Варенька. Часть четвертая

До бала оставалось два дня и Варя после завтрака поехала к своей мадам для того, чтобы та сняла новые мерки и немного ушила платье. Как уже было сказано, Варя довольно серьезно уменьшила свои объемы, поэтому тот размер наряда, который был исполнен согласно старым меркам, не мог бы превосходно сидеть на ее постройневшей фигурке, требовал существенного корректирования. Мадам была просто в шоке, что-то лепетала на своем французском, а Варя с удовольствием примеряла новенький шедевр, предвкушая эффект, который она произведет на всех окружающих.
 
Вернулась она немногим позже одиннадцати, купила по дороге пастилы для Вареньки, пакет засахаренных орешков Мите и бутылку отменного шампанского на «всякий случай». «Случай» мог быть в любое время, поскольку зеленые глаза Николя разгорались все больше и больше, глядя на диковинные изменения в доме, а королевское спокойствие Вари только добавляло искры в это разгоравшееся потихоньку пламя. «Муж» искренне не понимал природы этих коренных изменений, это его интриговало, тем более, он то и дело слышал в доме – «Анна Николавна велела», «барыня так приказала», «маменька привезла», «матушка пожелала именно так». Они вместе завтракали, иногда ужинали, но обменивались исключительно взглядами и короткими обсуждениями тем насущных, касавшихся детей, быта или родственников. Вместе с тем, Варю мучили два соображения – во-первых, это был не ее муж, а муж «Анны Николаевны», волшебным образом испарившейся во времени. А во-вторых, несмотря на свою явную симпатию к этому мужчине, она не могла, из чисто женской солидарности, принять факт его измены. Ну, конечно, соперница могла быть умелой и искусной, жена, в свою очередь, была не очень продвинутой по часто завоевания мужских сердце, но он…Как он мог так поступить, в сущности, с простым и, скорее всего, доверчивым человеком, беззаветно любившим своего супруга. Некий Андрей Палыч был фигурой, скорее, такой же фантасмагорической, как и все окружающие Варю личности. Даже более того, он не появлялся в доме Захаржевских (это и была фамилия Анны и Николая с детьми), значит, никакой связи не было. Правда, была одна «мутная» по содержанию записочка с подписью «А» и таким же туманным содержанием. В ней значилось следующее – «Мой милый и добрый Друг! Ваши глаза мне напомнили те дни, когда…» (далее следовала романтическая дребедень). В конце письма умоляли об ответе, ни слова не говоря о свидании. Варя мигом сожгла письмо в камине, строго настрого приказав всем в доме ни от кого, кроме близких, писем не принимать, впрочем и гостей тоже.
 
В этот самый день, когда Варя вернулась от модистки, Николай Кириллович срочно выехал в пригород. Знала об этом только Варвара и, конечно, Тихоновна. Тихоновна, в свою очередь, отправилась за продуктами, в очередной раз сетуя, что без нее никак не возможно обойтись в столь простом мероприятии. В общем, никто из домашних толком не знал о срочном отъезде барина, поэтому, скорее всего, не смог бы внятно объяснить желающей его видеть даме, что его попросту нет и он появится только к ночи.
 
Марфа встретила свою барыню в прихожей, испуганно округлила глаза и тихонько, почти всхлипывая от обиды за свою любимую госпожу, шепнула ей, что в кабинете барина его ждет мадам Ольховская. Варвара спокойно передала пакеты с купленными сладостями и шампанским Марфе и твердой поступью направилась к кабинету Николая. В кабинете было светло, немного пахло сигарами мужа, а на кожаном диванчике возле широкого окна сидела высокая и чрезвычайно худенькая женщина.
 
Варя приблизилась к гостье, забыв плотно прикрыть за собой дверь. Женщина не потрудилась встать и даже мало-мальски приветствовать хозяйку дома. Просто кивок головой и только. Она была, скорее рыжей, но изогнутые брови и ресницы были темными, как впрочем, и ее дерзкие глаза. «Ведьминская внешность, как и сказала Марфа!» - подумала Варя и остановилась прямо напротив диванчика.
 
- Чем могу быть полезной столь неожиданной гостье?
Ольховская, почувствовала неловкость то ли от прямого как оптический прицел взгляда серых и холодных глаз Вари, то ли от того, что та стояла прямо над ней, сцепив за спиной руки и довольно широко расставив ноги. Стойка была еще та, но Варе было сейчас не до красоты и такта. Она чувствовала себя на своей территории, хотя забыла на тот момент, что, в сущности, находилась в чужом теле. Она, по праву сильной натуры, защищала и Анну, и детей, и их общее счастье. «Хоть мне собственные муж с детьми «не светят», но с тобой-то я разберусь, сорока-воровка, охочая до чужих мужей!» - промелькнуло в сознании Вари.
- Я к Николаю Кирилловичу, вас я не смею беспокоить.
 
Голос «ведьмы» звучал надменно и капризно. Видите ли, побеспокоили ее, королевну, в ее же апартаментах.
 
- Вы меня, голубушка, беспокоите уже тем, что сидите в моем доме и в кабинете моего мужа! Извольте объяснить – что вы здесь делаете?
 
Варя начала закипать, о чем стал свидетельствовать ее звенящий в гулком кабинете голос.
 
- Я не хотела бы быть резкой с вами, но я не намерена объяснять свои действия и побуждения. Я здесь, потому, что так желаю и точка!
Ольховская встала и немного подалась вперед. Этого для Вари было достаточно. Потом-то она осознала, что действовала инстинктивно, не обдуманно. Эта субтильная Ольховская вовсе не желала причинить ей чего-то, что было бы опасным для здоровья или жизни. Возможно, это точно назвали бы психологическим превышением самообороны, но Варя нанесла сопернице неожиданный даже для нее и довольный смелый удар.
 
Она подошла к ней вплотную, так, что были видны все жилки на веках Ольховской и тихо, едва слышно сказала:
 
- Я не знаю, какого черта ты тут делаешь, любительница приключений, но я бы хотела, чтобы ни одна из твоих тощих ног не ступала на порог этого дома. Если ты переступишь через мой запрет, то я тебе просто гарантирую, что ты будешь жестоко выдворена на порог дома моими слугами, равно как и те твои посланники, которых, возможно, будешь сюда направлять. Мне наплевать на твое положение в свете, ты в этом доме никто. И кстати, Николай Кириллович не должен знать об этом разговоре, это в твоих интересах, если только не хочешь быть ославлена на весь город, как женщина, бегающая за женатым мужчиной и лишенная элементарного такта, являясь в его семейное гнездо. А теперь…вон пошла.
 
Ольховская стояла, остолбенев от потрясения. Она знала Анну не один год, разумеется, не близко, но все-таки достаточно, чтобы спрогнозировать свою полную безнаказанность в стремлении увидеться с ее мужем тогда, когда посчитает нужным. А нужным она посчитала, поскольку в последние дни Николай Кириллович не жаловал ее вниманием, пропадая то в клубе, то дома, то на своих верфях. Ей и в голову не приходило, что Анна посмеет явиться сюда, в кабинет и будет с ней разговаривать столь насмешливым тоном. Варя двумя пальцами – указательным и большим взяла гостью за плечо, как будто брезгуя дотронуться до нее и запачкаться в чем-то гадком, вывела ее из кабинета, под молчаливое сопровождение донельзя удивленных Марфы и вернувшейся Тихоновны.
 
Потом отпустила, совершенно ангельским тоном сказав:
- Клавдия Тихоновна, Марфа, дорогие мои, не сочтите за труд больше никогда не впускать сюда эту особу. И…подайте мне кофе с гостиную, я немного утомилась в этих наших лавочках да магазинах.
Ее бил озноб, но она поняла, что сегодня одержала первую и настоящую победу. Она переломила ситуацию в свою пользу и сейчас ей предстояло взять только один и самый главный бастион.
Накануне бала она послала Марфу в лавку за «косметикой». Это слово мало подходило под те притирания и составы в стеклянных и фарфоровых баночках, которые изготавливали для модниц Петербурга. Но Варя знала толк в наведении красоты, поэтому продумала каждый штрих. Ближе к четырем часам, поцеловав детей и оставив их на чопорную, незаменимую в муштре леди Пикфорд, она направилась в свою комнату. Слуги безоговорочно решили не докладывать барину о случае, который произошел с гостьей в доме господ, однако то самое внушение барыни, сделанное своей сопернице, взметнуло рейтинг Вари буквально до невозможной высоты. Все только и судачили по углам о том, как здорово поставила Анна Николавна эту тощую мерзавку на место. Марфа была без ума от своей хозяйки, расстаралась настолько, что превзошла саму себя в исполнении праздничной прически.
 
Варя спускалась с лестницы, где внизу ее ждал Николя. Он был одет в темную пару с белоснежной рубашкой и платочком, немного высовывающемся из верхнего кармана. В довершении всего были сверкающие своей чистотой туфли и белоснежная улыбка, сверкающая на его губах. В этот день он был чрезвычайно весел, предвкушая вечер в кругу друзей и знакомых. По мере того, как Варя сходила вниз, его улыбка сползала и сползала. Он смотрел на нее, не сводя своих глаз и не скрывая своего потрясения. На ней было муслиновое, лазурного цвета платье, подчеркивавшее оттенок светло-золотистых волос и делавшее ее глаза еще ярче. Плечи и грудь были открыты ровно настолько, чтобы показать их красоту, но не утратить чувство меры и достоинства владелицы. На шее сияло бриллиантовое колье, а на запястьях – тончайшие, изящные браслеты. Она была стройна, элегантна и бесподобно хороша.
Он ничего не смог произнести, только молча взял ее руку и тихонько поцеловал запястье. На миг его рука застыла, накрыв ее маленькую руку своей ладонью. Возможно, ей показалось, возможно и нет, но он был польщен красотой жены, которая сияла как королева красоты перед своей коронацией. На плечи была наброшена шубка и, в сопровождении горничной, Варя уселась в экипаж мужа. Ехали молча, немного смущенно и радостно переглядываясь, ожидая торжество. Когда кареты вкатила во двор Ростопчиных и Варя под руку с мужем вошла в холл большого дома, украшенного гирляндами цветов и вереницей свечей, все взгляды были прикованы к ним. К чете устремились многочисленные знакомые, а между тем, к Николя и Варе подошел пожилой мужчина, седой, с прекрасной осанкой и благодушным лицом. Это был отец Анны, утром вернувшийся из имения и весьма решительно настроенный посетить их дом, увидеть внуков и отобедать.
 
В сопровождении двух мужчин, она вошла в большой танцзал. По натертому до блеска паркету двигались пары. Варя зажмурилась от удовольствия, ведь все-таки какая это была красота – видеть стройный ряд танцующих, сверкающих от блеска драгоценностей женщин и слушать прекрасное исполнение духового оркестра. Звучал второй ноктюрн Шопена и Варя, как ей казалось незаметно, посмотрела на Николя. Он был растерян и совершенно очарован ее красотой, совершенно не скрывая этого факта. Вся их тройка олицетворяла семейное спокойствие и счастье – пожилой, счастливый отец, прекрасная женщина посредине и влюбленный в нее мужчина. Варя забыла, что она в гостях. Свечи, танец, неземная музыка гениального поляка и …вихрь из чувств, танцующих пар.
 
Тут всех позвали отобедать и началось самое интересное.
 
Продолжение следует…(ждите меня сразу после выходных)