Старшая дочь. Сестра

Продолжение "Страшная дочь"
 

В Слободском на старых фото - храм около храма стоит. Красоты неописуемой. Жаль, что плебеи все уничтожили. Ломать - не строить. Так и ломать-то не могли по-людски.
Одна церковь выстояла.

 
Екатерининская, 1699 года постройки, где все мы были крещены. Я в 5 лет стала крёстной своей сестре Иринке. Мы с мамой, бабушкой и Витей пришли ее крестить, а батюшка без крёстной не хочет обряд совершать.
 

Тогда кто-то предложил, чтобы я была ею. Витя мал был. Ему 4 года. Я раздуто-важная ходила за батюшкой вокруг иконы, пока он молитвы читал, а потом остановился и спрашивает:
- А кому дитё подавать? Она ведь уронит, мала больно.- И протягивает маме.
Я уж тут возмутилась. Вся важность и чинность с меня слетела.
- Ага, мала! Дома только и слышишь, "Танька, нянчись, куда убежала!" Таскай на себе девку, меняй ей пеленки, стирай их на речке, а тут вдруг мала стала! Давайте мне! Раз я крёсна - мне её и носить вокруг. Не уроню. Я ее только один раз уронила, за пеленку запнулась, да она на песок выпала, не ушиблась сильно-то.
Зря я разговорилась...
Мама милая чуть не упала.

В Иринин 5тилетний день рождения. Мне 10.
Ирина у нас худышкой была. Я не знаю, как мы ее ненароком не пришибли. Бог миловал. Папа говорил все время - к житью, дак выживет. Болела она у нас часто. Мама в недоумении была, что с девкой?
 
Маме пришлось идти работать, когда Ирине восьмой месяц пошел. Оставила нас с Витей - ему 4 года, и мне 6 уже стукнуло,- Иринку нянчить.
В 6 утра маме надо быть на работе. Сварит кашу манную в маленьком ковшике, разбудит меня в полшестого, попросит, чтобы накормили. Покажет, где стрелки на часах должны быть.
- Только разогрейте на плитке. Да с током осторожно, вот так включать, мокрыми руками не трогать, сразу же выключайте, да не горячо грейте.
Начну я греть кашу, пробую, да и упробую почти всю. Витя голодными глазами смотрит, но ни за что не возьмет ни ложечки, говорит, что маме все расскажет (но никогда не делал этого, лучше бы сказал, может Ирина в больницу от истощения бы не попала), он переживал,чем девку-то кормить будем? Смотрю на дно ковшика и правда, чем девку-то кормить? Долью сырой воды из бака, поскребу по ковшику, чтобы остатки без комков были и накормлю голодную сестру ополосками. У нее потом живот так болел, что она в больнице лежала, поносом исходила.
 
Я к ней ходила проведать, мама на работе была. Никто не любил, чтобы у работников дети болели, Витю оставлю дома, он мал, далеко ему от нас было в детскую больницу идти. Приду и реву с ней вместе. Она что еще понимала - ничего, только страх, что никого родного рядом и все боль причиняют. То уколами колют, то дети дерутся и бьют ее. Она еще и ходить толком не могла. Обе слезами изойдем, а я все равно сообразить тогда не могла, что она по моей вине туда угодила!
Мама, уходя на работу, вначале двери оставляла не запертыми снаружи, а потом стала запирать нас на накладку, чтобы мы не бегали по улице, оставив Ирину одну. За это меня наказывали.
Толя наш в Волкове в санатории бывал тогда. У него с легкими не все ладно было. Он там жил целыми учебными четвертям. Иногда и все лето.
 
Окна нашего дома, кроме кухонного (оно было очень высоко, не больно вылезешь) родители заколотили гвоздями снаружи. Сиди взаперти и нянчи девку, да дома прибирайся.
 
А как летом в солнечную погоду усидеть, если зимовские придут под окна и вызывают побегать! Я тогда придумала!
Вылезла в кухонное окно, ушиблась немного, когда оттуда падала, так и не достав ногами ничего. Командую Вите, чтобы девку-то подавал. Он подает, а я до нее достать не могу. Хорошо, что он вместе с ней вниз головой не вылетел. Вижу, не получается. Надо что-то поменять.
- Вить, положи девку-то на пол и вылазь. Он вылазить, а ногами не достает, тоже упал, не успела я его придержать, ушибся чуть. Я еле-еле залезла назад в окно по перевернутому ведру, да по бревнышкам переступая, вскарабкалась, вывернула из пеленок Иринку, взяла ее за руки и спускаю Вите
- Лови хоть за ноги-то!
Он еле дотянулся, но ухватил. Я так наклонилась, что чуть не вывалилась из окна. Одну ее ручку отпустила, чтобы самой в окне удержаться, а не рухнуть вниз головой на Витю с Иринкой в воздухе. Как он ее поймал!? Ведь ему только четыре было! На земле тут же завернула ее и поскакали бегать. Бог к нам был милостив. Особенно к Иринке.
 
Выжила, выросла, стала красавицей и умницей, объехала пол-Европы, выучила кучу языков. Выучившись дома в педе на завсадиком, она укатила в Тюмень. Через два месяца, как она уехала, мама умерла. Сердце не выдержало. То четверо было, а тут дом постепенно опустел...
 
После маминой смерти Ирина еще там работала, но когда в очередной раз ее ограбили свои же сотрудники, Толя ее забрал в Черкассы. Выучила тут украинский. Выйдя замуж за военного, она поехала в Польшу в то тяжелое время, когда там люди мяса месяцами не видели, поляки к нам ездили скупали все, что было можно. Выучила там польский. Потом, когда в Украине жизнь повернулась задом к народу, она поехала в Италию -я ее снабдила разговорниками, учебниками, рассказала как правильно учить - выучила итальянский в Риме так, что не отличишь от носителя языка. Сейчас она живет в Праге. Учит чешский. Говорит и читает хорошо. Теперь, когда ее дочка вышла замуж в Данию, ей надо вспоминать школьный английский,по которому были пятерки, чтобы говорить с зятем-ирландцем. Он владеет и датским и английским. Когда она ездила к ним в гости, ее внук Даниэль, только не Штайн, а наш парень - был ее переводчиком. Он знает русский, украинский, датский и английский. Ему уже четыре года.
- Даничек, что папа сказал?
- Бабуня, я не буду переводить. Он неправильно сказал. Не хочу я убирать игрушки. Мне они не мешают.
 
***
 
Кто-то может станет обвинять наших родителей в пренебрежении или невнимании к детям. Нет. Они очень нас любили, жизни свои сократили этой безграничной любовью. Как могли -оберегали от невзгод. Себе лишнего ничего не позволяли - всё нам!
У них не было другого выхода. Их мировоззрение, людей переживших войну и оставшихся в живых, было несколько иным, чем у нас - теперешних.
 
Моя тетка Ира с 1940 г.р. в годовалом возрасте тоже была оставлена на дядю Колю - мальчика 5 лет. В войну. Что они ели? Очистки с чужих помоек и лепешки из лебеды, что наша 16летняя мама напечет. Посадили свою картошку в огороде, жалели копать, ждали, чтобы подросла, а одной ночью ее кто-то всю выкопал...
 
Бабушка уходила в дальние колхозы, чтобы заработать мешок муки за тяжкий труд с утра до ночи. Привезет на себе ночью, обнимет ребят, поревет над их худобой и тут же назад в ночь, чтобы к утру вернуться на работу. Мама должна была правильно рассчитать, сколько она может потратить муки в день, чтобы ребята с голоду не умерли. Несла за них ответственность. Дядя Шура 9 лет и мама 16 лет работали на меховой по 12-16 часов. Иногда там и ночевали на станках, на машинках, просыпаясь ночью от чьего-то визга, что крысы грызли ноги.
 
Для дяди Шуры ящичек подставляли - мал был. А до работы еще дойти 7 километров надо было. Не дай бог опоздать. За 21 минуту опоздания - растрел.
 
То, что они пережили, сложно воспринять умом. Но они выжили. Все.
 
Когда мы родились, мама сколько могла сидела с нами. Жили не больно сытно. Как все, только чуть хуже. Поэтому мама пошла работать, папа один не мог обеспечить нас четверых. Хотя мама всегда шила для соседей, (3 рубля платье!! это деньги?? но совесть ей не позволяла брать больше, потому что у людей денег нет, а обновку охота), держала поросенка и козу, чтобы было молоко для нас. В городе нелегко заготовить корм на зиму и сохранить его. Денег на няньку не было. Хотя пару раз с нами сидела нянька.
 
В 60 каком-то хрущевском году скотину держать запретили. Ходили проверяли! Поросенка и козу пришлось заколоть. Тогда мы вообще про молоко и мясо забыли. Но это не только о нашей семье. Многие тогда так жили.
 
Я никогда в жизни ни в чем не упрекну своих родителей ни за одно мгновение. Все, что они имели- отдавали нам. Жили для нас и просили Бога, чтобы он нас хранил и мы выросли людьми. А то, что оставляли нас одних маленьких дома...
У них не было выбора. Или оставляй детей и работай, или сиди с ними и подыхай от истощения.
Их сердца рвались на части, оттого, что не знали каждый раз, что их ждет дома. Поэтому они оба умерли рано. Маме было 52, и через два одиноких, тяжких года за ней папа ушел в 58.
 
Когда хотели сбросить Хрущева, сделали искусственный дефицит хлеба и всех продуктов первой необходимости. Все выдавали по карточкам. Я помню эти многочасовые очереди за черным хлебом, его давали по буханке в руки. Никому не интересно, что вас шесть человек в семье. Пусть все встают в очередь.
 
Наш дядя Коля работал на хлебопекарне. Однажды зимой он зашел к нам, расстегивает пуговицы фуфайки и очень бережно достает из-за пазухи булочку за 8 копеек с повидлом, с чуть надрезанными пухлыми лапками по краю, посыпанную штрейзелем и пахнущую ванилью!!! Он даже не помял ее, так бережно нес всю неблизкую дорогу!
-Тоня, возьми раздели на пять частей.
- Не, Коль, не стану, Ты ведь Оле нёс. Неси дочери домой.
Я, видевшая все его бережные манипуляции, очумевшая от красоты и искушающих запахов этой булочки, чуть не взвыла! Как можно отказываться от такой вкусноты, Оля, значит дети, а мы нет!??
Хорошо, что дядя Коля настоял! Иначе я бы не знаю, что сделала, но, мне тогда казалось, что-то бы предприняла.
Я никогда в жизни! не забуду эту скибочку ароматной булочки. Пятая часть - это тоненькая полоска. Но она мне запомнилась больше всего в жизни.
Про моего дядю Колю нужно писать отдельно. Его уже нет лет семь, но никогда я не забуду ни одного его доброго дела, доброго взгляда, тепла и куска хлеба, которым он с нами всегда делился от души. Тётю Зину тоже по себе выбрал. Она такая же. И нас всех четверых постоянно тянуло до бабушки к Пестовым, потому что у них даже картофелина с квашеной капустой была самой вкусной едой, потому что подавалось для нас на стол все от щедрого сердца.