Страсти по Булгакову! (взгляд из будущего)

Как-то вечером, жаркого весеннего дня, у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Звонил мой старинный знакомый, ещё по студенческой весёлой разухабистой жизни, Ванька Понырев, а ныне член МАССОЛИТа – Иван Николаевич Бездомный. Впрочем, звонил он не оттого, что мы долго не виделись, а звонил по делу. А дело было в том, что редактор заказал поэту большую антирелигиозную поэму. Поэму Иван Николаевич сочинил, но, к сожалению, она нисколько не удовлетворила редактора – Михаила Александровича Берлиоза. Поэму нужно было переписать заново, и поэтому поводу у Бездомного была назначена встреча с Берлиозом на Патриарших прудах вечером следующего дня, для так сказать обсуждения всех деталей в непринуждённой и неформальной обстановке. Но поскольку я слыл человеком весьма начитанным, и в своё время углублённо изучавшим библейские сказания, то и решил он посоветоваться со мной, завтра там же на Патриарших, перед встречей с Берлиозом.
Вечер, как и вчера, выдался жаркий. Мы с Иваном, неторопливой прогуливающейся в закатный час на черноморском побережье советского отдыхающего походкой, шли по аллее Патриарших прудов, и пытались разобраться в возникшей проблеме с поэмой.
- Я конечно уважаю и ценю товарища Берлиоза, но всё же думаю он был через чур придирчив к моей поэме, да и что он хотел прочитать, всего за неделю работы? – Так рассуждал Бездомный явно обидевшись на Берлиоза. Я поэмы не читал, поэтому и не мог хоть как-нибудь трезво оценивать её.
- Может ты хоть что-нибудь на память, из поэмы помнишь, мне было бы интересно услышать.
- Да, да, да, - зачастил Ваня, - конечно конечно, правда немного, это всего лишь начало, но тем не менее. – Тут Бездомный помолчал немного, опустил в низ голову, но взгляд при этом был устремлён не под ноги, а куда – то внутрь, в себя, при этом потирая ладони друг о друга, очевидно, таким образом собираясь с мыслями, стал цитировать:
 
Под сенью древ могучих,
Скрытая листвой была,
Та кладезь дум дремучих,
Что богом была запрещена.
 
Но хитрый змей, с подвохом глядя,
В пустую бездну женских глаз,
Подсунул Еве – конец Рая,
Начало мысли, и бесовских фраз.
 
Вот такое мирозданье,
Нам внушали с детских лет.
Власти попов и самодержавья,
Скажем революционное мы – НЕТ.
 
Читая последние четверостишие, у Ивана от возбуждения загорелись глаза, он усиленно жестикулировал руками, а на последней строфе, его правая рука, сжатая в кулак, рассекла с силой воздух, словно он намеревался ударить со всей силы по невидимому предмету. В послереволюционное время страна буквально «кишела» прокоммунистическими лозунгами, что по всей видимости не могло не отразится в поэзии Бездомного, тем более в антирелигиозной поэме.
- Ммм да. – Я невольно покачал головой. – Право, это тебе не «Каин» Байрона! В общем-то, не плохо, но нельзя же смешивать бога, Еву и рай, с попами, самодержавием и революцией. Это кощунственно. Бог и религия – это наше духовное состояние и достояние, которым мы не можем руководить, а царь и революция – это сугубо материальные аспекты, с помощью которых человечество решает различные проблемы управленческого характера цивилизованного общества.
Так общаясь мы незаметно подошли к двум стоящим против друг друга лавкам, возле которых одиноко бродил, по всей видимости без хозяина, чёрный пудель, так внимательно, почти по человечьи рассматривая незваных прохожих, так бесцеремонно усевшихся на одну из лавок. Мы не стали обращать внимания на собаку, и решили продолжить начатый разговор. Как только я хотел уже продолжить начатую речь, то тут же почувствовал, что кто-то третий сидит позади меня на лавке. Мы невольно к нему повернулись, пудель, бегавший тут же, пропал, словно сквозь землю провалился, что в прочем нас несколько изумило.
- Ну, вы меня запарили, однако! – На лавке, неизвестно откуда взявшись, сидел мужчина, примерно сорока лет с лишним. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, левой рукой держал стоящую на земле трость, с чёрным набалдашником в виде головы пуделя, а правой держа в ней клетчатый платок, промакивал несуществующий пот с сухого лба, и отдувался так, словно он только что вышел из парилки.
- И-извините, вы кто? – Чуть ли не заикаясь спросил обалдевший от такой неожиданности Бездомный.
- Мелочный вопрос
В устах того, кто безразличен к слову,
Но к делу лишь относится всерьёз
И смотрит в корень, в суть вещей, в основу.
Глядя куда-то перед собой, в пустоту, задумавшись о чём-то своём, вдруг заговорил стихами незнакомец. А Бездомный ошарашенный таким ответом от изумления аж открыл рот и выпучил на незнакомца глаза.
- Впрочем, извините! Это совсем из другой «оперы». Позвольте представится, – тут он повернулся к нам, и мы могли рассмотреть его лицо, - специалист по чёрной магии Воланд. Приглашён к вам в Москву, в государственную библиотеку, для консультации.
- Что, прямо так и по чёрной? – Чуть ли не в один голос сказали мы почти одновременно.
- А, что вас удивляет? Ведь должен же кто-то и в этой области быть специалистом. Ну да всё равно. Я тут невольно стал свидетелем вашего разговора. Молодой человек, - он обращался к Бездомному, - из ваших слов я понял, что бога нет, вы и в правду так думаете?
- Конечно, бога нет!
- И дьявола, наверно, тоже нет?
- Нет!
Лицо Воланда несколько изменилось, глаза сузились и стали излучать какой-то непонятный, жёсткий, пронизывающий до глубины души взгляд. Он больше развернулся в нашу сторону, сложил обе руки на набалдашник трости, немного наклонился, уперевшись грудью в трость, и так тихо, но при этом так убедительно, где каждое слово заставляло себя слушать, заговорил.
 
2.
 
Тьма, пришедшая со Средиземного моря, четырнадцатого дня весеннего месяца нисана, пожравшая и напугавшая всё живое в Ершалаиме и его окрестностях, принёсшая с собой ураган с неожиданно хлынувшим ливнем, ушла. В разряжённом вечернем воздухе ещё пахло озоном, когда молодой красивый человек – Иуда из Кириафа, гонимый волнующим и приятным чувством к женщине, стремился к Гефсиманским воротам Ершалаима, чтобы как можно быстрее попасть за Кедрон в Гефсиманию, в масличное имение, на свидание с очаровательной Низой.
Ворота никто не охранял, никого в них не было, и через несколько минут Иуда уже бежал под таинственной тенью развесистых громадных маслин. Дорога вела в гору, Иуда подымался, тяжело дыша, по временам попадая из тьмы в узорчатые лунные ковры, напоминавшие ему те ковры, что он видел в лавке у ревнивого мужа Низы. Через некоторое время мелькнул на левой руке у Иуды, на поляне, масличный жом с тяжёлым каменным колесом и груда каких-то бочек. В саду никого не было. Работы закончились на закате. В саду не было ни души, и теперь над Иудой гремели и заливались хоры соловьёв.
Цель Иуды была близка. Он знал, что направо в темноте сейчас начнёт слышать тихий шёпот падающей в гроте воды. Так и случилось, он услыхал его. Становилось прохладнее.
Тогда он замедлил шаг и негромко крикнул:
- Низа!
Но вместо Низы, отлепившись от толстого ствола маслины, держа руки в карманах широких штанин тёмных брюк, в сандалиях и тёмной же просторного покроя рубахе, неторопливой походкой, вразвалочку, вышел странного вида человек – он был маленького роста, пламенно рыжий и с клыком.
- Чё ты орёшь? Нет здесь твоей Низы и быть не может! – он вынул правую руку из кармана, поковырялся мизинцем в зубах, сплюнул, подошёл в плотную к Иуде – Жить хочешь? Да не трясись ты, вижу, хочешь! Пойдём со мной, с тобой поговорить хотят.
А Иуда действительно оробел и растерялся от такого внезапного поворота событий, всё выслушав и не произнеся ни слова он молча пошёл за рыжим. Впрочем ушли они не далеко, немного углубившись в рощу, они вышли на как будто специально освещённую для них луной, поляну. По среди поляны стоял небольшой столик и два кресла, на одном из которых сидел почтенного вида, в белой, на подобие римской, тоге, мужчина, примерно сорока лет с лишним. Перед ним, на столе, на серебреном подносе, стоял фарфоровый маленький чайничек и пара маленьких же чашек, китайского, тончайшего фарфора. Одна из чашек была наполнена горячим, крепким, ароматным напитком, и мужчина понемногу отхлёбывая из чашки, брал и ставил её на место. Рыжий подвёл Иуду к столу.
- О. А вот и вы! – Растягивая слова произнёс мужчина, посмотрев на Иуду снизу вверх проницательным взглядом, уверенного в своих поступках человека. – Садитесь юноша. Чаю хотите? – Он налил чай в чашку, не дождавшись ответа, и пододвинул её к Иуде. – Итак, молодой человек, я так понимаю, жить вы хотите? Тогда вы должны знать, что судя по времени вас уже должны были бы убить, и только от вас одного зависит, произойдёт ли это.
- Но, что же я такого сделал?
- Бро-осьте, бросьте юноша! – Мужчина сделал недовольное лицо и махнул в сторону Иуды правой рукой. – Или вы думаете, стал бы я с вами тут разговоры вести ничего о вас не зная? Или вы считаете, что подобное предательство заслуживает более мягкого наказания?
- Я не придавал никого.
- Да, я это знаю. И заметьте, я один это знаю. А вот люди никогда об этом не узнают. В людской памяти вы навсегда останетесь Иудой – предателем Сына Божьего.
- Почему же, я должен вам верить?
- Ты ещё не понял, кто я? Впрочем, скоро и сам всё поймёшь. Оглянись вокруг, ничего странного не замечаешь?
Иуда огляделся вокруг. И странного действительно хватало, всё живое на поляне будто бы замерло: ни одной ворсинки травы не колыхнётся, ни один листочек на дереве не вздрогнет от неожиданного дуновения прохладного ветерка, ни слышно ни звука ночных насекомых и птиц, а несколько птиц замерли в воздухе в каком-то необьяснимо-фантастическом полёте, даже ночное небо было словно с нарисованного искусным художником холста. Словом всё замерло, и только люди находящиеся здесь жили свое обычной жизнью. А лицо Иуды, с устремлёнными на Воланда (а это был, как уже мог догадаться читатель, естественно он) и от ужаса неестественно выпученными глазами, молчало и только выражало своим видом немой знак вопроса. Минуты через три, немного придя в себя, Иуда забормотал.
- Ты-ты-Вы…
- Вижу, вижу, вижу, - перебил его незнакомый мужчина, - ты догадался, кто я, ибо именно Я это и есть, можешь называть меня – глаза его, при разговоре, блестели при холодном свете луны и жёстко смотрели Иуде в его опущенные, от такой неожиданности, глаза - Воланд.
- А ведь это не ты, а он тебя предал, сказав, что ты, исполнив его просьбу, выдать его Пилату, станешь героем, и будешь жить долго и счастливо, - продолжил Воланд свою речь – смотри сам, что тебя ждало.
Природа вновь стала жить своей прежней жизнью. Они подошли к дороге, по которой недавно ещё шёл Иуда, и немного от неё в стороне остановились, но то что произошло дальше просто потрясло Иуду до глубины его души. На дороге вновь появился Иуда и негромко позвал Низу, отлепившись от толстого ствола маслины, на дорогу выпрыгнула коренастая фигура мужчины и преградила ему путь, Иуда шарахнулся назад – второй человек преградил ему дорогу, на вопрос сколько он получил за предательство, он ответил, что тридцать тетрадрахм, он отдал им эти деньги и получил удар ножом в спину. Затем появился третья фигура человека в плаще с капюшоном. Убийцы быстро упаковали кошель вместе с запиской, поданной третьим, в кожу, перекрестили её верёвкой и скрылись. Третий же, какое-то время рассматривал распростёртое на дороге тело Иуды, затем сам также, как и появился, быстро растворился в темноте Гефсиманского сада. Воланд первый нарушил возникшую тишину после этого происшествия.
- Ну что, молодой человек, убедились в правоте моих слов? Теперь вы наверное, хотите знать кто приказал вас убить? Наверное тебе самому лучше всё увидеть.
Неожиданно, и не понимая как, Иуда вместе с Воландом очутился во дворце прокуратора Иудеи Понтия Пилата.
- Ты можешь не бояться и говорить свободно, нас никто не слышит и не видит. – Предупредил Иуду Воланд, но Иуда по прежнему оставался нем.
А дальше стали происходить действительно интересные события. К Пилату ввели Левия Матвея. Они некоторое время разговаривали, но затем Левий задал тот самый вопрос, ради которого они оказались в этом жутком месте.
- Кто это сделал?
- Не будь ревнив, - оскалясь, ответил Пилат и потёр руки, - я боюсь, что были поклонники у него и кроме тебя.
- Кто это сделал? – шёпотом повторил Левий.
Пилат ответил ему:
- Это сделал я.
- Ты получил ответ на свой сокровенный вопрос, - проговорил негромко Воланд, - думаю нам здесь делать больше нечего.
В мгновение ока они вновь оказались на той самой поляне Гефсиманского сада.
- Зачем вам я понадобился? – на этот раз первым заговорил, удивлённый всем с ним происшедшим, Иуда.
- Ты напишешь своё Евангелие - Евангелие от Иуды. И ты должен понять меня, что это будет только правда, и ни чего кроме правды. – Воланд пристально посмотрел в широко открытые глаза Иуды. – Впрочем, другого выхода у тебя всё равно нет. А теперь ступай, туда где тебя меньше всего знают, и чтобы не думать о хлебе, в своих карманах ты найдёшь достаточно денег для пропитания и нового жилища.
Иуда пошёл вон с поляны. А к Воланду подошёл прежний его рыжий спутник.
- Мессир, что прикажете сделать с ним, после того как он напишет?
- Я думаю, повесить его, но пусть это выглядит самоубийством. А теперь принеси мне той самой тридцатилетней «Цекубы», когда ещё попробуешь настоящего отменного вина.
 
3.
 
- И дьявола, наверное, тоже нет?
- Нет!
Лицо Воланда несколько изменилось, глаза сузились и стали излучать какой-то непонятный, жёсткий, пронизывающий до глубины души взгляд. Он больше развернулся в нашу сторону, сложил обе руки на набалдашник трости, немного наклонился, уперевшись грудью в трость, и так тихо, но при этом так убедительно, где каждое слово заставляло себя слушать, заговорил.
- А как же драгоценный Иван Николаевич бессмертные и уже наверняка божественные произведения художников, поэтов, композиторов, писателей, архитекторов, скульпторов, ну наконец просто гениев мысли? Быть может такие вещи как «Одиссея», «Илиада», «Божественная комедия», «Фауст» появились на свет единственно потому, что так захотелось их авторам? Нет! Я вам больше скажу «Одиссея» и «Илиада» писались только с его благословения, - тут Воланд немного понизил голос и многозначительно поднял указательный палец правой руки к верху, показывая им куда-то в небо – а вот с Данте мы действительно посещали некоторые так сказать «места», ну а уж когда Гёте советовался со мной, мы и вовсе решили, что это будет, пусть не совсем удачная, но в некотором роде наша с ним шутка, над сонмом религиозных педантов.
Тут мы с Иваном нехотя переглянулись друг с другом. Но Воланд по всей видимости просто прочитал наши мысли, потому, что продолжил он следующим образом:
- Между прочим, молодые люди, зря сомневаетесь в моих словах, как в прочем и в моём психическом здоровье.
- Я думаю, - с жаром начал Бездомный – что прежде всего человек, как строитель своего счастья, так и степени своей учёности или если хотите образованности, и только от его одного зависит чего он сможет добиться своим кропотливым трудом.
- Иван Николаевич, но ведь вот вы то, и весьма образованны, и работаете много, но стишки то ваши дрянь, ведь согласитесь – дрянь?
Бездомный как то сразу поник головою, покраснел как молоденькая девушка от предложения скорого замужества, но всё же согласился:
- В этом вы наверняка правы, но это не касается остального человечества. Человечество не сидит на месте, а само делает историю.
- Это вы похоже про «развитой социализм» заговорили, не так ли?
В это время к скамейке подбежал невзрачный, неизвестной породы пёс.
- А-а-а – протянул в улыбке Воланд – ты здорово выглядишь друг мой Шарик. – и потрепал рукой, его по холке, вытащив из кармана и дал ему кусок «Особенной краковской» колбасы, затем посмотрел в сторону, и увидев вероятно своих старых знакомых воскликнул – А вот и профессор Преображенский с доктором Борменталем на прогулке, даже и Швондер затесался в эту прекрасную компанию.
А к скамейке действительно подходили трое, о чём-то оживлённо споривших людей. Профессор Преображенский (тот, что постарше и с тростью) и доктор Борменталь (он был значительно моложе профессора), оба были одеты в дорогие прекрасные костюмы, а вот их третий оппонент, председатель домкома Швондер, был напротив одет в старую кожаную видавшую виды куртку, и точно такую же старую кожаную кепку, при этом во время его беседы с Борменталем он имел привычку говорить громко и сильно жестикулировал.
- Добрый вам день профессор. – Воланд вежливо склонил голову.
- Здравствуйте мессир. Однако давненько не приходилось нам встречаться!
- Знаете, дела всё, дела. Вот пожалуйста познакомьтесь. – Воланд представил нас друг другу – А у нас профессор вышел небольшой спор, Иван Николаевич утверждает, что большевики делают историю, т.е. насколько я понимаю – правильную историю – Бездомный кивнул головой, в знак согласия - А? Что вы на это скажете?
- Да, что же тут скажешь, до революции каждый занимался своим делом: заводчик – заводами, лавочник – торговлей, крестьянин – землёй, учёный – наукой, писатель – книгами. А сейчас что, разруха. Все хотят жить хорошо, но работать, работать по своему прямому назначению никто не хочет, все лезут в начальники, в домкомы, - тут он посмотрел в сторону Швондера - но за сохой никто идти не рвётся. И вот когда вы вылупите из себя мировую революцию, Энгельса и Николая Романова, угнетённых малайцев и тому подобные галлюцинации, а займётесь чисткой сараев – прямым своим делом, - разруха исчезнет сама собой. Двум богам нельзя служить! Невозможно в одно и то же время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев! Это никому не удастся Иван Николаевич, и тем более людям, которые, вообще отстав в развитии от европейцев лет на двести, до сих пор ещё не совсем уверенно застёгивают собственные штаны!
Здесь уже не выдержал и вмешался в разговор Швондер:
- Позвольте профессор, вы говорите крайне несознательно! Да мы помогаем и испанцам и итальянцам, а надо будет поможем кому угодно. Зато профессор мы не ставим бесчеловечных опытов по превращению собак в людей и обратно.
Профессор побраговел, но сдержался, Шарик крутился возле ног Швондера, так и намериваясь ухватить его за щиколотку, доктор Борменталь взял под руку Филипп Филипповича, вежливо откланялся и повёл его по аллее. Швондер ещё с минуту постоял возле нас недоумённо крутя головой и побежал догонять своих «приятелей», что-то им оживлённо крича на ходу.
А мы оставшись снова втроём продолжили наш прерванный неожиданным визитом этих интересных людей, разговор. Мы мирно беседовали и даже не заметили, как мимо нас на красном велосипеде проехала маленькая девочка. У девочки были две косички заплетённые красными бантами, одета она была в ярко красный сарафан, на ногах у неё были красные чулочки и красные же сандалики. Но мы так оживлённо беседовали, что когда обратили на неё внимание, тот почему-то вместо девочки на велосипеде сидел уже чёрный кот. Он задними лапами крутил педали, одной передней держал руль, а в другой его лапе была дымящаяся трубка, мундштуком которой он поправлял свои роскошные белые усы. Посмотрев в нашу сторону он поехал дальше, и уже через двадцать метров его почти не было видно. А мы всё разговаривали и разговаривали.
 
P.S.
В 1998 году, в Египте, случайно было найдено некое старинное писание, получившее позже название - «Евангелие от Иуды». Экспертами нескольких стран была подтверждена его подлинность.