Голгофа

Прости меня, мой мальчик, мой любимый и единственный сын!
Я смотрю на тебя и в чертах твоего юного лица узнаю себя и мужа – глаза, волосы, губы… ты взял все лучшее от нас. Лучшее ли? Я смотрю на тебя, такого взрослого и красивого и от любви щемит где-то в груди, наверное, в сердце. Как жаль, как жаль, что это чувство пришло так поздно, конечно, не сейчас, но и не сразу после твоего рождения.
 
Как, должно быть, счастливы те женщины, у которых чувство материнства и любовь проснулись от прикосновения теплых губ к груди, от вида сморщенного в плаче носика и первой улыбки ребенка - твоего ребенка. Как счастливы те отцы, которых не раздражает плач малыша по ночам, и не пугают своей непонятностью детские болезни.
 
Я родила тебя слишком рано, восемнадцать лет – не самый лучший возраст для материнства, но так уж сложились обстоятельства жизни. Ох, уж эти обстоятельства, ох, уж эта жизнь! Скольких они поломали, в том числе и тебя, и меня, и твоего отца. И вспомнив наше детство, мы могли бы наполнить радостью твое, но… Но для этого нужна еще и «взрослая голова», и взрослые мысли, а где их взять, когда тебе восемнадцать? Где взять счастливую улыбку матери в момент кормления малыша, когда кроме боли от жутких трещин ничего не испытываешь?
 
Поэтому бутылочка с детской смесью стала твоей кормилицей. Она подарила мне избавление от боли, а тебе красные корочки на щечках и проблемы с кожей на всю жизнь. Но, несмотря на это, ты вырос красивым парнем, на тебя заглядываются девчонки, у тебя романы, любовь, разочарования, расставания и во время них ты так переживаешь и плачешь, что больно смотреть. Хочется помочь, хотя бы поговорить, но ты не пускаешь. Что делать, привычка. Ты привык переживать свои проблемы один и на все вопросы отвечать одним - «нормально».
 
Так было заведено у нас – проблемы не обсуждались, они замалчивались. И видя мое расстроенное лицо и заплаканные глаза, ты спрашивал: «Что случилось, мама?» Но ответом всегда было сухое и твердое «нормально». Своими чувствами, радостью, болью, событиями я делилась с подругами, редко с мужем и никогда с тобой – ведь ты маленький и что ты можешь понимать, и это не для твоих ушей – слишком взросло, слишком сложно.
 
Но ты многое понимал. Понимал, что в такие минуты нельзя шуметь и баловаться, понимал, что нужно терпеть, когда «молчанка» между родителями длится дня по три, понимал, что ты лишний в этой взрослой игре, и что тебе тоже лучше помолчать потому, что у родителей нет настроения разговаривать даже с тобой, и только облегченно вздыхал, когда в доме снова становилось шумно и весело. Наверное, это тогда в твоей детской головке родилась простая формула «проблемы решаются молча, а чувства не показываются».
 
Дети – это зеркало времени и сейчас оно безжалостно отражает пропасть, разделяющую нас и дверь твоей души, открытую для всех, кроме меня и твоего отца. Для нас она закрывается сухим щелчком - «нормально».
Нормальная семья, игры, кино, путешествия. Но ты всегда сидел на заднем сиденье автомобиля один, со своими игрушками, а когда пытался протиснуться к нам, тебя останавливал окрик: «Не мешай»! И ты не мешал, только сосал большой палец руки, скучая по маме в ее же присутствии.
 
«Не мешай - папа занят, не шуми - мама спит, не бегай – мы смотрим кино, отойди, помолчи». Все наши пожелания исполнились – ты отошел, не мешаешь и молчишь.
Все разговоры с тобой сводятся в один односложный ответ:
- Голоден? – Нет.
- Институт? – Хорошо.
- Как с Викой? – Нормально.
Ты сидишь за компьютером, лицом к своим друзьям в интернете и спиной к нам. Я пытаюсь тебя обнять, но ты не привык к нежностям, по крайней мере, от нас. Мы редко тебя обнимали и поддерживали, зато очень часто «улучшали» замечаниями и критикой.
В первом классе ты никак не мог сделать задание по письму – я кричала так, что закладывало уши, мне казалось, что мой сын просто обязан быть лучшим! А ты проснулся ночью с плачем: «Я боюсь сделать ошибку».
 
Тебе нельзя было отстаивать свое мнение – папа рассердится. Нельзя было сделать что-то самому, без контроля, а вдруг, прольешь, уронишь, разобьешь, и случится катастрофа! И ты ронял, разбивал и проливал не потому, что не умеешь, а потому, что в присутствии контролирующих глаз так старался, что руки становились неловкими. В «награду» за промах звучал суровый приговор: «Я так и знал…всегда ты так…не умеешь – не берись».
 
Ты рос тихим, замкнутым и послушным., очень точно оправдывая все наши ожидания и боясь совершить ошибку. Никаких подростковых бунтов, никаких отклонений в сторону, и лишь раз, когда тебе было пятнадцать, ты позволил себе как - то резко возразить отцу. Ответом был кулак, который четко поставил синяк на лицо и точку в новой формуле твоей жизни: «У меня нет своей воли – есть воля других, более сильных. У меня нет смелости принимать решения – другие их принимают гораздо лучше и умеют их отстаивать. И если со мной поступают так, то я этого достоин». Прости нас, солнышко!
 
Это сейчас, когда тебе двадцать, мы хотим видеть тебя смелым, волевым, решительным, но понимаем, что «вдруг», ниоткуда, эти качества не могут появиться.
Дети – это «привет» из будущего. Время разбрасывать камни и время их собирать. Наш урожай – это красивый и милый мальчик, тревожный и ранимый, старающийся угодить всем и очень страдающий, если не оправдал, не сумел, потерял…
 
Мудрецы говорят, что дети не должны быть судьями своих родителей, они должны быть их адвокатами понимая, прощая, любя. И это правильно, ведь родителей судит их собственная совесть и время. Время – самый справедливый судья, который все расставляет на свои места и оценивает правильность наших действий. И мы, родители, можем сказать в свое оправдание только одно – все, что мы делали, мы делали не со зла, а по неопытности, по молодости, по незнанию. Но, как говорит закон, незнание не освобождает от ответственности.
Прости нас, сын, мы тебя любим…

Победитель конкурса "20 лучших статей октября-2011"