Парижский гусёнок

Позвонили знакомые из Парижа и предложили отдохнуть у них несколько недель. Нет, отдохнуть не в столице Франции, а в российской глубинке Нагайбакского района Челябинской области. Село назвали в честь победы русской армии над французами в Великой Отечественной войне 1812 года. Я охотно согласился подышать свежим воздухом. Приехал, осмотрелся. Познакомился с соседями моих знакомых. Была среди них некая женщина в серьгах. Звали её Анна Владимировна. Она была славная и сердобольная. У неё водились гуси, жилистые такие. Они победно гоготали, вздымая груди и хлопая крыльями. И гусята у них были здоровые, сильные, глянцевые.
 
Кроме одного, который болел. Он представлял собой комок грязных перьев и был таким слабым, что валился набок от лёгкого дуновения ветра. Трудно было ему жить: здоровые гуси нападали на него все вместе, выклёвывали страшные пролысины. Анна Владимировна не могла терпеть такого положения дел. Она тотчас отделила больного гусёнка от остальных, каждый день купала его, кормила из рук и даже, кажется, как говорили злые языки, делилась с ним валидолом. Гусёнок креп на глазах и день ото дня хорошел. Скоро он выделялся уже не хилостью своей, а красотой и силой. Хозяйку он обожал, ходил за ней следом, а если она его звала, нёсся со всех своих перепончатых лап.
 
Однажды сельскую улицу огласил яростный плач. Сбежались люди. Отложив в сторону интересную книгу, и я вышел на крыльцо. У калитки стояла Анна Владимировна и не плакала, нет, - орала, разевая рот, куда стекали её жаркие слёзы.
-Люди! - кричала она. - Смотрите, что с ним сделали! На земле, распластавшись, лежал гусёнок с отрубленной головой. Люди, как могли, утешали Анну Владимировну, но вряд ли в этом успели. Гусёнок попал под колесо, и ему, чтобы не мучился, отрубили голову. Посокрушались люди над ним и разошлись.
 
Не прошло и часа, как улицу снова огласили вопли, на этот раз ликующие.
-Люди! - кричала Анна Владимировна. - Люди! Сюда!
И люди снова сбежались. Подошёл опять и я.
-Это не тот гусёнок! - очень громко уточнила она.
И в самом деле. Тот, кого вскормила Анна Владимировна, носился вокруг неё в очевидной надежде пообедать. Радость милой женщины была беспредельна. И хотя того, с отрубленной головой, ещё не успели убрать, она шумно ликовала, танцуя, как бестолковая, вокруг живого.
Можно, конечно, упрекнуть её в душевной непоследовательности, но она не являла собой исключения.
 
Для неё гусёнок, ею избранный, вылеченный, выкормленный, был не похож ни на какого другого гусёнка на свете. Да и для него она была ни с кем не сравнима.
...Сельская улица опустела. Люди разошлись, тихо переговариваясь между собой. Пошёл в свой временный дом и я. Взял приготовленные заранее удочки и зашагал на озеро порыбачить. А вечером, наловив на уху с десяток чебаков, я возвращался домой ввместе с гусями, во главе которых гордо шёл вскормлённый Анной Владимировной парижский гусёнок.