Агния – мать Рериха (4-я часть)

Людмила Соловьёва.
 
Римский папа клеймил сына магистра тамплиеров. Малютку спрятал у пастухов жандарм Гийом, по приказу короля. Буквы ожили на медном кубке – сложив надпись...
 
Кровавый мальчик
 
...Гийом в ужасе проснулся! Малыш зашелся в плаче. Сутки назад его жгли – рана кровила. И всхлипывал до истерики, до рвоты... Вздрагивал и икал – жалуясь, как с ним жестоко обошлись! От козьего молока его тошнило – он звал маму... Не зная, что навек осиротел!
- Мы перестарались! – струхнул жандарм.
Ребенок пуще заорал! Неуемный плач – признак сильного испуга. На теле крохи ужас рубцевался – а внутри зиял. Ни пожалеть – ни спасти его никто не мог. И он попискивал – как раненый зверек... Один в целом мире!
Нет ничего горше слез младенца... И на крик сбежались пастухи – послав за приором. Жандарм лгал, что крошка – сирота. Падре засыпал рану корпией поверх пеленок. И окрестил бедняжку Германом. Гийом остался с ним у «псов»!
 
Нищий орден Псов Господних – доминиканцев - основали против ереси. Подпоясанные веревками серо-бурые сутаны рвали всех на части! И были ходячим оружием зла. Но детский крик пронзил их. О пытках Климента тут не знали. Кровавого мальчика на руки не брали. Но в братство приняли: папское клеймо стало билетом в ад... Герман рос в монастырском приюте - его устав гласил:
- Мать иметь нельзя!
Выживали лишь жестокие и злые... Германа растили «псом» - но в нем текла кровь тамплиера. И неизвестно было – что поборет.
 
Черти понтифика
 
Если кажется, беда угрожает другу – она грозит тебе! Вот и Климент думал о короле, пока его карета громыхала по ночному тракту. Говоря, что ставит на Ордене Храма крест.
- Все на чем ставят крест, воскреснет! – возражал аббат. - И вознесется...
- Но не де Моле, - вспомнил о клейме понтифик.
- Убийство – язычество, даже именем Христа, – уверял попутчик. – А отмена казней – шаг к мировой церкви!
- Церковь – царство неземное, - упрекал Климент.
- Что же она делает на земле? – удивился аббат.
- Ворота в небо... – хлопнул его папа.
- ...через кровь? – вспыхнул тот. – Хороша дверца в рай! А как с заповедью «не убий»?
- Орден Храма не убивает христиан, - ярился Климент, - но его Тампль стоит рядом с королевским Лувром. И праведный магистр зарится на трон...
Устав Ордена и правда запрещал убивать братьев во Христе. Тут верили: их рассудит Бог... Но папа доверял клинку, а не Христу!
- Тю-ю, - присвистнул аббат, - зачем магистру трон? Его и так любят больше! Магистр - мученик... А Филипп лишь тем хорош – что красив.
- Это - бунт! – крикнул Климент.
- Уж не завидуете ли вы? – рассмеялся собеседник.
- Я? - взвился Климент. – Магистра ждет костер, а меня Рим!
- Пути Господа неисповедимы... – зевнул аббат.
- А пути дьявола? Полыхнул огнем, оставив кучку пепла - и исчез...
Насчет пепла он лгал: ведь «чертом» был Гийом! Но ездоки трусили и подчинились – когда злодей в маске крикнул: «Тпру»! И обнажил меч в поисках Климента. Его мантия сгорела, папа ткнул в аббата – и того убили! Из рукава выпал кубок!
- Ценный, – схватил вор, – зачем Риму медь?
И ускакал столь же неожиданно – как явился! Нашли прелата спустя сутки...
- Нас погубил дьявол! – бубнил он.
Папа повредился в уме... Ему приписали одержимость – ожидая короля. Но король думал не о Клименте!
 
Дьявол в юбке
 
Прошел год... Аббатиса Цитра родила. В Парижском Тампле пустовало кресло магистра! И она выжгла крест сыну Донату – чтобы занять Тампль. О клейме крошки де Моле знали трое: Тильда – спрятав его. Цитра – что за ней следила. И - Гийом... Требовалось убрать двойника...
Узнав о приюте - злодейка пробралась в мужской сутане. Чумазые сироты были на одно лицо! Один натянул лук и выстрелил! Цитра заметила бугры на его спине... И отколошматила, крича:
- Тут все больные!
Он заплакал! От забора отделился «пес» и рассек ей лицо. «О-ё-ёй!» – выдала себя женщина.
- Зачем пришла? - спросил ее Гийом.
- Король в опасности, – голосила аббатиса, – пока сын магистра жив, а Тампль - богаче Лувра...
Она не ошиблась, король был бедней... Но хотел иметь не пошлину с Храма – а Грааль! Требовалось только занять Тампль, и Филипп IV решил вступить в Орден. Но капитул отказал – средь тамплиеров не могло быть коронованых особ. И король украл ребенка... Аббатиса в их расчеты не входила!
- Откуда знаешь, что он жив? – обомлел Гийом.
- У него на спине кр... – вскричала та.
Он понял – тайна раскрыта... Вонзил в нее нож и скрылся. Аббатиса доползла до стены, вывела кровью крест - чтобы закончить фразу. И умерла.
Гийом тем временем забрался в ее келью. Донат, убаюканный нянькой, спал. Свеча озарила тавро на детской спинке...
- Это еще что? – чуть не упал он.
Ответом была кожаная маска... И – кубок, украденный у папы!
- Климент не бредил, - ахнул жандарм, – изувечить родное дитя способна только дьяволица... И грабила она – вот маска! Но зачем?
Гийом не знал – что смерть папы давала ей карт-бланш! Кроме него - сына де Моле не мог опознать никто. Но убила не того... И выдала себя - украв медяшку!
Гийом закутал аббатенка в плащ и унес в приют. Теперь клейменые сироты росли вместе.
 
Живая Этика
 
Что бьет по нервам – забывается скорее! Стерлась из памяти и пытка малыша... Жака де Моле арестовали в 1307-м, превратив Тампль в Бастилию. Кресло великого магистра пустовало... Чтобы завладеть им, Филипп IV шел ва-банк. И устроил Жаку в 1314-м встречу с сыном! Старец в гнилом рубище молчал... Но когда ввели 8-летнего отрока - заплакал:
- Что они сделали с тобой, бедный Авриил?
- Я – Герман! – крикнул мальчик.
- Прости! – упал на колени старец. – Я думал превратить тебя в счастливейшего из людей... Вознести, подобно Богу! А сделал самым несчастным!
...И ощупав уродливые рубцы сына, громче зарыдал...
- Мне больно! – укусил тот магистра.
- Тише... – погладил его Жак, – я - твой отец, мой бедный сыночек!
- Шрамы красят «пса», - оттолкнул его Герман.
- Ты не «пес»! – покачал головой старик.
- А кто – волк? – удивился тот.
- Сын Великого Магистра тамплиеров! – шепнул старец. - Рыцарь Ордена Храма и Грааля...
- И где твой Грааль, вонючий старик? – засмеялся отрок.
 
...Де Моле молчал. И Герман вдруг увидел райских птах под потолком. Крохотный ручей, магнолии и херувимов... Отец вложил ему их в голову, общаясь образами - а не словами. Воздух тюрьмы наполнился духовными существами. Они сновали - они оживали. Были любимыми детьми...
И его любили: каждый листок - каждая травинка цвели для него.
Герман не только видел оживших «малюток» - но и оживлял их, стоило представить. Получалось – он творил любовью? И отвечал на любовь – как если бы был ангелом! «Малютки» заполняли все вокруг. Мир был пронизан их нежностью – как паутиной! Духовной сущностью стали магистр с жандармом. И тревога Германа прошла...
Все вокруг жило и любило: каждая черточка, штрих, мелочь, бугорок... Сам воздух был любовью – струясь потоком... Бабочки, фонтаны, облака и рыбки излучали благодать. И душа Германа ожила...
- Вот новый способ общения, - сказал мальчик, - живой сутью вместо звуков! Святой дух – это Дух живой...
- Мир и есть Живая Этика, живые духи, - ответил де Моле. - Мы общаемся духовными сущностями, но они незримы. Пелену снимает Грааль - воплощение любви... Адреса у Него нет, как у любви. Пока любовь не иссякла – Чаша рядом. Ушла – и Грааль исчез.
 
Сын бросился к отцу... Гийом с трудом оторвал ребенка. Но де Моле все сказал и не пошел на сделку с королем! Шантаж не помог Филиппу занять кресло Тампля... На другой день Жака сожгли!
Но Герман не забыл Живую Этику магистра!