Лиловые облака

Хлопнула входная дверь. Послышались размеренные шаги.
Сейчас он войдет и спросит: «Как ты себя чувствуешь?» Усядется на край кровати и скажет, как он мне завидует: целый день я дома, и вокруг никакой суеты. Потом зевнет и отправится на кухню готовить яичницу с сыром.
Поест, аккуратно вымоет посуду, посидит в кресле у телевизора и ляжет спать, заведя будильник на полседьмого. Такой «джентльменский набор» я наблюдаю каждый день, и этот человек мне не интересен.

Окажись на моем месте ученый, писатель или просто деятельный гражданин, он использовал бы свалившееся на него свободное время для чего-то дельного, но я не умею даже вязать. Уже из средней школы я вынесла глубокое убеждение, что жизнь – это поездка в битком набитом автобусе, где кто-то привычно едет «зайцем», а кому-то приходится платить дважды, потому что его билет украден или затерялся в дырявом кармане. Но самое главное, что никто не знает, куда он едет. Шофер не объявляет остановок, у автобуса давно изменился маршрут и график следования.
Самое разумное – терпеть прижатые к тебе животы и ягодицы, не отвечать на удары локтями и ждать, когда кончится бензин или заглохнет мотор. Может, тогда нам объяснят, какой в этом смысл.

Я предусмотрительно опустила одеяло до самого пола: тому, кто лежит под кроватью, пока не стоит показываться.
Муж, поблескивая лысиной, остановился на пороге и участливо спросил в миллионно-тысячный раз: «Как ты себя чувствуешь?» Я не выдержала и расхохоталась.
Меня нельзя назвать страдалицей, это будет неправдой, потому что никто не может заставить человека страдать, если он этого не хочет. К стоматологу и хирургу мы являемся по своей воле и добровольно оплачиваем их ремесло. Боль вполне допустима, как острая приправа к пресной пище, хотя никто не желает есть горчицу столовыми ложками в одиночку по ночам. Впрочем, болезнь замечательно обостряет чувство юмора и не дает погаснуть любопытству.

- Где ты был, дорогой? – думаю, что у меня получилось скопировать его интонацию.
- Ты не забыла, что завтра тебе назначена консультация у профессора?

На свой неуместный вопрос я не получила ответа. И не надо. Об его романах и интрижках разве только в газетах не пишут.

- Ты принимала сегодня лекарства? – муж протянул руку за градусником.
- Я истолкла таблетки в ступе и подмешала в твой кофе.

Его рука вернулась назад, он покачал головой и вышел. Этого человека мне не смутить.
В чем секрет его железобетонной уверенности в своей правоте? Ум, талант? Ни то и ни другое, а, видимо, что-то третье, конечно, мне неведомое.

Настырно запахло яичницей с сыром - он времени попусту не теряет.

Из-под кровати послышалось обиженное ворчанье. Одеяло поползло на пол, попутно зацепив тумбочку с лекарствами. Дополнил это замечательное действо оглушительный лай.
Муж моментально оказался в спальне, посреди которой теперь восседал устрашающих размеров пес. Он увлеченно мотал головой, наверно, пытаясь вытрясти из ушей пух от моей жаркой перины. Может, в этом я не права, говорят, что у собак еще бывают блохи.
- Что это? – возопил супруг.
- Собачка.
- Размером с бегемота! И давно она здесь?
- Мы только сегодня познакомились. Это была любовь с первого взгляда. Его зовут Хорхе, и он очень одинок.
- У него на шее ошейник, - раздраженно сказал муж, - значит, есть и хозяин. Надеюсь, что он не сидит под твоей кроватью?
- Я тоже на это надеюсь. Между прочим, многие мужчины вместо ошейника носят на пальце обручальное кольцо, но это им не мешает менять своих хозяек.
- Что ты с ним будешь делать?
- Еще не решила: собак я не ем, шапок из них не ношу. Будет здесь жить.
- В моей квартире?
- Да, в твоей драгоценной конуре.
- Перестань разговаривать со мной собачьим языком! Я его сейчас выкину отсюда!
- С удовольствием посмотрю, как у тебя это получится.

Пес уже давно перестал трясти головой и чесаться. Он с интересом наблюдал наш разговор и, кажется, кое-что стал соображать. Его чудовищные челюсти разомкнулись, обнажились зубы
замечательной величины. Он зарычал, и что-то липкое потекло у него по подбородку.

Я приободрилась. Наконец-то в доме появился настоящий мужчина. Как все нормальные женщины, я всегда мечтала, чтобы меня кто-нибудь защищал. Шпагой, кулаком, автоматом Калашникова или хотя бы зубами.

Он встретился мне на детской площадке, где я отбывала ежедневную обязательную прогулку. Проще говоря, сидела на скамейке в рыжем парике (привет от химиотерапии!) и читала Борхеса.
Огромный лохматый пес задумчиво шлялся между песочницами и каждый раз, как бы случайно, подходил все ближе. Мне стало интересно, что он придумает, чтобы со мной познакомиться. Мужчины обычно не изобретательны, но этот пес оказался гением флирта. Он лег на живот и пополз, виляя хвостом и не спуская с меня ярко-желтых глаз. Когда его лобастая голова уткнулась в мои сапоги, он поднялся и положил перепачканные в песке лапы на томик Борхеса.
- Я твой вечный раб, твоя плюшевая игрушка, я разделю твой досуг и твои литературные вкусы.
Так незнакомый пес стал для меня Хорхе.

Муж отступил из спальни, стараясь, чтобы это не было похоже на паническое бегство, и мы победителями заявились на кухню, где источала немыслимые ароматы еще нетронутая яичница.
Я подцепила вилкой желто-белый сочный кружок и принялась есть тысячу раз вредную для меня пищу и чувствовала себя прекрасно. Хорхе – еще лучше. Вместо мытья он вылизал посуду широким, как лопата дворника, языком.

Потом мы включили старинную магнитолу и танцевали. Я – пошатываясь от слабости, Хорхе – роняя слюну на ковер.
Муж сидел в своей комнате, как в осажденной крепости. В порыве великодушия я постучала к нему в дверь и пригласила танцевать. Муж ответил, что он просматривает годовой отчет, что он не видит смысла в глупых телодвижениях под тупую музыку, что этот пес меня погубит и что мне давно пора быть в постели.

Я спала замечательно долго, без изнурительных ночных болей, а когда проснулась, то рядом храпела толстая лохматая туша, такая теплая и надежная.
На прикроватной тумбочке лежала записка: «Не забудь про консультацию у профессора. Я заеду за тобой после обеда».

Для завтрака мы выгребли из холодильника все запретные и вредные продукты. Я поняла, чего мне не хватало, чтобы ощутить радость жизни: самых простых вещей, которых обычно не замечаешь.
Один мудрый китаец сказал, что созерцание лиловых облаков гарантирует излечение от простуды. Думаю, сгодятся небесные явления любого цвета, а к ним в придачу горы, леса и реки, гроздь винограда и одна единственная роза.

Для прогулки я выбрала темно-фиолетовый жакет с золотыми пуговицами и подкрасила ресницы, чего не делала уже целую вечность.
Пыталась причесать Хорхе, но широкий гребешок мужа прочно завяз в его косматой шубе. Кажется, таким большим псам полагается гулять в специальной собачьей амуниции, но у нас ничего этого не было, к тому же, я не представляю, кто решится надеть на лучшего друга намордник.

Осень еще не вступила в ту фазу, когда ежедневный дождь, непролазные лужи и зарождающийся насморк губят всякую романтику. Солнце светило почти по-южному. Еще работали летние кафе, и ветер забрасывал столики охапками желтых листьев.
Хорхе гордо и независимо шагал рядом со мной по тротуару. Многие мужчины обычно ходят слишком быстро, забывая о своей спутнице, которой приходится семенить следом, спотыкаясь на каблуках. Мой муж то ошалело несется далеко впереди, то поминутно раскланивается с подозрительными дамочками. Может, он стесняется рыжего парика, который и сейчас, увы, на мне?
Только с Хорхе я поняла, что значит теплым ясным днем прогуляться по улице, неторопливо разглядывая витрины, прохожих, деревья и, конечно же, лиловые облака.

За столиком летнего кафе сидели влюбленные студенты, в одинаковых свитерах, коротко подстриженные. Они пили кофе из одной чашки, после каждого глотка передавая ее друг другу. Может, у них не хватило денег, а может, им так больше нравилось. Я откровенно залюбовалась ими.
Хорхе вдруг забеспокоился и нервно гавкнул. Влюбленные посмотрели в нашу сторону.

- Генрих нашелся! – обрадовалась девушка.
Хорхе подошел к столику, и они горячо обняли его.

На спотыкающихся ногах я иду домой. К днищу моего корабля прилипли миллионы ракушек, паруса повисли бесполезными тряпками, а из морских глубин на поверхность поднимается гигантский спрут, чудовище, которое устроило мне нехитрую ловушку.

Во дворе у дома метался оскорбленный муж. Оказывается, мы опаздываем.
У него в руках толстенная тетрадь с моими ужасными анализами и ложными диагнозами. Он, конечно, не заметил, что меня шатает.
Профессор был похож на водопроводчика: никакой вальяжности, степенности или научной сухости. Высокий загорелый мужик с грубой татуировкой на правой руке. Он яростно ругнулся при виде моих рентгеновских снимков, полистал историю болезни и, отшвырнув тетрадь в сторону, надолго замолчал. Казалось, что он забыл обо мне: сидел за столом, сжав ладонями виски, и о чем-то сосредоточенно размышлял.

- Знаете, деточка, - наконец заговорил профессор, - что жизнь похожа на поездку в автобусе, где много разных людей, добрых и злых, больных и здоровых, наступают друг другу на ноги, толкаются локтями. Кто-то травит анекдоты, кто-то ворует, кого-то тошнит от всего этого. Но никто не знает, куда он едет. Хотя смысл поездки, конечно, не в пункте назначения, а в самой дороге.

С такой историей болезни, - он махнул рукой в сторону тетради, - нужно сразу ложиться и умирать. Это если думать о том, чтобы куда-то доехать, а можно просто думать о дороге.
Когда заболела моя жена, я отключил телефон и убрал подальше телевизор, водил ее в оперу, на балет, купил ей собаку. Это были замечательные дни.

Профессор задумчиво поскреб модную двухдневную щетину на подбородке и прошелся по кабинету, потом снова сел и долго что-то писал неразборчивым почерком в мою медицинскую карту.

- Так полагается. Там заключение, - сказал он, передавая мне тетрадь, - но вы не читайте, думайте о дороге.

В молчании мы вернулись домой. Я быстро переоделась в любимое розовое платье, с бантом у пояса. Вместо парика подвязала легчайшую косынку.
Когда муж возник на пороге, я опередила его и спросила: «Как ты себя чувствуешь?»
Все-таки, пятнадцать лет назад этот человек был для меня самым умным, добрым и красивым. Пусть его болезнь не в компетенции медицины, ведь температуру души невозможно измерить, но мы едем в одном автобусе, и нужно постараться стать добрыми попутчиками.
Может, когда-нибудь все поймут, какой в этом смысл.