Осенние сумерки

Ночь сменяет день, процесс непрерывный и закономерный. Этой осенью Марии было особенно тоскливо, казалось, что ночь все время сменяет день, а день никогда не сменит ночь. В темноте на работу, в темноте с работы. Дни короткие, пасмурные, низко опущенные облака, серые дома, длинные ночи.
 
Окно кабинета выходило на северную сторону, во двор завода. По утрам Мария открывала окно, проветрить заваленный бумагами, пахнущий пылью, и заставленный шкафами, черт знает какого года выпуска, кабинет, и в окно врывались запахи варева со столовой, расположенной этажом ниже, и выхлопы машин, разгружающихся под окном.
 
Коллеги какие-то потухшие, может, влияет отрицательная энергетика, расположенного за забором завода, кладбища или что-то другое? Попробовала расшевелить сотрудниц, но, безрезультатно. Стала тухнуть сама. Когда-то подтянутая, с белым воротничком и горящим взглядом, стала приходить на работу в брюках на байке, свитере, напяленном на майку.
 
За окном моросящий дождь наводил тоску. «Не жизнь, а какое-то существование. Работаешь, чтобы получить зарплату, домой идешь, чтобы поспать и поесть, и снова на работу. Смысл жизни потерян напрочь», - с тоской думала Мария и погружалась в депрессию. Похоже, у начальника были аналогичные ощущения.
 
Царев с утра был злой. Подпитывая свое самолюбие, он оттягивался на, попавших под руку, подчиненных. Царев был спущен сверху, чтобы поработал еще и на пенсии. Он не мог смириться с потерей своей значимости, и для самоутверждения, использовал метод – «бей своих, чтобы чужие боялись». Фамилией своей гордился. Царев, это тебе не Белочкин или Булочкин. Угрозами и криками требовал подчинения. Покорность бальзамом проливалась на его душу. Марии не хотелось, но, пришлось нести к нему готовый договор.
 
В законодательном порядке форма типового договора в этом году не изменялась, но, Царев считал себя главным законодателем на предприятии, и изменять условия договоров было его хобби. «У совершенства нет предела», - говорил он, и корректировал, менял, переставлял абзацы, всего лишь потому, что у царей по-другому не бывает. Договора корректировались от 6 до 12 раз. Всегда с нравоучениями, укорами, указаниями недостатков подчиненных.
 
Бывший руководитель может занимать любую должность, главное, чтобы подчиненные были специалистами, чтобы базироваться на их знаниях. А Царев требовал, выполнения приказа без обсуждений и получал удовольствие, если, находил пропущенную запятую. Он поставил Марии творческую задачу, на основании двух договоров, на проектные и строительные работы, изобрести третий, усредненный. Это была переработка представленного проектной организацией Кронова договора на проектные работы.
 
Получив странное задание и, зная характер Царева, Мария не спорила. У нее уже было два предупреждения: «Приходите спорить только с заявлением на увольнение». Сказав: «Хорошо», и подавив вздох, она пошла, скрещивать стрекозу и козла, чтобы получить стрекозла. «Хочешь работать, Мичурин – скрещивай и терпи», - сказала коллеге и принялась изобретать, совмещая несовместимое.
 
Один пункт никак нельзя было изменить, не исказив при этом законодательство, и она оставила без изменений. Принеся договор Цареву, показала, где и как изменила абзацы, какие внесла новые, какие не выгодны для них, как для заказчика. Царев остался доволен и пригласил директора проектной организации Кронова. Сотрудники, зная характер Царева, при наезде старались смолчать, сказать: «Виноват исправлюсь», и ждать, когда его настроение улучшится, чтобы в период затишья, пояснить и откорректировать вопрос. Благо Царев был отходчив, но орал и топал ногами по поводу и без повода часто.
 
Кронову предложили чашечку кофе и, пригласив Марию, начали согласовывать условия договора. Проходя пункты договора, на седьмом листе Царев нашел пропущенную запятую. «Опять запятой нет, - закричал он, - учить Вас буду?», но, потом успокоился, запятой не было и в предыдущей редакции. Дойдя до абзаца, который Мария не могла исправить и считала правильным, он вышел из себя. С багровым лицом, невзирая на руководителя другой организации, заорал на Марию так, что чашка звякнула на блюдце.
 
«Почему не изменили пункт? Не выполняете моих приказаний? Что вы принесли мне мусор?», - и договор, рассыпаясь по листочку, плюхнулся на стол перед Марией. «Пункт изложен в соответствии с законодательством и является основным условием», - ответила Мария, сжав под столом кулаки. Ей каждый раз становилось противно, когда приходилось терпеть подобные выходки.
 
«Старый маразматик», – мысленно ругнулась Мария, и стало легче. Наверное, на ее лице отразились мысли, потому что цвет лица Царева с бардового поменялся на фиолетовый. «Я сколько раз предупреждать буду? Не Ваше дело принимать решения, правильно или нет, это моя функция, вы должны выполнять приказ! Будете наказаны!», - у него тряслись руки. Придерживаясь правила выживания, Мария на автомате сказала: «Простите, виновата, - а потом добавила, - эту позицию нельзя исправлять, в соответствие с….». Договорить Царев не дал: «Будете пререкаться?». Мария знала, что не одной ей приходится такое терпеть, подруга рассказывала, что у них аналогичный начальник, и снова сказала: «Виновата».
 
Кронов сидел ошарашенный, ему было неудобно, неприятно, он знал Марию, как грамотного специалиста и приятного человека. Ему стало досадно, стыдно, что перед ним так неуважительно относятся к женщине. «За что она будет наказана? - встрял он в разговор, - этот пункт отражен верно, изменить его нельзя». «Я не с Вами разговариваю, - выпускал пар Царев, - а с подчиненной. Мое дело, за что ее наказать».
 
«Но, ведь, сделано правильно», - говорил Кронов. «А я накажу ее не за то, что сделано правильно, а за то, что она не выполнила мой приказ и своевременно мне не доложила, что абзац не изменила». «Но, ведь мы здесь и собрались, чтобы обсудить условия договора», - не уступал Кронов. «Пейте свой кофе, - фыркнул Царев, - я разговариваю со своей подчиненной».
 
Мария не первый раз слушавшая такие выпады, тихонько толкнула Кронова и шепнула: «Не трогайте, а то будет долго кричать». Царев, в самом деле, бушевал. Нашел слово, которое показалось ему лишним, и черкал его ручкой так, что бумага рвалась под пером. «Тем более, - сказал Кронов, - я выйду, без меня поговорите. А то мне неудобно сидеть, когда передо мной, оскорбляют женщину». «Сидите. Здесь нет женщин и мужчин, - парировал Царев, - здесь есть руководитель и подчиненная». «Не вижу повода для такого крика, - настаивал Кронов, - и мне стыдно присутствовать при этом». «Это работа», - злобно сказал Царев. «Тем более, не надо переходить на личности», - стоял на своем Кронов.
 
«Хорошо», - сказал сквозь зубы Царев, и кинул Марии, - все равно будете наказаны». Далее просмотрели договор в рабочем порядке. Доставили запятую на седьмом листе, убрали слово, которое и не мешало, и не меняло смысла фразы, но вместе с тем, показалось Цареву лишним, завизировали договор, и Царев, улыбаясь, пожал Кронову руку.
 
«Простите, - сказал Кронов Марии, когда они вышли из кабинета, - не знал, как себя вести. Если бы я так разговаривал с подчиненными, они бы все уволились». «Они у вас молодые, - ответила Мария, - а у меня пенсия на носу. Он отходчивый, у нас все терпят». Через час, встретившись с Марией в коридоре, Царев попросил занять очередь в столовой, и по-дружески дотронулся до ее плеча. Настроение у него было хорошее, разрядился до конца дня.
 
Мария зашла в кабинет и остановилась, на столе стоял букет цветов. Соседка по кабинету улыбалась: «Это Кронов Вам принес, сказал «Красивой женщине». Бывают же такие порядочные руководители, просто не верится. Возмущен поведением Царева». Марина села за стол и, непрошенная, слеза навернулась на ресницы. «Пойду, хоть на десять минут выйду на улицу, - сказала она,- на солнце взгляну, а то какие-то непрекращающиеся сумерки».