осиротевший дом навсегда перебралась на житье-бытье та самая погубительница Настена.
Ее жестокосердию, суровости и скаредности дивовались в их селе даже самые прижимистые хозяева. Один только глава семьи, казалось, не замечал, что кормят его детей остатками со стола, даже хлеба не было вволю. А когда увидел, понял, то уже было поздно.
 
Пришла повестка из военкомата. В сорок втором Алексея Андреевича проводили на фронт. За околицей, когда стали прощаться, отец украдкой раздал мальцам приготовленные в дорогу сдобные пышки. Верочка запомнила его виноватый взгляд, слезы, которые, словно росинки, стекали по отцовским щекам. Он крепко обнял и поцеловал по очереди своих кровиночек, наказал слушаться старших, обязательно дождаться его, каким бы он ни вернулся. С тем и ушел.
 
Верочку мачеха на всю зиму определила в няньки к чужим людям, а в уборочную страду 12-летняя девочка работала на лобогрейках. Помогала поварихам стряпать немудреную еду для всех, кто убирал хлеб, заготавливал корм, пахал зябку, сеял озимые. С ранней весны и до белых снегов жили люди в степи, на стане. Жили впроголодь, так как питание было скудное, однообразное, строго отпускаемое по граммам. А когда завшивевшая Вера появилась в родительском доме, ей там снова не оказалось места. То снова в няньках, то на случайных подработках продержалась до новой страды, а в зиму ушла к бабушке на дальний хутор.
 
Жалела и тосковала девочка по братишке и сестренке. Улучив момент, когда мачехи не было дома, пробиралась до своей улицы, вычесывала головы мальцам, припасенный кусок пирога делила поровну.
Так и продержались, дождались-таки своего родненького папаньку. Трижды раненый, контуженный, но живой, вернулся! И снова, как огня, стал бояться своей Настены, снова «не замечать», как бедуют его дети, оправдываясь за ее лютость словами: «Всем нонче тяжело, не бояре чать, как нибудь перетерпят».
 
«Терпели, куда ж нам было деваться, - с горькой усмешкой продолжает свое повествование Вера Алексеевна. - Может, и не надо бередить, вспоминать былое, столько уж времени прошло. Нет отца.
Схоронила и мачеху. Пусть земля им будет пухом. Только для чего я ворошу прошлое-то? Для тех, у кого есть матери, отцы, и они все силы прилагают для своих чад, а те кочевряжатся, все на так да не эдак... Богатства не припасли, наряды не те, еда простая на столе.
 
Эх, молодежь, не хотелось бы тянуть из прошлого нашу беду, нужду и сиротство, а тянешь, наставляешь, чтобы чтили родителей, ценили только за то, что Господь им даровал, кроме матери, отца, еще и дом, любовь, заботу. Это же такое богатство!»
 
Она замолкает. Поправляет прядь серебристых волос, выбившихся из-под пухового платка, и чему-то своему улыбается. Вскидывает темные уставшие глаза, продолжает свой монолог. О жизни, о себе, о времени.
 
…Куда идти девчонке, если даже она занималась в школе на одни пятерки? Если нет заступы и нет дорожки ближе, чем колхозная ферма? Пошла Верочка по тропинке, ведущей за околицу села, где дымилась труба бревенчатого дома животноводов, на калдах волновалось стадо коров. Полтора десятка лет отбухапа дояркой, лет с пяток, а может и больше - телятницей.
 
Вышла на пенсию, работать не бросила. В колхозном буфете торговала выпечкой, кондитерскими изделиями. Спустя несколько лет, уже будучи на заслуженном отдыхе, Вера Алексеевна, уточняя свой стаж (за детей родное государство все эти годы повыбрасывало), вспомнила про тот буфет, где зарплата была по тем временам неплохая. В собесе просчитали и наскребли надбавку к ее скудному пенсиону.
 
Но не такой она человек, отдавший лучшую часть своей жизни родному колхозу, чтобы надеяться на государство. Сама еще в силах держать корову, бычка, овец, птицу. Помогать детям, внукам, не рассчитывать особо на поддержку со стороны.
 
Сильная характером, натурой, она едва не повторила отчаянный поступок своей матери, когда заметила за своим муженьком те самые повадки, из-за которых и пострадала ее матушка. Отрезала раз и навсегда, хотя тогда на ее руках было три дочки. Тем и спасла их, себя от семейных ссор, разлада, вражды, неприязни. Мать она замечательная, заботливая и внимательная. Говорит, не наговорится о своих доченьках, пяти внуках, правнуках. А вот о еще одном внуке Андрее, который объявился родне совсем недавно и неожиданно, прошу рассказать мою собеседницу более подробно.
 
...После долгих расспросов и воспоминаний, когда паренек рассказал о себе, всплыли из детства материнские рассказы о своей сестре, ее дочке, которые когда-то уехали из их села далеко-далеко... Выходит, спустя столько -то лет родная кровь нашла дорогу и вернулась в ее дом в образе двадцатилетнего Андрея, внука маминой сестры усыновленного после того, как его по каким-то причинам оставили в детском доме. История эта таинственная, и Вера Алексеевна не стала вдаваться в подробности. Да и зачем? Она сердцем почувствовала, что Андрюша как будто всегда жил среди них.
 
Возвратившись после армейской службы, он отыскал в соседнем селении сослуживца. С его помощью нашел бабу Веру, и попросился пожить у нее немного, осмотреться. «Но квартирант из него получился никудышный, - смеется Вера Алексеевна, - без дела-заботы ни минутки не посидит. По хозяйству хлопочет, скотину убирает, навоз чистит, по дому управляется, как истинный хозяин. Дети-то мои давно все уже разъехались, только в гости наведываются, а тут такой мне подарок под старость судьба преподнесла.
 
Люди одобрили мое решение приютить и помогать Андрею так же, как и детям, но кое-кто стал сомневаться, мол, тот ли, за кого себя выдает. Тот, говорю, тот, я сироту за версту узнаю. Моя у него судьба. Через мое горюшко парнишка прошел, и соврать не способен. Верю в него и, так полагаю, что хватит моего материнского тепла и благословения на него, как хватает и для дочек, и для внуков-правнуков».
 
Вот такие версты отшагала моя героиня, мечтающая счастливо устроить теперь еще и судьбу Андрея. А еще перекупить отцовский дом и вернуться на малую родину, хотя в селе, где прожила большую часть своей жизни, по ее признанию, живется ей неплохо. «И все-таки, - вздыхает она, - тянет к себе родина, тянет. Там мама схоронена. Там и мне покоиться».