Как Вавушка свою жизнь устраивала?

Вавочка вышла замуж, когда уже сидеть на шее у родителей стало непозволительной роскошью. Нет, никто ее не гнал из родительского дома, даже не намекал… впрочем, старая тетка (мамина сестра) Аглая иногда вскользь, глядя исподлобья, произносила едва слышно, мол, «засидишься в девках, всех хороших мужиков-то и растащут». Вава только улыбалась в ответ.

Этого она боялась меньше всего. Считала, что надо не мужиков «искать», а надежного человека, чтобы, значит, «как за каменной стеной жить». Она все оглядывалась по сторонам, в поисках мужа, но не видела для себя подходящего человека, пока не встретила Толика. Он жил в соседнем доме, ходил на работу строго в определенные часы, а при виде Вавы, морщил чуть удлиненный нос и потягивал в себя воздух, словно собирался прыгать в воду.
 
Настоящее имя Вавы Ира, но в детстве она и папу и маму называла, вытягивая трубочкой губы «ва-ва-ва…» С того времени так и повелось в семье Маношиных называть Ирочку Вавочкой. Ира без слов на это согласилась. Вавочка, так Вавочка. Внешне Вавочка больше была похожа на отца в молодости. Круглое лицо, упрямый взгляд чуть прищуренных серых глаз, едва припухлые губы… Она, как и отец, привычно в разговоре откидывала голову назад, поправляя челку. Фигурой же пошла в мать. Вся прямая, как столбик. И спереди, и сзади.
 
Институт, где Вавочка работала секретаршей, был в двух шагах от их дома. И Ваву это устраивало. Работать в школе после окончания пединститута у нее желания не было. А тут отнеси - принеси, подай, пригласи...Ее вообще многое устраивало в жизни. До сих пор. Вава только думала, что так будет всегда. Можно жить, не напрягаясь. И, когда однажды Толик все – таки решился с ней поздороваться, а потом пригласил в кино, позже на каток, Вава благосклонно соглашалась, будто она была английской королевой. Она не хотела или не умела выражать открыто свои чувства.
 
Когда спустя год после их знакомства с Толиком все родственники гуляли на свадьбе молодых, Вава почувствовав руку молодого супруга на своей коленке, залилась краской и отдернула новое белое платье так, что оно затрещало подмышками. Толик же, выпив три рюмочки коньячка от страха перед женитьбой, побагровел от действий Вавы, но промолчал, все пытаясь до тянуться до тонкого черного завитка, что болтался на шее жены губами, но у него не получалось.
 
Он и первую брачную ночь «пропустил», заснув сразу после свадьбы на большой кровати молодых, которую охраняла свекровь. Она только разводила руками, глотая воздух как рыба на берегу и шептала: «Как же… И не легли вместе. Вавушка, как же это?» А Вава лежала в комнате отца на его скрипучем диване и смотрела в давно небеленный потолок и вздыхала.
 
Подруга Вавы, Тая, хитрая и изворотливая девица, досужая до сплетен, тут же прошептала тетке Аглае: «Вот и отыскали «каменную стену». Где жена, и где муж? Теперь все станут болтать, а уж разнесут, до института дойдет. А там Вавке покоя не дадут…» Тетка Аглая, поджимая узкие губы, цедила сквозь них: «Ну, хватит болтать невесть что… Сама не скажешь, никто не скажет…

Уморился парень. Уж и поспать нельзя!» «Да, как уморился, - трещала неуемная Тая, вставая на цыпочки, чтобы заглянуть в глаза высокой тетки (Маношины все были высокими и «жердистыми»)-, умориться в первую брачную ночь! Смеетесь?» «Да, ты сама еще до той ночи не росла, - отвечала с ленцой в голосе тетка, - все по чужим постелям прыгаешь. Знаю я все. А наша Вава с первым…»
 
…Семейные дни Вавы и Толика не бежали, а текли, как по стеклу стекаются унылые осенние капли дождя. Молодые теперь жили отдельно, в новой квартире, но в том же доме, где и родители Вавы, даже на той же площадке знакомого с детства третьего этажа. Папочка Вавин постарался. Кому –то заплатил, с кем –то поговорил, созвонился, и вот она, только что оклеенная новыми обоями квартира уже принимала молодых жильцов. Ваве это было удобно. Тетка с утра, а то и с вечера приносила Ваве и Толику завтрак, ужин.
 
По вечерам они ходили гулять в сквер, смотрели телевизор или принимали гостей. Гости, как правило, все были друзьями Толика. Среди его гостей было много молодых женщин. Они с нескрываемым любопытством поначалу осматривали Ваву, потом их обстановку, и только потом шумно начинали рассаживаться за стол. Толик вел себя свободно, шутил и смеялся. Они говорили о будущем планеты, о ракетостроении, много мечтали… Вава ни на кого впечатления не производила. И Ваве было скучно. Она страшно уставала от этих разговоров, где ей не было места.
 
Потом они вместе мыли посуду, а потом Толик засыпал на диване в большой комнате, похрапывая, подперев по – детски щеку ладонью. Вава обходила комнату, вставала у зеркала и, скорчив рожицы, начинала копировать голоса ушедших гостей – Ах, Ириш, какая у вас квартира! Браво, ребята, вы для нас просто находка! Будет теперь, где остановиться! – Толян, что же ты от нас такую жену прячешь, - говорил гнусавым голосом друг Толика Ираклий, - красотка! «Р» он не выговаривал, и у него получалось – «КЛасотка!»
 
Вава, вдоволь покривлявшись, запирала дверь и уходила чаевничать к родителям, где ее уже ждали. И тетка, и мать, и отец сидели на кухне в ожидании пирога с капустой, который Аглая умела печь превосходно. «Ну, что? – во все глаза смотрели родители на дочь, желая что –то отыскать в ее выражении лица, - как погуляли?» Вава, отдернув кофточку, которая она не успела переодеть после гостевого приема, пожимала узкими плечиками, прихлебывая сладкий чай. «Как? Не томи! – злилась мать, - все Толик хороводит? Дурак он у тебя. А я думаю, что пора отвадить гостей от дома. Час ночи, а они все сидят. И ты сидишь. А тебе на работу».

Вава мысленно соглашалась с матерью, но уж больно неловко становилось ей, оттого, что ее совсем не тянуло к Толику. Вроде хорошо зарабатывает, не пьяница, за бабами не «гоняется», все норовить ей угодить, подарки всякие дарит, а вот… тепла от него никакого. Вроде как на даче сидишь зимой и с тоски помираешь от холода, пока отец камин не разожжет.

Но родителей расстраивать не хотелось. Да и не уверена Вава ни в чем не была. Может, все так живут. Может, так и надо. Может, и любовь, она не сразу приходит, не в один день. Может, ее еще ждать надо…
 
… Тайка явно не утерпела и что –то брякнула своим ядовитым языком в институте, где работала вместе с Вавой. Вава это сразу поняла. На нее как –то странно стали поглядывать, вопросы задавали дурацкие и хихикали, едва она выходила из кабинета. Но Вава была папиной закалки. Ее с одного, и со второго захода не возьмешь. Упрямая. Ходила себе сама на уме, выпятив вперед растущий животик.
 
Подружка только подмигивала ей то одним, то вторым глазом, будто говорила, мол, я «тут ни при чем…» А Вава и разбираться не с кем не собиралась. Она молча ходила в поликлинику, сдавала анализы, гладила свой живот, прислушиваясь к новой маленькой жизни, что росла в ней. Даже, когда Толик пытался дотронуться до ее животика, Вава отдергивала его руку, словно пыталась оградить себя от посторонних.
 
… Родила она ровно через девять месяцев, как по заказу. Родилась девочка. Она была маленькой, крепкой, с ровными ножками и ручками. И совсем беленькой. И глаза у Танюши( так назвали дочь) были ясными, будто она уже все понимала и слышала. Ваве казалось, что она грудь берет осознанно, не тыкаясь, как несмышленый кутенок. В душе у Вавы было хорошо и светло. И Толик сразу отошел на второй план. Работа потеряла всякий смысл.
 
Друзья мужа у них не появлялись, а Тайка, переступая их порог, говорила только шепотом и все смотрела на Танюшку восхищенными глазами, приговаривая: «Какая же ты счастливая, Вавка!» Вава кивала согласно головой. А чего скрывать. Конечно, счастливая. Радость Вавы разделяли тетка, мать и отец. Они гуляли с девочкой, учили ее говорить, стоять, пели ей песенки и читали книжки. И Ваву это тоже радовало.
 
Толик теперь с работы возвращался поздно, сам грел себе ужин, гремел посудой, потом уходил курить на лестничную клетку. Возвращался он в комнату будто провинившейся школьник и садился в ногах Вавы, которая что –то вязала малышке. Толик ждал, что Вава проведет рукой по его волосам, как это она делала раньше, но Вава только перебирала спицами и вздыхала тихонько. Тогда Толик сам прижимался щекой к гладкой руке жены и сидел так, пока Вава не говорила: «Толик, спать пора». И он чувствовал себя не опорой семьи, не «каменной стеной», а маленьким мальчиком, которого мама отправляла в свою комнату, чтобы не мешал.
 
Вава понимала, что что –то в их семье не так идет, не по правильному, но ничего поделать с собой не могла.
 
...Танюшка заболела невзначай. Еще с вечера была веселая и резвая, а к утру стала вялой, температура поднялась. Вызвали врача. Но врач что -то говорил, потом писал рецепты, не прекращая говорить: "Тише мамаша, у девочки зубки режутся..." Но Вава не верила врачу и только ходила и ходила по комнате, закрывая дочку теплым одеяльцем. Через день Танюшка стала плохо дышать. Почти не пила, есть отказалась. Лежала без слез и только медленно сглатывала слюнки.
 
Толик, видя страдания дочери и жены, приказал Ваве одеться и одеть дочь. Вава растерянно смотрела на Толика. "Как, что... Куда?" "В больницу! - крикнул Толик, - видишь, как дышит ребенок!" Вава подчинилась Толику, только успела подбежать к телефону и позвонила отцу, сказав на ходу: "Мы с Таней и Толиком в больнице. Пока, не знаю, где... Позвоню".
 
Врач, что осматривал Танюшку в больнице, был высокий, с голубыми и ясными, как у ребенка глазами, с крупными кистями рук. Он внимательно осматривал девочку, иногда поднимал глаза на Ваву, будто и у нее искал какую -то подсказку. Вава все бормотала одни и те же слова, уже который раз, и про то, что Танюшка была здоровой, как поднялась у нее температура, как она стала вялой... Толик стоял за дверью, иногда приоткрывая дверь в палату. "Да, - наконец произнес врач, опустив вдоль тела свои большие руки, - Я боялся, что у нее порок сердца. Нет, нет... тут все не так. Подстыла она. Подхватила где -то инфекцию. Будем лечить".
 
Вава тихо спросила врача, прижимая ладони к красным от волнения щекам: "Доктор, это страшно..." "Будем смотреть. Анализы сейчас возьмем. Ничего сказать пока не могу. Хорошо, что вовремя привезли".
 
И тут только врач с интересом оглядел Ваву, сказав ей, чтобы она шла домой. Но Вава только покрутила головой, прошептав: "Нет, нет. Я буду здесь".

Когда врач вышел, в палату тихо вошел Толик, боясь потревожить только что уснувшую дочь. Вава кинулась ему на грудь и заплакала, давясь слезами. "Ну, ну, - провел рукой по волосам жены Толик, - молчи, молчи... Не разбуди Танюшку. Все образуется". Вава кивала головой, чувствуя слабость в ногах. "Ты иди, а я побуду здесь, - сказала Вава, заглядывая в глаза Толику, - иди, иди..."
 
Но Толик не ответил. Он держал жену за руку и несильно сжимал ее. "А ведь он любит меня, - подумала вдруг Вава, - и вовсе он не дурак. Он - стена".