Гламурный кот

Как только не называли мы пушистого белого котенка – и Пушок, и Пушистик, и Беляш – имена не приживались, несмотря на, казалось бы, точное описание внешности. Зато прозвище, данное дочерьми - «Влад Соколовский» - закрепилось сразу, сократившись, впрочем, в обиходе до «Соколовского». Имена и клички зря не даются, уж поверьте мне!
 

 
Соколовский хозяйкой своей выбрал младшую дочь Варвару, безоговорочно и полностью посвятив себя ей. Начнем с того, что он спит только с Варей, надежно защищая ее ночью от холода, если вдруг она во сне разбрыкается и останется без одеяла. Соколовский вытягивается во всю длину, плотно прижимается к спинке дочери, обнимает ее лапами – греет. Если же Варя спит спокойно, он, найдя удобную позицию, ужиком заползает под одеяло и сворачивается клубком у нее в ногах. Выгонять его бесполезно – улучив момент, он все равно своего добьется.
 
Игры, предложенные дочерью, кот поддерживает беспрекословно. Запеленатый, укрытый кружевным покрывальцем, Соколовский разъезжает в кукольной коляске, лупая желтыми глазищами, призывая всю семью оценить его значимость. Мы хвалим: чего уж там, ведь он единственный, кто соглашается на всевозможные испытания и совершенно безропотно исполняет любую роль.
 
Должна заметить, что и в жизни Соколовский, как правило, молчит, редко подавая голос. Очень уж выразительные у него глаза – круглые и желтые, как у совы, вот они все нам и рассказывают обычно: и об очередном хулиганстве, и о тоске-печали, и о любви.
 

 
О столь высоком чувстве и пойдет дальнейший рассказ. Под Новый год в доме появился персонаж, который напрочь очаровал нашего «звездного» кота. Это была… елка.
 
Дело в том, что Соколовский родился в марте и подобного чуда в своей жизни еще не видел. Когда муж достал из потайного местечка искусственную ель, кот подошел, обнюхал, как следует, удостоверившись, что сей предмет опасности не представляет. Но вот когда елку начали собирать…
 
Надо было видеть реакцию Соколовского! Он уселся неподалеку неподвижно как Сфинкс и только зачарованно наблюдал за нашими дальнейшими действиями. Глаза его напоминали два маленьких прожектора, устремленных на ель, уши являли собой некое подобие локаторов, усы хаотично топорщились, под ними явно обозначалась счастливая бессмысленная улыбка. Он абсолютно не обращал внимания ни на дочерей, пытавшихся его расшевелить, ни на мужа, пару раз на него наступившего и громко выругавшегося, ни на елочные игрушки, возникающие у нас в руках. Это было точно изваяние из фарфора. Казалось даже – тронь, он упадет и рассыплется.
 
Так продолжалось довольно долго, пока елку окончательно не нарядили, повесив игрушки, гирлянды, мишуру и дождик. Он все сидел. Было уже поздно, и, ложась спать, мы были вынуждены перенести кота на руках в другое место, чтобы не мешал раскладывать диван.
 
Потеряв объект обожания из вида, Соколовский встряхнулся, словно сгоняя с себя морок, и отправился на улицу – освежиться. Честно говоря, мы подумали, что на этом все кончилось. Отнюдь. Все только начиналось.
 
На другой день мы всей семьей ушли в гости. Придя поздно вечером, зашли в зал, включили свет и охнули: весь пол был покрыт серебристым покрывалом разодранной в пыль мишуры и елочного дождя. Посреди этого великолепия гордо восседал Соколовский, всем своим видом показывая, что за столь скрупулезную работу ему положена, как минимум, премия. Чудом мне удалось предотвратить убийство кота: муж в горячке пообещал «выбить дух из этого паршивца», после этих заверений я была просто вынуждена повиснуть на шее супруга, дабы отвести гнев. Дочери хохотали в голос, а я пыталась сообразить, что же делать. Ничего, кроме пылесоса на ум не шло.
 
Увидев «врага №1», Соколовский ретировался и забился под мебель, не забыв окинуть нас презрительным взором: мол, я старался, а вы…
 
Пылесос, начав заглатывать мусор, вдруг заорал дурным голосом и, захлебнувшись своим криком, замолчал. Соколовский, молча, радовался из-за дивана.
 
На помощь пришел веник, но толка от него не было: мельчайшие частицы поднимались в воздух, оседая на близлежащих предметах и членах семьи, цеплялись за ворсинки ковра, не желая выметаться.
Соколовский торжествовал.
 
Муж, смерив кота ненавидящим взглядом, вздохнул и сказал, что завтра утром придется идти чистить ковер в снегу – дедовским методом.
 
- Как же спать? – удивилась я.
- Так и спать, - мрачно отрезал муж, - в гламуре! Ничего, до утра потерпим.
 
Соколовский, проследив, что хозяин разделся и лег, выбрался из-под глубоких диванных недр, вышел на середину комнаты и вальяжно раскинулся на ковре. Минуту он лежал спокойно, наблюдая за нашей реакцией. Мы молчали. Тогда он начал загребать блестки лапами, валяясь и буквально купаясь в серебристом великолепии.
 

 
Дочери, задыхаясь от смеха, аплодировали.
 
Муж смог вымолвить только два слова:
- Вот, гад!
 
Мне ничего больше в голову не пришло, как ответить:
- Поп-звезда, все-таки, чего ты хочешь?
 
Утром мы вынесли ковер на улицу, долго выколачивали его всей семьей, чистили снегом, балуясь и дурачась в сугробах. Вымыли в доме пол, навели чистоту и порядок.
 
Соколовский, придя с прогулки, с надеждой уставился на елку: она была зелена и хороша собой. Вот только мишура теперь ее не украшала. Совсем. Отныне нам не до гламура.