Василий и Екатерина

Вот кто-то с горочки спустился,
Наверно милый мой идет.
На нем защитна гимнастерка,
Она с ума меня сведет.
 
Песня, слова народные
 

Ночь в Средней Азии наступает незаметно. На небе появляются яркие, прекрасные, как глаза восточной красавицы, звезды, и наступает долгожданная прохлада.
 
В беседке, увитой виноградной лозой, сидели двое: худенькая, немолодая женщина с небесно-голубыми глазами и чернявый, горбоносый, похожий на казака, мужчина.
 
Женщина прилегла ему на грудь и запела песню. Голос звонкий, сильный, он птицей рвался на волю; чувства переполняли ее и текли по щекам крупными слезами. И тут, поддерживая ее песню, прокуренной хрипотцой, начал подпевать мужчина.
 
Когда Василий и Екатерина пели русские песни, соседи узбеки даже приглушали приемники с тягучей восточной музыкой, чтобы послушать их.
 
Мы приехали к ним, в их дом в Узбекистане, как раз к обеду. Когда мы, уставшие сибиряки, заходили в их просторный двор, нас там ждало все многочисленное семейство моей любимой тети. Четыре сына с невестками, внуки, ну и, конечно, дядя Вася, глава семейства.
 
Все было парадно-торжественно, мужчины в светлых рубашках, женщины в цветных, шелковых платьях. Все, да не все. На фоне этой живописной компании резко выделялось черное, как эбеновое дерево, тело Василия. Цветные, ситцевые трусы в красный горох, как набедренная повязка, украшали его крепкую фигуру.
 
«Вася!», - звонким голосом вскрикнула тетка. «Ты, что не видишь, к нам гости приехали, а ты как всегда в трусах. Ты, надеюсь, их поменял, хотя бы». Дядя похожий, на фараона из художественного фильма, милостиво ронял: «Поменял». А вот принципов он своих не менял никогда. Трусы - вот и вся одежда. Хотя нет. Когда он ездил на велосипеде, за почтой в киоск, на нем появлялась рубаха, брюки и шляпа. Мне кажется, что продавщица киоска выполняла план только за счет дяди Васи. Он скупал подряд все газеты.
 
Стол, накрытый во дворе, под кронами высоких деревьев, радовал взор, запахи пощипывали ноздри. Тетя Катя была замечательной хозяйкой. Быстрая, она все делала на бегу, пританцовывая.
 
Коронным блюдом тети Кати были манты. Они возлежали на тарелках, упитанные, красиво слепленные. А рядом большие пиалы с прозрачным бульоном.
 
Сладковатые мясистые помидоры; баклажаны, здесь их называли синенькими. Гроздья винограда, огромная, спелая дыня, и холодный-прехолодный компот из холодильника. Домашнее вино, красное как кровь, налитое в красивые керамические кувшины, гордо стояло в центре стола. Да, разве забудешь эту красоту...
 
Когда все садились за стол, дядя Вася поднимал бокал и звучал его главный тост: «За Родину!». Потом все дружно ели и разговаривали, перебивая друг друга. Мне так хорошо было с ними. Двоюродный брат Анатолий выносил из дома баян и… «Запевай отец!». И дядя Вася начинал, тетя Катя, а потом и все остальные подхватывали песню.
 
Василий был вторым мужем тети Кати. Первый муж, Андрей, погиб в первые месяцы Великой Отечественной войны. Осталось трое детей. Два маленьких сынка и третий в животе у Екатерины, еще не родившийся. Он появился на свет, когда убили Андрея. Недоношенным. И поэтому ростом он был меньше, чем его братья. Помогала тете Кате мать Андрея. Она жила с ней до самой своей смерти.
 
Вернулся Василий с войны, поселился у сестры. Родители его умерли, семьи у него не было. Он был красивым парнем - выбирай любую девушку. Да не тут-то было. Сестра сказала ему, что лучше ее подруги Екатерины, пусть и вдовы и с тремя ребятишками, никого нет. И он пошел свататься.
 
Прошло много лет. У Василия и Екатерины родился сын Саша, названный в честь брата Екатерины, Александра, погибшего на войне. Все четверо сыновей стали сварщиками, как отец. В семье командиром была Екатерина. Но, важные решения не принимались без одобрения Василия.
 
Сыновья, невестки и внуки разошлись по домам. Остались только я с мамой, да тетя Катя и дядя Вася. Обычно немногословный, немного выпив, он становился разговорчивым. И начинал рассказывать о войне, о друзьях. В это время тетя Катя почему-то настораживалась.
 
«А до чего хорошая повариха была у нас в отряде. Красавица, а готовила как, простой суп сварит, за уши не оторвать. А меня как любила, всегда добавку давала».
 
«Любили, его значит... Ну и женился бы на ней!», начинала говорить с ревнивыми интонациями в голосе Екатерина.
А Василий, как бы не слыша ее, продолжал: «Всем она хороша, да глаза у нее черные. А я люблю голубоглазых». Тут тетка переходила на крик.
 
«Посмотрите, у него еще и голубоглазые были!» Дядька замолкал. Тетя Катя сидела надув губы. Тут вступала в разговор мама. «А ведь самая голубоглазая, это ты Катя. Это он о тебе всю войну мечтал. И любит он только тебя».
 
Тетка как бы задумывалась. А потом подходила к Василию, обнимала его и садилась к нему на колени. И начинала петь своим звонким голосом. А он подхватывал.
 
Сколько мы не ездили к ним в гости, все время перед нами разыгрывалась эта сцена ревности, с поварихой в главной роли.
А потом мы уезжали домой. Они выходили нас провожать за ворота дома.
 
Маленькая седая женщина, с васильковыми глазами и высокий смуглый мужчина. Они стояли, обнявшись, она вытирала платочком глаза, а он поглаживал ее руку.
 
Прошли годы. Давно нет в живых Василия и Екатерины. А вот песни, которые они так любили, живут.