Пахарь

Мы живём сегодня в жестоком мире. Как-то на моих глазах два магнитогорских подростка, озлобив себя бутылкой водки, убили ни в чём не повинную кошку. Тогда меня поразила одна незначительная деталь. Чтобы усилить и продлить действие алкоголя, подростки тянули водку через соломинку.
 
В моём воображении соломинка всегда ассоциировалась с хлебным полем, с достатком в доме, со всем укладом российской деревни, которой я отдал в своё время на журналистском поприще четырнадцать лет жизни. А тут она, пусть не полевая, пусть химическая, полихлорвиниловая или какая там ещё, но всё-таки соломинка, вдруг предстала атрибутом лжекрасивой жизни, навязанной подросткам если не какой-нибудь книжкой, то наверняка тем лжеискусством, которое нынче в большинстве своём засоряет наши телевизионные экраны.
 
Примерно в то же самое время, когда обезумевшие подростки буйствовали в безлюдном сквере Металлургов, земледельцы Черниговского посёлка Агаповского района Челябинской области, обратили внимание на весьма странное поведение степных зверьков. Суслики, эти мелкие пожиратели хлеба, которые ещё ранней весной отказались от своих брачных страстей и почти не дали приплода, начали таскать в свои норы солому, видимо не надеясь на зерно нового урожая.
 
Наблюдательным трактористам долго ломать голову не пришлось. Они рассудили так: раз животные стараются спасти себя ценой отвергнутого потомства и начинают существовать как бы по присловию "Не до жиру, быть бы живу", значит, жди великую сушь. И земледельцы внушили себе и другим: корма беречь, прошлогоднюю солому ни в коем случае не жечь, делать так, чтобы ни одна соломинка не пропала. Черниговцы не спасовали перед угрожающей стихией, не опустили рук, а собрали силы для героического единоборства. И по-прежнему зорко следят за малейшим движением природы, как, впрочем, это и подобает истинным фермерам.
 
Соломинка, дарующая пахарям жизнь, и соломинка, опьяняющая жестокостью, - два символа, две нравственные категории, две противоборствующие силы: добро и зло.
Для истинного земледельца нет ничего более святого, чем взращённый им хлеб, как и для истинного художника нет ничего благородней, чем стремление запечатлеть образ родной земли, если он действительно сын, а не пасынок этой земли. Таких пахарей, нынче не так уж и много. Больше тех, кто руками ни к земле, ни к её продукту почти не прикасается. Из всех органов чувств, через которые в душу проникает "власть земли", действующим осталось только зрение. Механизатор видит поле, но не вдыхает его запахов - солярка и железо всё забивают, - не слышит шелеста хлебной нивы, который перекрывает гул моторов, не ощущает волшебного тепла нагретого солнцем колоса, осенней стылости зяби, приятной тяжести картофельного клубня. Казалось бы, ну всё: кончился пахарь! Ничего подобного. Много лет приглядываясь к земледельцам, я заметил в них новую черту, какое-то смешение качеств земледельца и заводского рабочего.
 
Богатство и тонкость чувств, формируемые природой, соединяются с ощущением собственной силы, и власти над землёй, рождаемым машиной, и создают постепенно новый характер пахаря, который нам ещё предстоит понять и оценить.
 
Дам немного воли воображению и представлю такую картину: стоит на краю скошенного поля пахарь, думает о чём-то своём И, посматривая вдаль, машинально грызёт соломинку. Но не ту, что ослепляет бессмысленной жестокостью, а ту, без которой не бывает золотого колоса. А вы представили эту картину?! Эту золотую соломинку, за которую нынче и сражается российский пахарь?!