Непутевая

Раздался телефонный звонок. Ирина подняла трубку. Послышались монотонные гудки. Кто бы это мог быть? В такое раннее время? Она подняла глаза на висевшие напротив нее часы. Шесть утра. Поежилась от весеннего холода, натянула сползший платок на плечи, провела озябшей рукой по щеке. Значит, у нее еще есть время. Через два часа должен приехать Иван Осипович Верхоглядов, ее новоиспеченный начальник. Брр… Она хитро улыбнулась. Неужели он не понимает, что сослан в этот комитет, чтобы дотянуть до пенсии. Перевела глаза на разложенные по столу листы бумаги.
 
Четверть работы сделана. Осталось еще немного. Надо было как-то все эти мысли собрать воедино, сделать обобщение. Эту часть дела Ирина не любила. Всегда работала через силу. Да, и что, собственно, она может сказать? Что в районах, как не хватало, так и не хватает бумаги. Или кого-то обрадует сообщение, что больше половины редакций газет ютится в арендованных зданиях. А кадры? Никто не хочет идти в «районки». Зарплата мизерная, перспективы никакой, а «наматывать» по колхозам и совхозам приходиться километры. И все на попутках. Своя-то машина давно из строя вышла…
 
В дверь заглянула тетя Фрося, уборщица. Она с усмешкой посмотрела на Ирину, присела на край стула, сказала со вздохом: «По деревне не скучаешь?» Ирина, не поднимая головы от бумаг, сосредоточенно ответила: «Некогда. Работы много». Та снова вздохнула, со смущенной улыбкой произнесла: «А я скучаю. И ругаю себя. Вот приехала тридцать лет назад в город, брата навестить. Так и осталась. Муж помер. Сын, как вырос, уехал. Живу как ветер в поле. Одна-одинешенька». Ирина с суровостью в голосе сказала: «Надо было снова замуж выйти, не жила бы одна». Тетя Фрося поднималась, двигая звучно ведром, потом проговорила, будто отчеканила: «А сама, что ж? Одна?» Ирина не ответила. Вот еще, «прокурорша» нашлась на ее голову! Одна -не одна! Какое ей до того дело? Вот люди… Не могут они жить спокойно, без проблем других. Своих им, что ли мало? Чужие подавай.
 
Ведь, когда Ирина Правдина заканчивала институт, в газете работать не собиралась.С толку сбила ее подруга Олеся Травкина. На вид тихая и незаметная девушка, оказалась упрямой и настырной. «Сама подумай, - невесело сказала она, - никто не поедет в районы, все осядут в городе. В городе, конечно, работы для нас нет. И перспективы тоже. И что?» Ирина пожала плечами, съежилась под ее нахмуренным взглядом: «Что, что? Найдем что-то другое. Не всем же в газете работать? Что других профессий мало? Я могу в библиотеку пойти. Тоже неплохо. В институте предлагали остаться…. Да, да. С перспективой. А ты говоришь, что район – край света! Ничего такого подобного. Зачем ехать в Тьму –Таракань? Кому мы там нужны? Сидит там в редакторах какой-нибудь дядя в очках, с лысой головой и до ужаса рад, что у него нет такой помощницы, как Олеся Травкина».
 
Подруга повертела перед носом Ирины короткими рыжими косицами и ворчливо ответила: «Я же знаю, что ты так не думаешь. Ты, у нас сознательная. Пойдешь, куда позовут. Нет, только район… И не делай скучные глаза. Знаю, что они у тебя и без того кого –угодно с ума свести могут. Кстати, я присмотрела, - заметила уже миролюбиво Олеся, - чудесный городок под названием «Каменск», недалеко от города. Всего в сорока километрах. Будешь жить у мамы под бочком. Согласна? Вместе и поедем».
 
Олеся выросла в детском доме, поэтому во всем и всегда старалась отстоять свое мнение. При этом она говорила: «Не хочу, чтобы меня «затерли» в этой жизни». Ирине такая перспектива была не по душе. Она подумала о Вадиме. Он, наверное, не будет рад ее отъезду. А уж его мамаша будет довольна. Хотя…. Хотя, в чем-то Олеська права. Надо хоть немного глотнуть этой пакости – свободы! Сколько можно перед мамочкой отчитываться? Где была? Куда пошла? Когда придешь? Ох, уж эти немыслимые родительские вопросы! Все, уговорила подруга. Ну, Олеська, ну хитрющая… Знала, что «расколоть» ее ничего не стоит…
 
В голосе Ивана Осиповича прозвучало волнение.
 
-Ирина Павловна, выступление готово. Говорите, да или нет? Для меня это важно.
-А, что его готовить, - усмехнулась с наглецой Ирина, - неужели сами за сорок лет отучились говорить? Вам дали шанс, вот и используйте его на всю «катушку». Идите ва-банк. Или пан или пропал.
-Да, что вы такое говорите? – от удивления сел на диван Иван Осипович, - вы не забывайтесь, вы пока моя подчиненная. Возомнили, наверное, бог знает что! Да, кто вам доверит такой комитет? Вы в профессии всего десять лет. А я… я, извините, всю жизнь «отпахал» на газете.
-Так и я же о том, - улыбнулась в ответ Ирина, - все знаете, понимаете лучше меня. Зачем вам мое мнение? У вас свое есть. Думаю, что не хуже моего. А насчет моего возраста прошу не беспокоиться, считать я тоже умею.
-Ну, знаете, - он хотел что-то ей сказать, но потом, видимо, передумал, махнул вяло рукой и исчез за дверью.
 
Она только услышала отголоски его фраз: «Понаехали тут… деревня неумытая». Ирина встала и подошла к окну. Кажется, начинают проясняться их отношения. Это к лучшему. А то ходят все вокруг да около. Он начальник, вот пусть и работает начальником. А она подчиненная. Ей давно в командировку пора. Засиделась в кабинете, строча выступления для шефа. Вот и случай представился у Олеськи погостить. Давно зовет. Теперь она редактор газеты в Каменске. Все, решено. Надо ехать. И не медлить, пока Иван Осипович не «родил» новое для нее поручение. У него это враз получается. Умеют люди приспосабливаться в жизни. Хватит, три года она пишет и думает за него. Еще возомнит о себе, мелькнуло в голове Ирины, что это он такой умный!
 
Нет и еще раз нет… Она решила, и она поедет. В канцелярии женщина с кудрявой головой, кажется Зоя, но ее почему-то все называли Зося, немного шепелявя, спросила: «А, где же подпись вашего начальства?» Ирина усмехнулась, ответила, что он на заседании коллегии. Зоя недоверчиво посмотрела на Ирину, потом по –бабьи посоветовала: «Тут рядом кабинет Вячеслава Федоровича, зама управляющего. Он черкнет. Скажите, что я просила. А вашему шефу я скажу, что он вас и отправил в Каменск». Ирина бегом направилась к нужному кабинету, отворила без стука дверь и, едва поздоровавшись, пробормотала: «Зося, вот просила у вас взять автограф. Я спешу. У меня автобус через час».
 
Зам. Управляющего делами, или, как его чаще за глаза обзывали «котяра», сначала нахмурил брови, потом расправил плечи, оглядев Ирину, но командировку подписал. Ирина буркнула: «Мерси» и хихикнула, поймав его ласковый взгляд на своей высокой фигуре.
 
Глория Степановна, мать Ирины, собиралась в театр, когда пришла дочь. «Наконец-то, - не оборачиваясь, сказала она недовольным голосом, - уже месяц нет тебя дома. Где пропадаешь, неизвестно. Хоть бы позвонила. Не чужие люди!» Ирина обошла мать со всех сторон, ответила с улыбкой: «Ты же знаешь, что я живу в общежитии. На проспекте. Скоро дадут квартиру, если буду паинькой. Но я ужасная зануда, не люблю подхалимажа! Такой вы меня воспитали. Не ты, не ты, - увидев вздернутые брови матери, засмеялась Ирина, - папаша. Он мечтал, что я стану когда-нибудь большим начальником. Вот стала, ну и что? Кто этому рад?» Глория Степановна развела руками: «Ты плохо говоришь о людях. При чем тут твой отец, царствие ему небесное… Он просто думал, как сделать из тебя хорошего человека».
 
Ирина опять хохотнула. Мать хотела было еще что-то сказать, но потом села к зеркалу и стала пудрить лицо. Перед уходом на работу у Глории Степановны был полный церемониал подготовки. Она не упускала случая подвести брови и накрасить губы. Да, возраст дает о себе знать. Она понимала это. Пятьдесят лет. Дело не шуточное. Но в театре она должна быть на высоте. Впрочем, работа в музее театра, которым Глория Степановна взялась руководить после того, как потеряла сознание на сцене во время спектакля, не особенно прельщала ее. Ее одолевали мысли о скорейшей пенсии, возрастало желание все бросить и уйти. Но как? На решительные шаги она была неспособна. Дочь не хотела вникать в интересы матери.
 
До пятнадцати лет Ирина была ласковой и послушной девочкой. А потом ее будто подменили. Стала дерзить, пропадала ночами у новых подруг, грубостью отвечала на каждое замечание родителей. Вот тогда-то муж Глории Степановны увез Ирину в свою деревню, под маленьким райцентром Каменском. Увез к Елизавете Андреевне, неродной сестре жены. Окончив районную школу, где директорствовала, Ирина вновь вернулась в город и поступила в институт.
 
За два года, что жила в деревне, Ирина сдружилась с грубоватой и острой на слово, Елизаветой Андреевной. Она легко переходила от смеха к слезам, умела серчать как-то по - деревенски, жалобно. Жила без мужа и детей. И относилась к Ирине как к дочери. Тепло и душевно. «Вот, выучишься, - ласково поправляя черные густые волосы девушки, говорила она, - приезжай к нам в Каменск работать. Всем найдется дело. И тебе тоже. Мы тебе и мужа хорошего найдем. Скучать не будешь. В городе, там что? Суета? А у нас природа и люди добрые. Ну как, ждать тебя?» Ирине не хотелось обижать тетку, она что-то хмыкнула ей на прощание, чмокнула в мокрые губы и сама же растерялась от собственных чувств.
 

Вот уж не думала – не гадала, что судьба их снова сведет в Каменске.
 
Конечно, это все проделки Олеси Травкиной. Детдомовка, неугомонная, ласковая, так и потянулась с первого курса института к Ирине. Ирина посмотрела в ее по собачьи преданные глаза и засмеялась: «Нос утри, подруга. Что хлюпаешь, как маленькая. Или думаешь, что я мамкой для тебя стану? Уволь… да и не люблю я детей. А ты почему не выросла? Вас там плохо кормили?» Олеся, вобрав голову в худенькие плечи, прошептала: «Кормили хорошо. Просто у меня и мать такой была, маленькой. Я в нее”. Ирина сузила губы: «Где ж она, твоя мамаша?» Олеся, сощурившись, будто пыталась что-то разглядеть в новой подруге, ответила: «Умерла. А до этого все болела, - и уже бойчее добавила, - Да, ты, не сердись. Я тебе на шею не сяду. Я самостоятельная. Я уже устроилась, буду мыть полы в кабинетах вечером. Выживу». «Еще чего, - возмутилась, сдвинув брови, Ирина, - какие полы? Я договорюсь в деканате, тебе доплачивать будут. Это полагается тем, кто, ну, сама понимаешь…»
 
Олеся испуганно прошептала: «Нет, только не это! Еще весь институт об этом узнает. Я что-нибудь другое себе найду. Хочешь, я буду вечером с соседским малышом сидеть?» Ирина встряхнула плечами, тяжело вздохнула, сказала: «Напряженно мне с тобой. У тебя характер. И у меня характер. Ну, ладно, там видно, будет. Ты, пока жить будешь в моей комнате, а я у отца». Олеся Травкина милостиво произнесла: «Если ты, конечно, этого хочешь».
 
Ирина задумалась. Теперь надо будет мать уговорить. У Глории Степановны совсем не было желания впускать в свой дом постороннего человека, но дочери перечить не стала. Она и без того с ней общего языка не находит. Живет как сама того хочет. Впрочем, в молодости Глория Степановна не всегда родителей всерьез воспринимала. Чуть –что, так мать в слезы, а отец –за таблетки. Одна бабка у них все понимала. Мать ее отца. Недаром по свету ездила почти всю жизнь, все любви большой искала. Искала, да так и не нашла. Родителей Глории Степановны уже лет пятнадцать нет на свете. А бабка их на десять лет пережила. Богу душу отдала в этой квартире, при ней. Глория за руку ее держала, пока она дух не испустила. Глория Степановна сняла со шкафа пыльный альбом с фотографиями и стала листать его, осторожно трогая накрашенными пальцами.
 
Вот, кажется, бабкин снимок. Сидит вполоборота, в шляпе и с сигарой во рту. «Звали ведь ее, - Глория Степановна пожевала тонкими губами, - ну, да! Мария Валенсия. Артистка. Выступала в оперетках. А попросту домашние «величали» ее Марусей. И фамилия у нее понятная на слух – Валентинова. А не Валенсия! Это она сама себе такое имя придумала. Три раза «сгорала» от любви. Три! И все три неудачно». Первый брак был в молодости. Вышла, чтобы от родителей удрать. Уехала с офицериком в Париж. Как прокутила деньги, тут же вернулась. Второй раз вышла по любви, родила отца Глории Степановны. Но быстро убежал от нее новый муж. У него на стороне была другая семья.
 

 
Ну, а уж в третий раз браком законным сочетаться не стала, просто жила с каким-то бывшим депутатом Государственной Думы, что еще при старом режиме была. Он лысый, некрасивый, но был богат и дьявольски хитер. Земли у него водились в нескольких губерниях, два сахарных завода были. Мария рассказывала, что обещала родить ему ребенка. Он и поверил. А она возьми, да укради ребенка у своей горничной. Принесла ему и говорит: «Вот, батюшка – свет, наследника вам принесла». Радости тогда, рассказывают, не было предела. А, когда он про это узнал, хотел засудить бабку. Но тут и горничная сбежала из их дома от страха. Вот бабка и воспитала Елизавету Андреевну, неродную дочь. Вроде она им как родственница, почти сестра ее…
 
(продолжение следует)