Скалли

Все фото - из Интернета
 

 

 

- 1 -
 
Скалли уже давно лежал в ящике среди прочих заготовок и с интересом наблюдал, как жилистая рука Мастера выбирала из соседнего ящика металлические брусочки и пластины. Мастер творил чудеса: из грома его молота, скрежета напильника и молний искр, извергаемых точильным камнем, рождались новые существа...
 

 
Существа эти были самой разнообразной формы и размера. Были огромные, ростом почти с самого Мастера, а были такие, что легко умещались в его руке.
 
Некоторое время новорожденные проводили в мастерской, потом за ними приходили люди. Тоже очень разные. Они восхищались работой мастера и обсуждали с ним достоинства того или иного творения. Скалли жадно ловил каждое слово, и вскоре ему уже казалось, что он знает о предстоящей жизни ножей абсолютно все...
 
Скалли ждал своей очереди. Когда гасло маленькое "солнце" под потолком, наступала ночь. Скалли засыпал, и ему снились дивные сны: он был то хладнокровным кортиком, поражающим акул, нападающих на его хозяина, отважно борющегося за свою жизнь в бушующих волнах океана, то храбрым и безжалостным штыком, прокладывающим путь сквозь вражеские орды... Сны рассеивались, а Скалли продолжал мечтать. Что ему еще оставалось делать, лежа без движения? Иногда он представлял себя охотничьим ножом, вонзающегося в шкуру хищного зверя, а иногда мечтал о полной опасностей и приключений жизни кинжала горца... Но пока он был только плоским бруском нержавеющей стали. Ничего! Когда-нибудь он тоже займет место на стене среди стальных обитателей мастерской, а затем отправится в дальнее путешествие, в самостоятельную жизнь.
 
Особенно Скалли восхищался двумя мечами: оба были прекрасными стройными гигантами. Но каждый из них обладал по-своему ярко выраженной индивидуальностью внешности и характера.
 
Первый просто завораживал роскошью убранства золоченой рукояти и величественностью огромного четырехгранного клинка, сверкающего, как зеркало при свете потолочного "солнца". Камни, обсыпавшие рукоять, были несомненно драгоценными! А какие захватывающие истории он рассказывал по вечерам, после ухода Мастера! У Скалли голова шла кругом, а сердце заходилось от восторга, когда он слушал о рыцарских турнирах, кровавых битвах, поединках, победах и поражениях...

И, что греха таить - он завидовал роскошному красавцу! Скалли понимал, что ему нечего и думать о судьбе рыцарского меча - слишком уж он мал.
 
Сосед великолепного вельможи казался полной противоположностью - скромен, молчалив. Гордый изгиб его тела поражал совершенством формы, а простая, идеально гладкая черная рукоять таила в себе скрытую угрозу. Наверное, никто не мог бы сказать, о чем он думал на самом деле - кроме безупречной вежливости и сдержанной отчужденности, ничто не проступало сквозь равномерно-матовый блеск...

Однажды за ним пришел мальчик-подросток - такой же вежливый и молчаливый. И назвал его странным именем: "Катана". Примерил к руке, сделал несколько движений... И все затаили дыхание, очарованные неожиданно-виртуозным танцем молчаливого товарища! Новый хозяин "Катана" поблагодарил Мастера, а тот пожелал ему побед на... спортивных соревнованиях!
 

 
Услышав это, золоченый франт расхохотался:
 
- Да он, оказывается, вообще не боевой меч! Спортивные соревнования - это не настоящий бой! Никогда ему не отведать свежей крови врага!
 
Остальные смущенно замолчали, а широкоплечий, коренастый и заржавленный Старый Нож примирительно заметил:
 
- Ну... что ж... соревнования - тоже битва. И победы там - самые настоящие... А крови отведать - поверьте, не такая уж радость. Скорее, печальная необходимость...
 
- Ты-то откуда знаешь? - Не унимался Меч.
 
- Дак это... я... того... я тут не впервой, меня просто в заточку отдали... зазубрился о кость. - Он помрачнел и отвернулся, думая о чем-то своем.
 

 
На другой день пришли и за Мечом. Как ни странно, вовсе не могучий рыцарь, а... маленькая женщина средних лет! Увидев ее, Меч сразу как-то сжался и потускнел. Куда делись его гордая осанка и высокомерно-снисходительные манеры? А женщина бесцеремонно взяла его... одной рукой! Прямо за лезвие! И тут все поняли, что он легковесен и совершенно туп! Дама повертела его в руках, как игрушку, поковыряла ноготком "драгоценные камни" и деловито поинтересовалась:
 
- Говорите, он полый внутри? Но прочный? Стразики точно не выпадут? А то у нас некоторые актеры так входят в роль, что колошматят со всей силы... а за реквизит отвечать мне!
 

 
Услышав слово "реквизит", менее крупные, но настоящие клинки издевательски загоготали. Меч, казалось, не переживет такого унижения. Скалли приготовился засмеяться вместе со всеми, но поймав на себе строгий предупреждающий взгляд Старого Ножа, присмирел и тактично отвернулся.
 
Когда Меч унесли, сунув вверх ногами в хозяйственную сумку (стекляшки на рукоятке оказались самым ценным, что было в бутафорском хвастунишке), Старый Нож пояснил:
 
- Никогда не потешайся над чужим позором, малыш... Неизвестно, какая участь уготована тебе самому. Жизнь-то - она штука разная.
 
Скалли начал было расспрашивать старика о его жизни, о том, кто был его хозяином. Но видно было, что тому неприятно об этом вспоминать. Только на вопрос о хозяине он угрюмо буркнул: "Мясник". А затем, нахмурившись, оглядел свою рану:
 
- Велика зазубрина-то... м-да... Может, спишут меня уже? На пенсию, а? Маленько обточить, я б сгодился хозяйке какой - хлеб резать, картошку чистить... Эх! - вздохнул он мечтательно. - Картошку, свеклу... или корзинщику служить - ивовые прутья окорять...
 
Скалли не понял, как можно после настоящей жизни, настоящей плоти и крови, о которой все они тут только и грезят, затосковать о картошке! Не иначе, старичок умом двинулся... Хотя, Скалли все больше всерьез беспокоился о том, что из него не выйдет не только боевого штыка или кортика, не только спортивного инвентаря или театрального реквизита (эти по крайней мере выглядят, как настоящее оружие!), но даже обычным кухонным ножом ему стать не светит! Слишком уж он мал... Может, повезет хотя бы занять место среди нескольких лезвий в складном ноже геолога? И тогда... ну если не самому врезаться во врага, то увидеть воочию, как вопьется жало более крупного товарища в тело... ну, хотя бы оголодавшего дикого пса!
 
А вдруг... вдруг он вообще - БРАКОВАННАЯ ЗАГОТОВКА?! Вдруг из него вообще НИЧЕГО не получится?
 
Скалли не успел обдумать весь ужас своего положения, как оказался в руке Мастера...
 
Его не отправили ни в горящую печь, ни на наковальню. Сначала Мастер очень долго измерял его. сверяясь с каким-то чертежом. Затем долго и нудно обтачивал, шлифовал, полировал... Напильником, алмазными надфилями, оселками... А когда долгая кропотливая работа была завершена, Скалли, оглядев себя, с удивлением заметил, что его внешний вид имзенился очень мало. Он даже украдкой покосился на остальные заготовки: не смеются ли они над ним? Выглядел он, мягко говоря, странно... Зато в его самоощущении появилось что-то новое: будто ум обострился, чувства стали тоньше... словно, оголились все нервы!
 
А Мастер взвесил его на ладони, коснулся пальцем лезвия, затем занес над ним толстое выпуклое стекло - глаз Мастера казался сквозь него таким огромным, всеведущим и всепроникающим, что Скалли робко поежился под этим пронзительным взглядом. Наконец, Мастер удовлетворенно хмыкнул:
 
- То, что надо! Не толще микрона... И все промеры соблюдены...
 
Потом он ласково, по-отечески, взглянул на Скалли и обратился то ли к нему, то ли к самому себе:
 
- Ты - особенный нож. И предназначение у тебя будет особенное. На мой взгляд - самое прекрасное из всего, что только возможно для ножа! И, хотя ты мал ростом, но тебе предстоит встретиться с врагами пострашнее, чем бандиты, дикие звери или противник на поле боя... Впрочем, я уверен, что ты справишься! Постарайся оставаться таким, каким я тебя создал - чистым, острым и тонко чувствующим. Но самое главное - не предавай заложенную в тебе сущность, никогда не направляй свое острие против человеческой жизни. НЕ УБИВАЙ!
 
Произнеся это напутствие, отозвавшееся в самой сердцевине кристаллической решетки юного ножика священной заповедью, Мастер еще немного подержал Скалли на теплой ладони, а затем бережно упаковал в непрозрачный пакет. И сверху наклеил ярлычок: "Заказ № 18".
 
В темноте своего временного жилища Скалли с трудом сдерживал волнение. Оно все нарастало и перешло в крупную нервную дрожь... Или это весь мир снаружи рычит и дрожит? Что-то скрипнуло, дрожь прекратилась и стало тихо. Скалли почувствовал, как его поднимают на воздух. Что же за судьба его ждет? О каком-таком загадочном предназначении говорил Мастер? Справится ли он с некой важной миссией, ради которой появился на этот свет?
 
Пакет с треском лопнул, чьи-то руки вытащили Скалли, но не успел он осмотреться, как оказался завернутым во что-то белое и мягкое. И вновь - темнота. Горячо. Непонятное гудение. Страшно. Скалли вспомнил о беззаботных временах, когда лежал себе спокойно в ящике, рассматривая мечи и ножи на стенах, слушая их рассказы... как уютно пахло там горячей сталью, маслом, окалиной...Скалли уже малодушно подумывал о побеге, но тут его вновь увлекли к свету...
 
Вокруг стояли люди в странных зеленых одеждах. Скалли испытал благоговейный трепет, увидев вспыхнувшее под потолком громадное светило, состоящие из множества "солнц" наподобие того, что зажигалось под потолком в мастерской.
 

Совсем ему стало не по себе, когда в его сторону протянулась твердая властная рука в тончайшей перчатке, и спокойный уверенный голос впервые назвал его полным именем:
 
- СКАЛЬПЕЛЬ!
 

 
Волнуясь перед решающим шагом в неизвестность, но еще больше боясь пропустить что-то очень важное в своей жизни, Скалли стремительно прыгнул в эту ладонь! И... страх моментально исчез. Потому что теперь он чувствовал за своей спиной огромную всепобеждающую силу, и сам он был - лишь продолжением этой силы, этой руки, ее авангардом.
 

 
Забыв о недавних сомнениях и робости, Скалли полностью доверился воле Хозяина. И бесстрашно погрузился в горячую живую плоть - но не для того, чтобы убить, а чтобы спасти.
 

 
Так вот оно - его ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ! И вот они, его злейшие враги - болезнь и смерть. И он будет сражаться с ними до последнего! Как настоящий рыцарский меч, как боевой штык, как отважный кортик... И обязательно победит.
 

 

 

- 2 -
 
Скалли быстро привык к ежедневному гигиеническому ритуалу. Жар и гудение больше не пугали. Он знал, что это необходимо для его полного очищения, прежде чем соединиться с Хозяином в одно целое. Он научился улавливать малейшие движения Хозяина, даже его мысли! Полностью сосредоточившись, Скалли действовал точно и аккуратно. Случалось, что он сам принимал решения: коснувшись какого-нибудь жизненно-важного нерва или сосуда, Скалли чувствовал опасность, замирал и неуловимой вибрацией передавал Хозяину сигнал остановиться или чуть отвести лезвие в сторону… И Хозяин тоже прислушивался к нему! Они были словно единым организмом, сплоченным общей целью – защищать жизнь. И каждый раз после тяжелой битвы Скалли разделял с Хозяином радость победы.
 
Нет, они не всегда побеждали… Впервые услышав роковые слова: «Мы его потеряли», Скалли испытал ужасную боль и отчаяние. Эту ночь он провел без сна. Он вновь и вновь прокручивал в памяти весь ход событий – от первого разреза на коже до оборвавшейся, как последняя надежда, линии сердечного ритма, до померкших «солнц» днад операционным столом. Скалли знал, что не нарушил заповедь Мастера – он не убивал… но он не смог остановить смерть! И все казалось, что будь у него возможность вернуться вновь в этот день – все могло бы закончиться иначе…
 

 
Но он это пережил. Боль сгустилась в плотное вещество, еще сильнее сцементировала атомы стали. Еще больше обострила чутье, сделала рассудок еще холоднее. И Скалли научился стойко выдерживать поражения, принимая их, как неизбежность, чтобы назавтра, очистившись, вновь отдать все силы стремлению к победе.
 
Бои бывали очень сложными и страшными. Скалли уже чувствовал по каким-то неуловимым оттенкам интонации и выражения лица Хозяина, что им сегодня предстоит. Хозяин говорил:
 
- Тяжелое состояние. Будем за него бороться.
 
И Скалли понимал: «Мы» - это и он тоже. Ощущение причастности к великому важному делу не оставляло места ни для чего другого. И ему казалось, что так будет всегда…
 
Но время шло. И однажды хозяин, взглянув на Скалли, что-то коротко сказал серьезной ясноглазой девушке, что всегда провожала Скалли в операционную. И она отложила его в сторону. Его место занял кто-то другой, только что вынутый из пакета… Скалли не сразу понял, что случилось. Он рвался туда, на линию огня! Почему его оставили тут и забыли?
 
И лишь когда девушка вернулась через несколько часов и, взяв его в нежные ручки, грустно усмехнулась: «Да, ты утратил былую остроту… Ну, что ж… все когда-нибудь заканчивается», Скалли понял: молодость прошла. Прошла пора великих свершений. Он уже не тот… Но под ясным взглядом лучистых добрых глаз он испытал не горечь, не уныние, а лишь светлую грусть. Она права: все когда-нибудь заканчивается. Что ж, он славно сражался, а теперь пришла пора мирной жизни. И Скалли ободряющей улыбкой поддержал того, кто занял его место в руке Хозяина, кому предстояло совершать СВОИ подвиги и вести СВОЮ борьбу.
 
Скалли «перешел на административную работу». Теперь его Хозяйкой была ясноглазая девушка. Оказывается, в тихой спокойной жизни тоже есть свои радости! Скалли еще достаточно остер, чтобы ловко резать марлю и бумагу. А главное – теперь он постоянно был в ней, с Хозяйкой! Как мог он раньше не замечать ее милой улыбки, таких длинных ресниц и очаровательных ямочек на щеках? Наверное, они просто мало виделись, когда Скалли был всецело погружен в пламя сражений.
 

 
Но теперь они с Хозяйкой больше времени проводили вместе. Он служил ей с заботливой нежностью, стараясь не подводить. В ее руках не было той твердости и решительности, что у Хозяина, но они были намного мягче, теплее, они ласкали его стальные бока, и Скалли чувствовал себя в них намного больше, сильнее – ведь руки девушки были маленькими и хрупкими. Для ее тонких пальчиков он был самым настоящим большим ножом!
 
Днем Скалли или работал с документами, или расположившись между степлером и дыроколом, любовался Хозяйкой. Вечером она укладывала его в ящик стола, где сладко пахло духами, помадой и шоколадками.
 
Вскоре Скалли знал о привычках Хозяйки все. Или почти все. О ее вкусах, увлечениях. Знал, какие книжки она читает в свободное время, как называется фирма, выпускающая ее помаду, какие мелодии у нее на телефоне, о чем болтает с подругами… Мало-помалу он привык к Хозяйке, и она уже не казалась ему такой идеально-прекрасной. Он видел, как она выглядит по утрам. Знал. Что иногда она опаздывает на работу – и тогда ее глаза вовсе не лучистые, а не выспавшиеся и недовольные. Его раздражала глупая картинка на обложке дешевого любовного романа, валявшегося рядом с ним в ящике стола… Иногда от нечего делать он разглядывал проходивших мимо поста других медсестер… Они были не менее милы и весело щебетали… И он никогда не видел у них заспанных красных глаз, и они не использовали его для открывания слипшейся пудреницы…
 

И вот однажды утром… его достала из ящика стола совсем другая медсестра – немолодая, ворчливая и вовсе не симпатичная. Куда делась та, прежняя? Скалли этого так и не понял. С этой новой Хозяйкой жизнь стала совсем скучной и невыносимой. Женщина была вечно чем-то недовольна. Она раздраженно кричала по телефону, ворчала на окружающих. Доставалось и Скалли:
 
- Куда ты опять запропастился?
 
Или:
 
- Опять криво! Совсем, что ли, тупой стал?!
 
Скалли пытался объяснить, что он не виноват, что она сама его так дернула, вот бумага и порвалась… Но Хозяйка не слушала, ожесточенно швыряла Скалли в ящик и уходила.
 

 
Как-то раз она забыла убрать его в стол. Коридор опустел, при мерцающем свете длинного голубоватого «солнышка» Скалли увидел у входной двери очертания незнакомых фигур. Одна из них отделилась и приблизилась к столу. Это был мужчина не очень опрятного вида, заросший щетиной.
 
- Гляньте, мужики, вот эта фигня подойдет!
 
И он сунул Скалли в карман комбинезона.
 
Потом был недолгий путь вниз по лестнице и душная каморка с прилепленным к стене единственным тусклым «солнышком», лишь отдаленно напоминающее «солнце» над столом Хозяйки и не идущее ни в какое сравнение с сиянием соцветия «солнц» в операционной. Здесь было грязно, сыро и мерзко пахло.
 
Скалли оказался на обшарпанном столе среди грязных склянок и плошки с окурками. За столом сидели трое мужчин в синих комбинезонах. Один из них достал бутылку с прозрачной жидкостью. Почудился знакомый запах операционной… Скалли срезал пластиковую крышку… Но нет! Это был не чистый медицинский спирт, хорошо знакомый Скалли. Голова закружилась от отвратительного запаха
 
- А мы не траванемся? – Спросил один из мужиков.
 
- Не, я уже пробовал! Не мед, но сойдет! Зато дешево и сердито...
 

 
И началась у Скалли совсем другая жизнь. Он сдирал крышки, протыкал пробки в бутылках с вонючим пойлом, чистил селедку, а иногда подковыривал заевшие гайки в таких местах, от одного приближения к которым его бы раньше стошнило. Но Скалли было уже все равно. Он почти потерял чувствительность. Он затупился и покрылся желто-серым налетом грязи и жира. И битвы в операционной, и хозяйка, и резка бумаги теперь казались ему сказочным полузабытым сном. Лишь иногда всплывали перед мысленным взором обрывочные воспоминания о мастерской, где горело маленькое, но яркое манящее «солнце», где висели на стенах ножи и мечи, где трудился Мастер… Скалли мало что помнил из того времени, только вновь и вновь звучали в его мозгу слова Старого Ножа: «Никогда не смейся над чужим позором…» И в эту минуту его охватывала такая острая тоска, что хотелось разбиться о каменный пол…
 
Однажды в каморку заглянул молодой человек с бегающими глазками. Осторожно озираясь по сторонам, он прикрыл за собой дверь, и начал шарить по шкафчикам и тумбочкам. Из одной тумбочки вытащил прямоугольный кожаный предмет (точно такой же был у Хозяйки, только поменьше, почище и с ярким рисунком). Расстегнул молнию, заглянул внутрь и, кажется, остался недоволен содержимым. Но все же вытащил несколько бумажек и положил себе в карман, сокрушенно приговаривая:
 
- Да, небогат улов…
 
Уже собравшись уходить, он заметил Скалли. Подумав пару секунд, прихватил и его.
 
Скалли не чувствовал ничего, кроме безразличия, когда снова увидел бутыль с прозрачной жидкостью. Но… его достали не для того, чтобы вскрыть ее! Новый Хозяин отвинтил крышечку и… Скалли почуял знакомый запах! А молодой человек смочив спиртом тряпочку начал протирать его, очищая от застарелой грязи. И Скалии испытал… нет, не прежнее радостное волнение перед битвой, но какой-то его отзвук. Затем Новый Хозяин занялся его лезвием – наточил так, что Скалли почувствовал себя снова молодым и здоровым! В нем поднялось теплое чувство благодарности к Новому Хозяину - за то, что вытащил из грязи, привел в порядок и, наверное, даст ему возможность заняться чем-то более достойным, чем ковыряние в ржавых водопроводных гайках и вскрывание бутылок со стеклоочистителем… И ничего, что ему теперь приходится почти все время проводить в темноте… Новый Хозяин доставал его редко и лишь в темных укромных местах, куда свет с трудом проникал из-за множества спин, рук, курток, плащей и сумок – Вот сумки-то и стали новой работой! Скалли аккуратно и бесшумно прорезал ткань или кожу, а Новый Хозяин доставал из разреза разные предметы.
 

 
Чем-то это напоминало его работу в операционной: тоже требовалась точность и максимальная осторожность, такое же слияние с чувствами и малейшими движениями руки Хозяина… Но в то же время это было чем-то совсем противоположным. От хозяина исходила не спокойная уверенность, а циничное равнодушие. Во время работы Скалли передавалось не воодушевление боя, не воля к победе, а нервная дрожь, страх и… жадность. И работали они с Новым Хозяином не в ослепительном сиянии десятка «солнц», не в окружении друзей, готовых помочь и поддержать, а втихомолку, в одиночку, в сумраке. Что-то в этом было неприятное.
 
И со временем Скалли начал понимать, что его нынешнее занятие, может, даже хуже, чем открывание грязных пробок в пропахшей табаком и перегаром бытовке… Но что он мог сделать? Что вообще может сделать нож, когда его направляет рука Хозяина? Это Хозяин принимает решение, Хозяин вынуждает делать его то, что он делает… Конечно, нож может служить своему Хозяину лучше или хуже… может стать продолжением руки, а может подвести в решающий момент, дрогнуть, может даже порезать пальцы… Но тогда его сочтут негодным, его выбросят… А Скалли очень боялся быть окончательно выброшенным! Ведь без присмотра с ножом может случиться что угодно… Он испортится, его закидают мусором, он может заржаветь и даже сломаться! Но Скалли убеждал себя, что он так старательно служит Новому Хозяину вовсе не поэтому, а из чувства благодарности за свое спасение и за бережное отношение к себе. В конце концов, кто их поймет, этих людей – почему они поступают так или иначе? Пусть сами разбираются! А что такого делает Скалли? Он режет всего лишь неодушевленную ткань сумок!
 
Тот осенний вечер ничем не отличался от остальных… То есть, не отличался он для Скалли. Ведь постоянно лежа в глубоком светонепроницаемом кармане, он не мог видеть ни богатого многоцветия золотой осени, ни небесной синевы последних теплых деньков…
 
Ему, как обычно, видны были лишь неясные сумеречные проблески и месиво из складок, пряжек и авосек в автобусной давке. Сегодня Хозяин нацелил его на потертую дамскую сумочку, прижатую шерстяной перчаткой к серому пальто. Рука Хозяина нырнула в образовавшуюся щель и вынырнула обратно с добычей. И тут… произошло неожиданное – пострадавшая вдруг обнаружила пропажу и… оглянулась.
 
Раньше Скалли никогда не видел их лиц, только спины. И увиденное его шокировало: в глазах несчастной женщины застыла боль, отчаяние, мольба о помощи, словно он пронзил ей не сумку, а сердце! Такие лица были у родственников тех людей, за жизнь которых Скалли сражался с Первым Хозяином… И вот теперь он сам причинил такую же боль! А женщина заплакала, обращаясь неизвестно к кому:
 
- Украли! Все украли! На что я теперь куплю лекарства для сына?
 
Эти слова и ее горе пронзили Скалли жгучим стыдом и ненавистью к себе, к своим поступкам. Его напряжение, внутренний накал, дрожь электронов внутри металла достигли такого предела, что между ним и металлической пуговицей на чьем-то шерстяном рукаве проскочила искра… Рука Хозяина дернулась от электрического разряда и Скалли воткнулся в ладонь… Тот вскрикнул от неожиданности и выронил нож. А вместе с ним – и кошелек, который еще не успел спрятать. Кто-то из пассажиров это заметил…
 
- Вот он! Это он украл! - Закричали люди.
 
- Держите вора!
 
Вокруг Скалли затопало множество ног. Где-то наверху началась возня. Его несколько раз пнули, на него наступили. Но, как ни странно, сейчас, когда он валялся на грязном полу автобуса, попираемый ногами, ему было гораздо лучше, чем в теплом глубоком кармане вора. И он чувствовал, что эта грязь делает его чище, чем тряпочка со спиртом и точильный камень в руках теперь уже бывшего хозяина.
 
Автобус остановился. Вора повели куда-то со скрученными за спиной руками. А Скалли остался на полу.
 
Неожиданно что-то звякнуло рядом. Это упала монетка. И через несколько мгновений за ней протянулась крепкая, сухая рука. Вся в морщинках, голубоватых прожилках и желтоватых мозолях. Рука подняла монетку, а вместе с ней – и Скалли. Вновь глубокий карман. Скалли сразу для себя решил – если его заставят делать то же самое, при первой же возможности он прорежет карман и выскользнет – неважно куда, пусть даже на трамвайные рельсы, где его расплющат жернова колес…
 
Его теперешним Хозяином оказался пожилой человек со спокойным, внимательным лицом. В уголках его губ затаилась улыбка, а глаза излучали какую-то по-детски наивную восторженность.
 
- Обронил кто-то! – Сказал старик. – А мне ты очень даже пригодишься.
 
Он обтер нож тряпочкой и положил на широкий стол рядом со старой искореженной деревяшкой. Скалли не понимал, что это и зачем оно нужно – деревяшка не была похожа ни на аккуратные шкафчики в предоперационной, ни на стол медсестры, ни даже на ящики в бытовке сантехников… Деревяшка на его взгляд была очень странной формы – какие-то горы, овраги, кочки и зазубрины… И все это – очень старое, местами треснувшее, все какое-то поцарапанное, грязное… Но зато здесь присутствовала какая-то неуловимо родная атмосфера, напоминающая о далекой мастерской… хотя запахи тут были совсем другие, и ничто не грохотало, не визжало, не искрило… Может, дело в том, что Новый Хозяин был похож на Мастера? Да, что-то общее у них было…
 
Ежедневная задача Скалли теперь заключалась в том, чтобы тщательно выцарапывать острым лезвием всю грязь, все заусенцы и неровности в мелких углублениях деревяхи. Работа грязная, тяжелая и монотонная… Но Скалли трудился, не покладая лезвия, потому что научился ценить ту чистоту, которая важнее чистоты внешней. И хотя его черенок постепенно перестал отмываться от пятен грунта и наростов клея, Скалли это не смущало. Он честно делал свое простое дело, и ему этого было достаточно.
 


 
Правда, для него по-прежнему оставалось загадкой, в чем источник той тихой, спокойной радости, и той искренней увлеченности работой, которую он видел в старом реставраторе. Сам Скалли воспринимал свою нынешнюю жизнь как каторжную работу, бессмысленную по своей сути, но являющуюся искуплением, очищением совести. Да, можно изо дня в день терпеливо ковырять полусгнившую деревяху… Но как этим можно увлечься? Чему тут радоваться? И тем не менее, старик был увлечен. И он спешил. Спешил что-то закончить – вероятно, что-то очень важное для него. Поэтому работал от зари до зари. И Скалли – вместе с ним. Постепенно он втянулся в общий ритм. Научился экономно расходовать силы – если вековые наслоения плохо поддавались расчистке, он предпочитал не брать наскоком, а несколько раз пройти по одному и тому же месту. Это было значительно легче, да и результат получался лучше…
 

Теперь Скалли успевал даже с интересом наблюдать за работой в те минуты, когда реставратор откладывал его в сторону, чтобы воспользоваться другими инструментами. И вот расчистка закончена. Хозяин достал какие-то тонкие металлические пластины… Они были тоньше бумаги, но сверкали настоящим золотом! Реставратор аккуратно вырезАл нужную форму, смазывал деревяшку клеем, а потом накладывал тончайший сияющий лепесток и разглаживал его затупленной палочкой из полупрозрачного материала с красивыми прожилками внутри. Что же они все-таки делают? Ради чего все это?
 
И однажды он увидел… конечно, не все, кусочек! Хозяин поднял деревяшку вертикально и повесил на стену для просушки. Этого расстояния хватило, чтобы Скалли увидел фрагмент резьбы полностью. И он оцепенел, пораженный изысканным орнаментом, состоящим то ли из неведомых растений, то ли воплотившихся в твердый материал порывов ветра… И орнамент этот светился золотом! Отражая лучи «солнца», укрепленного над верстаком, резное украшение переливалось, словно желто-розовое пламя!
 

 
- Ну вот, - удовлетворенно сказал позолотчик. – Рамы для правой части мы закончили… теперь возьмемся за Царские Врата… А дай Бог к лету – и весь иконостас восстановим. Тогда можно будет нам с тобой немного отдохнуть и подлечиться…
 
А Скалли все не мог поверить, что причастен к созданию такой красоты! Теперь ему была понятна радость старого позолотчика. И сам он с этого момента работал вдохновенно, увлеченно, не замечая усталости, чтобы как можно скорее увидеть новую позолоченную деталь во всем ее великолепии.
 

 
К лету иконостас действительно удалось закончить. Готовую работу забрали, а Хозяина пригласили на торжественную церемонию по случаю освящения восстановленного храма. Но он, извинившись, отказался:
 
- Ноги у меня плохо ходят… и сердце пошаливает. Боюсь, всю церемонию мне не выстоять. Да и надо ли? Вот, в санаторий съезжу – может, и меня немного починят… тогда уж, к Ильину дню и приду…
 
Скалли ждал возвращения хозяина с нетерпением – ему хотелось как можно скорее приступить к новой работе… И, хотя лезвие его уже потеряло первоначальную форму, острие стерлось… Ну, и что? Он чувствовал в себе еще достаточно сил, чтобы и десять, и пятнадцать раз пройтись по одной и той же выемке или канавке… Хозяин научил его пониманию простой истины: «Быстро получается не когда спешишь, а когда стараешься». И он уж постарается! Только бы скорее вернулся Хозяин…
 
Но Хозяин все не возвращался. А потом появились какие-то чужие люди, сгребли с верстака все инструменты и бросили в мешок вместе со старыми ложками, банками, ботинками… и вынесли на помойку.
 
Так бы он там и остался, но Скалли был все-таки ножом, хоть уже и порядком изношенным. Он прорезал пакет и скользнул на землю, усыпанную бутылочными осколками и пищевыми отходами. Подумал, что так все же больше шансов быть замеченным и подобранным, чтобы не сгинуть навсегда в вонючем чреве мусорного бака… Скалли возлагал надежду на «солнце», горящее на столбе прямо над ним.
 

 
...два пьяных бездомных бродяги делили территорию. Одному казалось, что его собрат не по праву роется именно в этой помойке, а не в соседней. Спор перешел в скандал, а затем и в драку.
 


 
Подогретые какой-то алкогольной бурдой и ожесточенные скотской жизнью, нищие вцепились друг другу в глотки и покатились по земле… Один из них начал ослабевать и, теряя силы, шарить рукой по земле в поисках камня или палки… Его заскорузлая, покрытая язвами рука наткнулась на Скалли…
 
Бомж замахнулся острым инструментом, но промазал, только порезал противнику одежду. Скалли понял, что второй удар придется в горло… И тут набатом зазвучали в душе слова Мастера: «НЕ УБИВАЙ! НЕ УБИВАЙ! НЕ УБИВАЙ!!! Не предавай свое предназначение!» Но как?! Разве есть у ножа собственная воля? Разве может он отказаться вонзиться туда, куда направляет его, крепко сжимая, рука Нынешнего Хозяина? О, если бы ему стать бесполезной картонкой, куском тряпки, хоть алюминиевой ложкой! Но он – нож. И лезвие его по-прежнему остро.
 
И он собрал все силы внутреннего притяжения своих атомов, он мысленно обратился к Мастеру и ко всей своей прежней жизни. И будто бы воля Мастера, первого Хозяина и Старого Позолотчика проникли в него и…
 
Всего на сантиметр удалось уклониться ему от намеченной цели поражения и направить свое сверкающее лезвие в другую цель – в холодный булыжник…
 
Со звоном лопнувшей струны лезвие откололось, а БОМЖ, выругавшись, отшвырнул ставшую бесполезной железяку и, улучив момент, вырвался из цепких рук противника.
 

Любопытная сорока, заметив, как что-то блеснуло в свете уличного фонаря, схватила в клюв вещицу, показавшуюся ей забавной, потащила в гнездо. Но добыча оказалась слишком скользкой, и птица ее выронила. Обломок из нержавеющей стали упал прямо к ногам Мастера. Тот, удивленный внезапно свалившимся с неба предметом, наклонился и поднял его.
 
- Смотри-ка! Да ведь это же ты! Вот ты ко мне и вернулся.
 
Мастер узнал Скалли, несмотря на то, что тело его было сильно изуродовано, а блестящая прежде поверхность стала серой и вся покрыта сетью мелких и крупных царапин. Просто настоящий Мастер всегда узнает свое творение.
 
Скалли был еще жив, он тоже узнал Мастера. Остатками затуманенного страшной болью угасающего сознания он силился что-то вспомнить. Что-то важное, что должен сказать Мастеру… что он очень много сделал в жизни неправильно, что ошибался, любил и разочаровывался, трусил, падал, вставал и шел дальше… Что чаще всего он был не в силах изменить обстоятельств, что он вообще многого не знает и не понимает в жизни людей… Но острие было сломано, и ум ему изменил. Лишь одна мысль сконцентрировалась в оставшемся крошечном осколке лезвия – простая и яркая, как луч.
 
И Скалли прохрипел, собрав последние силы:
 
- Я… не убивал...
 

 

 

 

- 3 -
 
Наступила тьма. И странный сон. Будто бы он снова в мастерской, и Мастер обтачивает его на каком-то станке… И будто его тело становится круглым… А потом его кладут в коробку вместе с остальными такими же странными круглыми существами, а сверху приклеивают ярлычок: «Заказ № 88».
 

 
Когда сознание Скалли прояснилось, он больше всего изумился полному отсутствию боли, любого напряжения и удивительной ясности ума, несмотря на то, что у него теперь вообще не было лезвия… Тело его было полностью зафиксировано надежными объятиями идеально подходящей по размеру гайки. И была в этом устойчивом состоянии покоя какая-то всепоглощающая гармония совершенства… Оглядевшись вокруг, Скалли увидел множество странных вещей, неведомых ему ранее. Разглядывать их можно было до бесконечности… Скалли решил, что займется этим позже, потому что снаружи тоже было все удивительно – Скалли и представить себе не мог, что мир так огромен! Он простирался во все стороны, до горизонта. Он был наполнен домами, деревьями, столбами, какими-то странными конструкциями… А прямо перед ним была прямая, как стрела и твердая, как камень полоса. Она начиналась где-то далеко внизу и шла вперед, теряясь в голубоватом тумане раннего утра… И тут начался нарастающий гул. Было не понятно, идет этот гул снаружи, или изнутри – он просто был везде. Скалли и стоящие в одном ряду с ним такие же блестящие круглые существа с резьбой слегка дрожали от этого гула, но это была приятная дрожь – это было волнение радостного предвкушения чего-то неведомого и прекрасного…
 

 
Взлетная полоса шевельнулась и полилась навстречу самолету … Мимо промелькнуло все, что он когда-то видел, но не знал в полной мере. Вот здание больницы – с операционной, с улыбчивой девушкой и сварливой теткой, с вонючим подвалом, пропахшим табаком… Когда-то оно казалось целым миром, а снаружи – совсем невелико… Вот автобусная остановка, а на ней – толпа ожидающих. Возможно, где-то среди них прячется вор… Вот осталась позади мастерская старого реставратора – такая убогая и незначительная снаружи, особенно по сравнению с сияющим золотом куполов величественным храмом, где прихожане уже молятся перед иконостасом, созданным при его участии… Вот промелькнула и исчезла далеко внизу и городская свалка, живущая своей жизнью. Впереди было только небо.
 
Скалли почувствовал невесомость… И когда самолет пронзил облака, его взору открылась БЕСКОНЕЧНОСТЬ. Чистейшая, сияющая, прозрачная. Это был океан лазури и света над белыми барашками облачных волн… И из-за этих облаков, из глубин Океана Вечности навстречу Скалли вставало огромное, пылающее плазмой НАСТОЯЩЕЕ СОЛНЦЕ.