Смерть

Смерть можно сравнить с поцелуем взасос – она втягивает в себя. И каждый раз ей хочется целоваться чаще.
 
Сутки напролёт по нашей улице бродит смерть, выискивая для себя очередного любовника или любовницу. Смерть ни на что не похожа. Но иногда её бесформенное лицо становится человеческим, и тепло – словно морские волны – разливается от неё, вводя в заблуждение.
 
Помню солнце, ушедшее за бетонный забор, ряд вспыхнувших фонарей, дом и выпадающее из его окна матовое свечение. Не знаю, что заставило меня заглянуть в это окно. Быть может, свойственное мне любопытство. Или ещё что-то… Но когда я подступил к нему, увидел молодого мужчину. Он стоял в глубине комнаты, широко распахнув глаза. Его обнимала смерть. Затем она поцеловала его. Её чёрные вьющиеся волосы скрыли от меня её страстный засос. Мужчина вздохнул и тяжело повалился к её стройным ногам. Губы его побледнели. Он умер. А смерть даже и не взглянула на него. Лишь посмотрела на своё самодовольное выражение в зеркале, передёрнула на себе короткое платьице и удалилась сквозь дверь.
 
Чуть позже я встретил нищего старика. Он лежал на голом асфальте неподалёку от церковных ворот. Заприметив меня, приподнялся и протянул мне руку – для подаяния. Я подал ему от своего достатка. Но за минуту до этого он поделился со мной своим горем. Оказывается, много лет назад он невольно явился свидетелем гибели своего новорождённого сына. Его жена отлучилась, и он остался с сыном наедине. Сын расплакался. И он, чтобы утешить его, поспешил в ванную, где лежала детская погремушка. А когда возвратился, увидел незнакомую женщину, что склонялась над кроваткой присмиревшего малыша, сунув ему в ротик свою тощую сиську. Да только не молоко из неё текло – непродолжительные воспоминания сына. В самое начало текли и далее, в небытие. Погремушка в руке отца шелохнулась, издала шум. И вдруг женщина быстренько поцеловала ребёнка, накрыла его тёмной тканью и растворилась в солнечном зайчике. Произошедшее так глубоко врезалось в существо отца, что он не смог совладать с собой. Схватил детский трупик и опрометью кинулся с ним на людную улицу. Побежал. Спятил.
 
Я попрощался с ним. Будучи под впечатлением от его рассказа, ошибся дорогой. Пришлось прогуляться в обратную сторону. Вновь приблизился к церкви. У её ворот по-прежнему лежал недавний мой собеседник и словно бы обнимал, целовал кого-то невидимого. А ещё через мгновение он выгнулся, вздрогнул и тут же испустил дух. Из его кармашка выпала копеечка и, перемигиваясь с лунным сиянием, покатилась в канаву.
 
Помню девушку с татуировкой в виде египетского иероглифа на левой щиколотке. Некоторое время я пробовал ухаживать за ней, дарил цветы, осыпал лестными комплиментами. Нет, я не любил её – увлекался её внешними свойствами, её сексуальностью. Однажды утром она села за руль своей иномарки. Выехала за пределы нашего двора и врезалась в несущуюся навстречу фуру. Тогда же из её вдавленного автомобиля вышел светловолосый парень. У него было отличное настроение. Он улыбался и подносил к своему носу букет окровавленных роз, вдыхал их трагический аромат. Затем, постояв немного, скрылся за углом галантерейного магазинчика. Я ринулся вслед за ним. Свернул за угол. Пустынная трасса открылась моим глазам. Вдоль неё до самого горизонта были разбросаны те самые розы – словно из окна сверхзвукового автомобиля. Порыв горячего ветра хлестнул меня по щеке. Я прикрыл ладонью лицо. Наклонился и подобрал цветок. Он пах мгновенной, незабываемой смертью. И запах этот летел вместе с ветром в направлении нашей улицы.
 
А ведь и ко мне приходила смерть. Но все мои попытки вспомнить её появление сводились к мысленному забвению. Теперь же я не хочу вспоминать. Не хочу. Должно быть, жизнь, пульсирующая в сердце смерти, вытолкнув меня заново в этот мир, стёрла все мои предшествующие воспоминания. И я снова должен идти по дороге от жизни к смерти, от смерти к жизни. Идти до тех пор, пока мой Творец не разочаруется во мне и не упрячет навечно в шахматную коробку.